Вставать пришлось еще раньше, чем в школу. Тонкий – человек бывалый, ради хорошего дела может и потерпеть. А вот дедушку, который последний раз слышал звуки будильника в девяносто втором году, этот факт возмутил до глубины души.
– Автобус уходит в девять часов, – ворчал он, кромсая батон на бутерброды. – В девять! Этак не художники соберутся, а сонные мухи. Разве можно так мучить живых людей, Санек?! – Он так смотрел на Тонкого, как будто надеялся получить ответ на все животрепещущие вопросы. В чем смысл жизни, зачем продают глазированные сырки в школьной столовой, если они все равно украсят пол, и, конечно, для чего так рано вставать?
Тонкий только дернул плечом. Он писал тете Музе инструкцию по уходу за Толстым (должен же кто-то за ним присматривать, пока Сашки не будет?) и споткнулся на слове «фрикасе». Как его правильно писать-то? Бабушка уже уехала в университет (кому каникулы, а кому и сессия), сам Толстый, почуяв неладное, где-то спрятался и не собирался выходить. Будить Ленку – ищи дурака, а дед занят бутербродом и вечными вопросами. В общем, спросить было решительно некого. Сашка написал: «Корми хорошо», – и успокоился. Собрался он еще вчера и попить чаю тоже уже успел, так что теперь сидел и ждал, пока дозавтракает дедушка. На кухонных часах щелкала секундная стрелка. Опоздаем? Не должны. А выйти из дома все равно не терпелось. Две станции метро, и здравствуй, загородный автобус, который повезет форумчан в загадочные Белые Сосны. Там сугро-обы небось! Тонкий догадался положить в рюкзак маленькие лыжи, чему был ужасно рад.
На улице было по-зимнему темно и по-новогоднему нарядно. Гирлянды на деревьях, снежинки на витринах и окнах домов. Может, и на Новый год в Белых Соснах остаться? Бабушка не одобрит, но уговорить ее можно.
Тонкий замечтался, и дед, наверное, тоже, потому что они чуть не проехали свою станцию. Выскочили из вагона в последнюю секунду, чуть не сбив с ног входящих. Сашка получил по коленкам чьей-то клюкой и почти проснулся.
– Нам туда! – дернул он деда, уже собравшегося на выход не в ту сторону, и побежал впереди.
Переход, переход, эскалатор, лестница, и хочется, как матросу на мачте, орать: «Земля-я-я!» Автобус до Белых Сосен Тонкий заметил сразу: эмблема и слоган форума красовались на обоих бортах и даже окнах. За рулем читал газету водитель, в салоне уже сидело несколько ребят с родителями. У задней двери двое парней вносили коррективы в оформление автобуса. Один стоял, прикрывая спиной, чтобы прохожие не обрадовались раньше времени, другой что-то наклеивал на борт автобуса. Тонкий обошел их и подсмотрел: парни где-то сорвали плакат-наклейку с рекламой средства от синяков. С плаката улыбалась физиономия, разукрашенная аж двумя фингалами. Слоган «Каждому таланту – по портрету» теперь сопровождался красноречивой иллюстрацией.
– Что там, Сань? – крикнул на всю улицу дед и спалил всю конспирацию. Парни покосились на него, быстренько доклеили уголок плаката и, хихикая, нырнули в автобус.
– Доходчиво, – оценил дед плоды их трудов. – Видишь, а ты боялся, что будет скучно!
Тонкий ничего такого не боялся, но спорить не стал, а скакнул в автобус. Родители и школьники сидели порознь. Впереди блестели лысины и пушились огромные шапки, сзади мелькали яркие бейсболки и спортивные «петухи». Тонкий усадил деда вперед и пошел к народу.
– Плюсадин! – крикнул парень, который приклеивал к автобусу портрет с фингалом, подвинулся и протянул руку:
– Леха.
– Семен. – Не дал Тонкому ответить второй, а потом еще трое и две девчонки хором представились так, что ни расслышать, ни запомнить.
– Саня. Можно Тонкий.
– А Толстый нельзя? – хихикнул Леха.
– А Толстый дома, – не обиделся Сашка.
Леху такой ответ вполне устроил, но вопросы еще не кончились:
– А ты лепила, мазила, долбила или ковыряла?
Саня завис на добрую минуту, пока не сообразил: скульптор, художник, любитель чеканки или резьбы по дереву. О загнул!
– Мазила.
– С нами на мастер-классе будешь! – одобрил парень в ярко-зеленой ушанке (Тонкий не расслышал, как его зовут).
– Ну-ка, двигаемся, молодежь! – По проходу к задним рядам протискивался упитанный седой мужчина. Он задевал сидящих портфелем, долго извинялся и продолжал свой путь.
– Родители впереди! – возразил парень в зеленой ушанке, но седой как будто его не расслышал. Дойдя до конца салона, он смахнул с длинного заднего сиденья невидимую пыль и чинно приземлился, потеснив Ушанку и двух девчонок.
– Александр Семенович, – отрекомендовался он и только тогда повернулся к Ушанке: – Никому из вас не родитель, прошу заметить.
Тонкий напряженно разглядывал пришельца: если не родитель, то, скорее всего, художник. Или скульптор. Или этот… долбила-ковыряла… Лицо и знакомое, и не. Такое можно увидеть и по телику в новостях культуры, и во дворе, и просто на улице. Таких Александров Семенычей – миллион. По вечерам они дружным кортежем возвращаются с работы, заезжают во дворы. Они вальяжно выбираются из своих «Деу», стареньких, но всегда чистых и отполированных, без единой висюльки на зеркале. Они нарочито небрежно щелкают брелоком сигнализации и с неторопливым достоинством тихоокеанского парохода бредут к своим подъездам. Иногда здороваются. Не как все нормальные люди «Здрасьте-здрасьте», а как-нибудь этак: «Добрый день» или «Мое почтение»… Еще они очень любят возмущаться, если во дворе орут дети или лают собаки, если в подъезде кто-то накурил или просто не придержал им дверь… В остальное время их почти не видно, разве какой-нибудь такой Александр Семеныч нечаянно опоздает на работу да и засветится во дворе часов в двенадцать дня.
Тонкий смотрел на Александра Семеновича и не мог в нем узнать никого из телика. За ребятами тоже было интересно наблюдать: Леха и Семен, судя по напряженным лицам, тоже пытались узнать в незнакомце какого-то известного лепилу, мазилу, долбилу или ковырялу. Парень в зеленой ушанке так и сидел с открытым ртом: его замечание насчет взрослых впереди проигнорировали, и он, кажется, очень хотел ответить, но еще не придумал что. Девчонки откровенно возмутились, что их без лишних слов потеснил какой-то седой неизвестно-кто-но-точно-не-родитель, и не постеснялись высказаться:
– Поосторожнее нельзя?!
– Прошу прощения. – Александр Семенович сделал вид, что подвинулся. Девчонки ничего не сказали. Леха, укрывшись за Тонким, надул щеки, передразнивая пришельца, и тоже сделал вид, что подвинулся. Семену затея понравилась, он оттянул передние карманы куртки, изображая живот, надул щеки и обвел пассажиров покровительственным взором:
– Я никому из вас не родитель!
Автобус дернулся, трогаясь, и в объятия Александра Семеновича свалился пяток новых ребят. Они только вошли и сесть не успели, а когда автобус тронулся, дружно полетели вперед носами.
– Здрасьте! – Парень в полосатой куртке отлип от Александрасеменовичева плеча и протянул руку:
– Толян.
Александр Семенович, конечно, пожал, но лицо сделал такое, будто это не рука, а хвост мурены.
– Александр Семенович. Возможно, буду вести у вас мастер-класс.
– Да? – удивился Толян. – Я думал, вы молодой художник.
Вслед за Толяном начали знакомиться другие ребята, поэтому Тонкий не расслышал, что ответил Александр Семенович.
А все они между тем ехали. Московская пробка быстро сменилась подмосковной узкой дорожкой с деревьями и сугробами по бортам. Зеленая ушанка (Серега, в этот раз Тонкий расслышал) и Толян тут же высунули в окно фотоаппараты. Может, с фотки потом будут рисовать, может, так оставят.
– Закройте, дует же, – робко заметил Александр Семенович, но никто даже не обернулся. Светка рядом с ним красноречиво пожала плечами, и вопрос был исчерпан. Даже «лепилы» Славик и Димон понимали «мазил» и не ворчали насчет открытых окон в декабре. И родители впереди не возмущались.
Тонкий побрел в голову автобуса, чтобы взять свой фотоаппарат у деда в сумке. И опоздал! Дед, высунувшись в окно, сам отщелкивал пейзаж. Родители, кстати, тоже не теряли времени: одни отщелкивали, другие давали советы под руку детям, третьи просто участливо наблюдали. Только чей-то папа в смешной клетчатой кепке непонятливо озирался вокруг. Лицо у него было такое: «Куда я попал? С ума, что ли, все посходили?»
Огромный сугроб уходил на километры вперед и сливался с небом за линией горизонта. От роя деревьев, черного на фоне снега, рябило в глазах. Чуть правее можно было разглядеть пеньки-избушки, и ни души…
– А я тебе говорю, кабаны здесь водятся, – настаивал Серега. Он уже разобрал рюкзак, выяснил, кто соседи и что на обед. Рассказал всем, что приехал с дедом, остановился в Москве у родственников, потому что дед до последнего не верил, что на форум Серегу возьмут. Наигрался с выключателем
О проекте
О подписке