Глава II
Последний день

Школьная спортплощадка с крыши Никитиного дома прекрасно видна, а крыша с площадки – нет. Кому пришло в голову устраивать физру в последний день учебы?! Да еще первыми уроками!

Ребята, чьи родители рано уходили на работу, смотрели дома десятый утренний сон. У Никиты же дома был отец (взял отпуск на днях), у Лехи – бабка (при ней не поспишь), у Дэна – мать (тоже в школу выгнала). Мальчишки сидели на крыше, болтали и смотрели, как бродит по пустой площадке злющий физрук Михалыч. Он расхаживал туда-сюда, сунув руки в карманы, пинал врытые в землю шины и наверняка ругался себе под нос.

– Маски-шоу! Интересно, к завучу жаловаться пойдет?

– За пивом он пойдет!

– Не, у него еще пять уроков…

– Думаешь, кто-то явится?

Мальчишки болтали, Михалыч бродил по площадке, не подозревая, что на него смотрят и обсуждают его планы. А Никита думал: «Вот так вот живешь и не знаешь, с какой крыши за тобой следят». Он не жалел физрука, – чего его, вредного, жалеть, – просто думал. Тополиный пух – майский снег радостно забивался в ноздри. Горячая от солнца жесть на крыше жгла ноги и седалище.

– Куда на лето? Мы в Грецию! – Больной вопрос для Никиты. Дэн спросил так, от нечего делать, а Никита сразу вспомнил, что на лето он никуда. Этим летом накрылась и Турция, и даже в какой-нибудь паршивенький летний лагерь путевку не выпросишь: «Денег нет, и ты нужен нам дома…»

– В спортивный лагерь на море, – похвастался Леха. – Я уже ездил в том году, рассказывал вроде.

Никита кивнул: «Да, рассказывал» – и, чтобы его не спросили о каникулах, стал расспрашивать сам:

– И не лень тебе в спортивный-то?

– Не, там здорово! Плавание, волейбол, единоборства. Хошь приемчик покажу?

– Отлипни. – Говорить это не стоило. Леха понял, что наступил на больную мозоль, и пошел гулять по ней дальше:

– Что, никуда не едете?

– Съездишь тут!

Помолчали. Физрук свернул с площадки и направился в сторону школы.

– Точно стучать пошел!

– Да спать он пошел! У него диванчик в тренерской… – Леха мечтательно зевнул. – И телевизор.

– Мои старый диван выбрасывают, давайте сюда затащим для Лехи! – Никита развеселился. Представил, как они затаскивают сюда эту бандуру два на два метра, она в дверь-то не пролезет!

– И телик! У моей бабушки старый есть!

– А холодильника у нее не завалялось?

В новостройке рядом открылось окно, оттуда выглянула красная заспанная физиономия. Пока Никита гадал, мужчина это или женщина, физиономия открыла рот и завопила басом:

– А ну, брысь отсюда, пионеры! Вечером от вас покою нету, дайте хоть утром выспаться!

– Мы же не шумим! – возразил Леха.

– А чего вы не на работе? – проворчал Дэн и был не прав.

– Считаю до трех и вызываю милицию!

– Вызывайте! – Никита махнул рукой и демонстративно уставился вниз, во двор. Эти из новостройки все время орут и грозят милицией. Один раз и правда вызвали, но в основном дальше угроз дело не заходило.

Физиономия проворчала что-то о малолетках и захлопнула окно.

Мальчишки притихли. Обсуждать, вызовет ли физиономия милицию или так пугала, считалось признаком трусости. Все старательно делали вид, что вот еще минута – и они забудут об угрозе.

Никита болтал ногами на краю крыши, упершись пузом в низенькие перила, и разглядывал носки кроссовок высоко над землей. Десять этажей, а по сравнению с домом, из которого кричала физиономия, их крыша выглядела пеньком у подножия столетнего дуба. Леха, наверное, чтобы не молчать, продолжал наступать на мозоли:

– Как твоя мать-то? Что врач говорит?

– Какую-то муть. Вроде по-русски, а я ни черта не понял.

– А отец?

– Говорит: «Не дергай меня», – на любой вопрос. И пиво по вечерам опять… Ну его.

Мать увезли в больницу вчера днем, с одним из тех диагнозов, которые мальчикам сообщают сквозь зубы и с присказкой: «Ты все равно не поймешь». А понимать-то и не надо. Надо знать, что с матерью все будет в порядке, а вот этого как раз никто не обещал. Отец бесил Никиту своим отпуском (весь день дома!), вечерним пивом и этим: «Докрась комнату!» – таджика себе нашел!

В общем, обстановочка дома была та еще: Никита, была б его воля, вообще бы там не появлялся, максимум – приходил бы ночевать. Да он почти так и делал: пропадал целыми днями на крыше и думал о всякой ерунде. Иногда они с мальчишками брали гитару и, прячась за трубой, чтобы их не видели из окон новостроек, распевали. Почему-то из-за песен бесились именно обитатели новостроек: орали из окон, раз даже вызвали милицию. А жителям пятиэтажек музыка по барабану.

Внизу, прямо под ногами, хлопнула дверь подъезда, и вышел Никитин отец. Одет не по-рабочему – в джинсы, значит, пошел недалеко, в магазин, может быть. Даже сейчас, в отпуске, он иногда уезжает на работу, на полдня или меньше, но сегодня не повезло. Никита смотрел на знакомую лысину и думал, что, если плюнуть, его обязательно заметят и наорут.

Прогуливать последний школьный день было неинтересно и чуточку обидно: как будто крадешь то, что тебе и так причитается. И еще – скучно. Обычно ребят на крыше было гораздо больше, и они находили себе занятие: «мафия», «манчкин», гитара. А сейчас… В «мафию» втроем не поиграешь, и вообще.

– Леха, чего гитару не взял? – Глупый вопрос, но надо же как-то поддержать разговор!

– Ага! Беру гитару, говорю: «Бабушка, я пошел в школу»…

– Ну и что? Соврал бы про какой-нибудь концерт. Последний день, она бы поверила…

– …И сама бы устроила мне концерт! Ой, смотрите! – Леха показывал вниз, под самые ноги, где был Никитин подъезд. У подъезда, перекрыв дорогу и машинам, и пешеходам, стоял милицейский «Форд».

– Вызвал-таки!

С места никто не сдвинулся. Во-первых, машина просто стояла: никто в нее не садился, никто не выходил. Может, она приехала по своим делам, постоит и уедет. А если так, то убегать и паниковать рано. И совсем некрасиво бежать и паниковать первым, поэтому все сидели молча и ждали, что будет.

«Форд» стоял, не подавая признаков жизни. Из-за тонированных стекол даже не было видно, есть там кто или нет. Если вставать и убегать сейчас – движение на крыше может привлечь внимание тех, кто в машине.

– Там вообще есть кто-нибудь? – и тут за спиной послышался топот.

По жестяной крыше, тяжело балансируя, шли двое, а на слух казалось, что целый взвод. Леха и Дэн вскочили и побежали по крыше, к соседнему окну: во втором подъезде тоже есть открытая дверь на чердак.

– Стоять! – Двое в милицейской форме, кажется, и не надеялись догнать мальчишек. Неуклюже тряся животами, они целенаправленно спускались к Никите.

До него только сейчас дошло, что надо бы уже подниматься и бежать. Попадать в милицию, а потом объясняться с отцом – кому это надо? Никита вскочил, но неудачно: одна нога встала на крышу, другая застряла в прутьях перил и чуть не сдернула вниз – десять этажей! Обошлось. Развернулся и упал на живот, удержался раскрытыми ладонями на липкой жести, как муха на стене.

– Не шевелись, парень! – Эти в форме были уже в двух шагах от него. «Не шевелись!», как же, как же. Никита освободил застрявшую ногу, сковырнув кроссовку о перила, взобрался повыше на четырех костях и побежал за ребятами к соседнему окну.

– Стой, тебе говорят! – Один протянул руку и чуть было не сцапал Никиту за шиворот, но тот прыгнул вперед, упал на ладони, по инерции ушел в кувырок и покатился по косой в сторону низеньких перил…

– Стой!

Никита еще пытался тормозить ногами, а голова и руки были уже высоко над землей. По животу шкрябнули перила, что-то ухнуло и оборвалось в груди – так бывает, когда проваливаешься в сон.

Глава III
Лошадь под лавкой

Небо перед глазами было странно серым. Не как осенью, а как если бы Никита был в солнечных очках: и небо, и облака были как будто за тонированными стеклами. Ничего не болело, хотя лавочка у подъезда, на которой он лежал, не давала обмануться: кое-кто сверзился с крыши. И кроссовка потерянная была на нем… Никита приподнялся на локтях, сел (и это было не больно), ощупал руки и ноги. Десять этажей! И ничего не сломано вроде, и даже сердце не ухает в ушах, как бывает в момент опасности. Дом, подъезд, деревья, скамейка – все было странно-серого цвета. «Может, я сплю? – решил Никита. – Или без сознания? Или…»

Конец ознакомительного фрагмента.