Глава 3

Протекло еще несколько дней, холодных и бесцветных, как талая вода. Солнце заглянуло в город ненадолго – проверить, как у него дела, и тут же снова скрылось за облаками. Протянулись ночи, сырые и одинокие, но уже заметно короткие, прошел нерешительный, робкий дождь, пошептался о чем-то с липами в городском саду. Всплакнул, задумавшись о былом, каменный ангел над Замковой площадью, уронил слезу с высоты своей колонны. Разлетелись прозрачные капли во все стороны, разбудили фонтаны у замка. Запела, заговорила вода, уставшая от молчания долгой зимой, потекли истории живым серебром… А люди всё спешили мимо, не глядя и не слыша, как будто совсем ничего особенного рядом не происходило.

А потом вдруг пришел май. Торопясь, на несколько дней раньше календарного срока – кому он нужен, этот календарь. Раскрасил небо розовым восходом, разлил в воздухе сладкое белое вино, пьянящее с первого глотка. Вышло солнце ему навстречу, улыбнулось – наконец-то пришел. Обрадовался город, вздохнул от избытка чувств, полетели по улицам стаи золотых пылинок. И звенела им вслед мелодия близкого лета. В это волшебное время, которое наступает лишь раз в году, Аста лежала в кровати с температурой. Пережитое потрясение и утренний холод сделали свое дело – вернувшись из Арнэльма, она в тот же день слегла с бронхитом. Впрочем, это оказалось даже кстати – можно было спокойно отлежаться дома и не ходить на работу. Глотая горькие таблетки жутковатого синего цвета, приторно сладкий сироп и липовый чай без сахара, она пыталась представить, какой будет дальше ее жизнь. Но в голову, которая и так раскалывалась от температуры, ничего хорошего не приходило.

Она не стала звонить родителям и рассказывать им о Томасе. Зачем? Они уже очень давно жили в своем собственном мире, столь же далеком и непонятном, как и Арнэльм. Для них эта новость все равно ничего не изменит.

Когда Асте исполнилось восемь, ее отец, а за ним и мама нашли утешение в религии. Это помогало им пережить потерю сына. Со временем весь мир – в том числе живущая в нем дочь – перестал их интересовать. Они все дальше уходили в глубины познания Вселенной, в жизнь общины и иногда уезжали на семинары и собрания, оставляя Асту одну. Получив эту странную свободу, граничащую с ненужностью, она потихоньку перебрала все вещи в комнате брата, перелистала его книги, но ничего не нашла, кроме символа в тетради по математике. Конечно, полиция его тоже видела, когда осматривала комнату, но никто не знал, что он значит.

Тогда у Асты и появилась мысль: вдруг Томас попал в какой-то другой мир и не может дать знать о себе. Когда она подрастет и сможет ходить куда захочет, она отправится на его поиски.

Конечно, Аста отправлялась, и не раз. Сначала со школьным проездным и бутербродом в рюкзаке, ориентируясь по старой карте города, которую мама купила, когда приехала поступать в университет. Позже – с телефоном, в который было занесено все, что удалось узнать на тот момент. Она исходила город вдоль и поперек, много раз была в гимназии, где учился Томас, на спортплощадках, на всех вокзалах и даже в таких местах, куда девушке в одиночку лучше не ходить. И каждый раз поиск почему-то заканчивался у того супермаркета. Где-то совсем рядом пахло рекой, и даже слышался иногда плеск волн в шуме городских улиц. Но дальше как будто вырастала невидимая стена. Почему она не могла раньше перейти эту границу? Впрочем, если бы даже и могла – слишком поздно. Опоздать на день или на много лет – уже без разницы.

Сейчас от жара не получалось даже уснуть. Аста часами смотрела National Geographic, бездумно наблюдая за красивыми видами дальних стран и дикими животными, а когда температура немного спала, спустилась в холл к почтовому ящику.

Почты набралось много. И среди узких белых конвертов, в которых обычно приходят счета и разные уведомления, нашелся один большой, рыжий. На нем, толстом и тяжелом, не было ни адреса, ни марки, только имя. Аста принесла его домой, распечатала, вынула фотографию в деревянной рамке – ту самую. Долго смотрела на нее, сидя на кровати. Потом походила по комнате, ища, куда бы поставить.

Рамка из необычного серого дерева с бледно-голубыми разводами не имела ни подставки, ни петель. Аста как раз примеряла ее к стене над столом, когда рамка выскользнула из рук и… повисла в воздухе. Аста осторожно потрогала ее, готовясь подхватить, чтобы не разбилась, потом подвигала вверх-вниз, в стороны, наклонила – рамка так и осталась висеть, будто опиралась не на воздух, а на твердую поверхность.

Забавно. Что ж, можно повесить фото над столом, и стены съемной квартиры долбить не надо – все равно она не умеет, а попросить некого. И еще стало грустно. Эта грусть хорошо знала все уголки ее сердца, а потому без труда пробралась в самую глубь.

Аста ждала эту посылку и надеялась найти в ней хоть какое-нибудь послание, вроде слов поддержки, или приглашения прийти, или чего-то в этом роде. И лучше от Лина – ведь это он доставил пакет. Но в конверте больше ничего не было.

Через три дня больничный закончился, и Аста продлила его, пожаловавшись врачу на слабость (лукавить не пришлось – она чувствовала себя совершенно разбитой). Но потом все-таки настал день, когда надо было выходить на работу.

* * *

То утро выдалось суматошным. То ли после болезни, то ли потому, что думала она совсем о другом, привычные действия заняли очень много времени. Уже собравшись и мельком глянув на часы (надо же, все-таки успела!), Аста остановилась перед зеркалом в прихожей.

Она всегда смотрелась в него перед уходом, проверяя, не торчит ли воротник и не остались ли на ногах домашние тапки. Сейчас же она увидела себя по-другому – будто постороннюю, незнакомую девушку: бледное лицо, сжатые в одну полоску губы, гладко причесанные светлые волосы. Строгая блузка, тонкая серебряная цепочка на шее, в правой руке сумка, левая стянута ремешком часов. Безупречная осанка, неброские цвета. Ничего лишнего. Ничего личного. Ничего, что делало бы ее живой.

Мобильник запищал, подсказывая, что надо спешить – через восемь минут придет поезд. Аста нашарила телефон в сумке, выключила таймер и снова посмотрела в зеркало.

Кто эта девушка, неужели это она? Всегда собранная, сильная, ответственная, отличница в школе, стипендиатка в университете, совмещающая учебу с подработкой и курсами английского. Сдающая работу в срок, неизменно готовая помочь коллегам. Привыкшая прятать немыслимую боль под вежливой улыбкой – годы упорного труда, с детства училась, а теперь могла бы давать мастер-классы. Сейчас она придет в офис, поздоровается, послушает, как все провели выходные, и, конечно, ответит, что ей уже лучше. Лучше, чем когда? Чем две недели назад, когда она еще надеялась, что ее брат жив? Коллеги ничего не знают и не спросят, грусть легко списать на погоду и авралы. Зачем вообще туда идти? Верстать каталоги, в очередной раз спорить с дизайнерами? Отвечать на письма, решать чужие проблемы? Ждать конца рабочего дня, чтобы наконец отправиться домой, захлопнуть дверь и никого не видеть?

Время, когда нужно было выходить, давно прошло, но Аста все стояла. Потом снова глянула на часы и как будто очнулась. Так: в сторону рефлексию! Если сейчас же выйти, она успеет на следующий поезд, и даже останется в запасе пятнадцать минут…

Чтобы стянуть с себя тесный деловой костюм, понадобилось меньше минуты. Еще две – чтобы надеть удобную футболку, джинсы и собрать тщательно уложенные волосы в высокий хвост. Следующие десять минут ушли на то, чтобы написать пару электронных писем начальству и внести в систему отпуск в счет переработок, которых с начала года накопилось прилично. И стало не важно, одобрят отпуск или нет, – все равно она сейчас пойдет не на работу, а совсем в другое место.

Захлопнув крышку ноутбука, Аста нашла в шкафу старый пестрый рюкзак, бросила в него ключи, кошелек, телефон и бутылку с водой. Надела кроссовки, подхватила куртку и выбежала за дверь.

Через сорок минут она уже шла по туннелю под Замковым парком. Всю дорогу ее не покидала решимость, а тут налетели сомнения, как стайка противных комаров. Что, если она сейчас ничего не увидит? Никакого другого города – просто стройка, пустырь, знакомые улицы. Что, если она больше не сможет попасть в Арнэльм, ведь в этот раз с ней нет проводника? Или все это было лишь температурным бредом – наверно, вот так и сходят с ума…

Туннель закончился, Аста вышла к стройке и неожиданно без труда вспомнила дорогу между бетонными коробками. Только сейчас она заметила, что весь путь отмечен все тем же символом, нарисованным на серых стенах черным масляным карандашом. Утро стояло ясное, дождя давно не было, и глина подсохла, да и вымазать старые кроссовки совсем не страшно.

Страшно другое. Что она придет сейчас – а ее там совсем не ждут. Что ей там вообще нужно, зачем она пришла? Посмотреть на город, который защищал ее брат? Еще раз увидеть Тео и Лина – непонятно зачем? Найти ответы? Нет, на самом деле все еще проще. На самом деле ей просто некуда больше идти.

У строительного мостика, переброшенного через неглубокий котлован, страх не попасть снова в Арнэльм развеялся. Отсюда уже виднелась главная улица города, река вдалеке – значит, все это по-прежнему существует и ей не приснилось. В ясную погоду стало заметно, что дома действительно парят над землей и к ним приставлены лесенки. Майское утро пахло росой и той особой цветочной сладостью, которая в крошечных лапках тружениц-пчел становится самым вкусным майским медом.

Вдруг стало очень спокойно и даже радостно. Словно после долгого путешествия она наконец-то вернулась домой.

Аста ступила на мостик, и тут что-то зажужжало над ухом. Не то крупный жук, не то оса. Она отмахнулась, но жужжание раздалось с другой стороны, потом сзади, потом со всех сторон. Перед глазами замелькали мигающие черные пятна. В ярком солнечном свете они казались дырами в пространстве, ведущими на темную изнанку, эти дыры все росли и росли, и скоро черная пелена застлала все вокруг. Аста сделала несколько шагов вперед, надеясь выйти из этого облака, вслепую нашла рукой перила. Потом что-то взорвалось рядом – будто лопнул воздушный шар, в голове зазвенело, по телу разлилось тепло, ноги сделались ватными. Она успела подумать, есть ли шанс, что с улицы кто-то ее заметит, и мир исчез во тьме.

* * *

…Лететь, лететь вперед, без оглядки – он уже не вернется туда, где видел последний рассвет. Дух без имени, тела и дома, сам не помнящий, кем он когда-то был… был ли? Или его сотворила за секунду до битвы чья-то рука или злая воля – чтобы потом, так же в одно мгновение, отобрать жизнь, отдать ее кому-то другому? Впрочем, этого он никогда не узнает.

Вот и город. Рыжие черепичные крыши, главная улица, площадь… Земля предков, отнятая чужаками. Найти бы свет, то сокровище света, о котором все говорят, – может, и не пришлось бы сейчас умирать… Но его ли это память? Или нашептывает кто? Вот ветер прошелся по крыше, застыл на самом краю, а потом нырнул в зеленое море листвы… Так странно, что можно видеть ветер, слышать запахи – горячей сдобы, свежей древесной стружки, речной прохлады… Видеть спокойную радость людей на площади – базарный день, светло, и всего вдосталь, скоро лето, ночи короткие… Ишь, копошатся, как муравьи. Не знают, что их ждет, да если бы и знали… Но сначала надо затаиться…

Тень, едва различимая в лучах майского солнца, спустилась с неба, бесшумно скользнула по мостовой и исчезла в сумрачном переулке.

* * *

Как же не хочется просыпаться! Так тепло и удобно лежать – как в детстве на пуховой перине у бабушки. Только ноги что-то придавило, ими едва можно пошевелить, но совсем не больно, а приятная такая тяжесть, и тепло от нее, как от грелки… Пальцы обеих рук утопают в чем-то мягком, и где-то совсем рядом шумят деревья, доносятся голоса, но слов не разобрать, да и неохота прислушиваться.

Аста открыла глаза. Она лежала на кровати у окна, в маленькой комнате с низким потолком, укрытая пестрым лоскутным одеялом. Поверх одеяла раскинулась Ирис, распластавшись на животе, и ее размашистые крылья занимали половину кровати. Заметив, что гостья проснулась, лиса подползла поближе к ее лицу, лизнула в подбородок и снова легла, устроив узкую морду на вытянутых лапах, но потом опять вскочила, навострив уши, – ее звериный слух первым уловил шаги за стеной. Через мгновение дверь открылась, и в комнату заглянул Тео. Увидев, что Аста не спит, он подошел к ней.

– Очнулась уже? А я думаю, дай проверю еще раз. Как ты себя чувствуешь?

Аста приподнялась на локтях, что заставило лису подвинуться с недовольством, а потом осторожно села на кровати, осмотрела себя, ощупала руками лицо, голову. Ничего не болело, только в голове была какая-то странная, звенящая пустота, а на лбу и висках ощущалась мятная прохлада. Пальцы от прикосновения к коже пахли травами.

– Нормально, – решила она наконец. – А что со мной случилось?

– Это дети. Дети нодийцев, – пояснил Тео, присаживаясь на край подоконника. – Они сами не могут приходить в Арнэльм – здесь их быстро изловят, и родители им запрещают, поэтому они шатаются по всей округе и пакостят. У старших учатся. Одна из их шалостей – черный туман. В нем не различаешь свет, и все чувства запутываются. Не смертельно, но приятного мало, а с непривычки может и с ног свалить. Похоже, они им тебя и атаковали. Увидели, наверно, что человек нездешний – наши-то их замечают… А нашла тебя она. – Тео потянулся к Ирис, погладил по голове – лиса прижала уши и зажмурилась от удовольствия. – Она их разогнала и вроде даже укусила одного. Правильно я рассказываю, Ирис?

Лиса оскалилась и зарычала.

– Ну-ну. – Тео потрепал ее по загривку. – Будет с них. Я мазь положил, она снимает головокружение, – продолжал он. – Вообще, я подумал сначала, что ты к Лину, у него к тебе было дело… Только не понял, почему он тебя одну отправил. Он уже знает, что ты здесь, скоро заглянет.

– Какое дело? – Значит, Лин все-таки вспомнил про нее.

– Это он лучше сам тебе расскажет. Они с Тайсой скоро придут.

…Вот так, будто снежком в лицо, играючи, – хотя, конечно, ничего удивительного.

– А-а-а, – протянула Аста, уже начиная догадываться, что к чему. – Тайса тоже отсюда?

– Да, это его невеста. Они собираются пожениться на летнее солнцестояние. У нас в это время много свадеб.

Вот оно что. Понятно. Тео еще рассказывал о местных обычаях – и, кажется, очень интересно, – но она не слушала. Ей вдруг снова стало грустно и одиноко. Лин ей понравился и поэтому хотелось снова его увидеть, а он, оказывается, уже занят. Вот так всегда…

– Ты полежи еще, отдохни, – сказал Тео, пока она думала, как бы сменить тему. – Мне нужно один текст дописать на завтрашний урок, а потом приготовим завтрак.

Аста удивилась:

– Разве еще утро?

По ее ощущениям, прошло уже очень много времени с тех пор, как она покинула свою квартиру. Хотя в этом странном месте сложно рассчитывать на что-то привычное.

Тео рассмеялся:

– У нас когда завтрак – тогда и утро. Подожди немного, и все устроим.

Он ушел.

Аста снова легла в постель, укрылась одеялом до подбородка. За окном светило солнце, но в комнате на теневой стороне дома было прохладно (конечно, парящий дом можно повернуть в любую сторону, но к этому не сразу привыкаешь).

Лежать под лисой было тепло и уютно, так что даже двигаться не хотелось – силы после болезни еще не восстановились. Аста обняла Ирис за шею обеими руками, уткнулась лицом в шелковистый мех и прошептала в чуткое лисье ухо:

– Ничего не понимаю. Но, может, и не нужно?

Ирис зевнула во всю пасть и положила голову ей на плечо, всем своим видом показывая, что понимать совсем не обязательно – достаточно найти место, где тебе хорошо, но скоро сама соскочила с кровати, принюхалась и пошла к двери. Кого-кого, а ее обещанный завтрак очень даже интересовал, и не важно, в какое время.

Аста встала, оправила на себе одежду, пригладила волосы. Видок тот еще, конечно. На ней были все те же джинсы и футболка, измятая после долгого лежания в постели, но что поделаешь, взять запасные вещи она не подумала.

Вслед за лисой она вышла из комнаты и спустилась по узкой деревянной лестнице в кухню.

Тео жарил блины. Стоял у плиты в вылинявшем полосатом фартуке: в одной руке – сковорода, в другой – половник с тестом. Пахло ванилью, сливками и еще чем-то домашним и умопомрачительно вкусным.

– Вам чем-нибудь помочь? – Аста подошла поближе.

– Не надо пока, спасибо. – Дед вылил тесто на сковородку, дал ему растечься, поставил на раскаленный кусок каменной плитки. – Присаживайся, развлечешь меня светской беседой.