Манукян называли «королевой борделей». Предприимчивая женщина открыла по всей стране сеть публичных домов, приносивших огромные доходы. Только бордели в Бейоглу ежегодно зарабатывали для своей хозяйки около 4 млн долларов. Помимо этого, она владела 37 торговыми центрами, гостиницами в Анталье и Аланье, заводами по производству пластиковых изделий, текстильной фабрикой и островом в Мраморном море. Все имущество оценивалось экспертами в несколько сотен миллионов долларов.

Матильда Манукян построила свою бизнес-империю на основе неукоснительного соблюдения законов. В 1994 году она в шестой раз получила «Золотую плакетку» – памятную медаль от правительства Турции. «Королева публичных домов» занималась благотворительностью – например, в 1995 году перечислила 36 тыс. долларов на ремонт Стамбульского неврологического диспансера. Кроме того, мадам Матильда принимала деятельное участие в жизни армянской общины Стамбула и являлась ее главным спонсором.

Несмотря на уважение к закону и активную гражданскую позицию, у Матильды Манукян имелось немало врагов и недоброжелателей. Однажды на официальном обеде турецкий премьер-министр Тансу Чиллер отказалась сидеть рядом с «королевой борделей». В атмосфере назревавшего скандала Манукян осталась невозмутимой и после заявила журналистам: «Я видела много премьер-министров. Премьер-министры в Турции меняются очень часто, а мадам Манукян одна».

Социалисты не любили ее за богатство, консерваторы и исламисты – за аморальность, националисты – за то, что она была армянкой. Осенью 1995 года на 80-летнюю Манукян совершили покушение – в ее автомобиле взорвалась бомба. Водитель и охранник погибли, мадам Матильда лишилась ноги. Оправившись от ран, эта удивительная женщина прожила еще 6 лет, до последнего вздоха управляя своей бизнес-империей, которую унаследовали ее дети и внуки. Такова вкратце история Матильды Манукян – одного из ярких персонажей старого Стамбула и его самого злачного района, Бейоглу.

Манукян была не единственным живым символом Бейоглу. Стамбульцы хорошо помнят аккордеонистку Анаит Варан (1917–2003), или мадам Анаит. Более 40 лет она исполняла в ресторанах Бейоглу танго, армянские, греческие и турецкие мелодии. Веселая и артистичная мадам Анаит олицетворяла собой космополитизм великого города, его удивительную способность преодолевать любые трудности и радоваться каждой минуте.

Фотоателье играли в Бейоглу не менее важную роль, чем питейные заведения и публичные дома. Расцвет фотоискусства на берегах Босфора пришелся на вторую половину XIX века – в 1857 году стамбулец Паскаль Себах открыл первую в городе студию «Foto Sébah». Она располагалась на главной улице Бейоглу – Гран-Рю-де-Пера, в доме № 439. Дело Себаха унаследовал его сын Жан Паскаль, который взял в партнеры художника Поликарпа Жоалье. Фирма «Foto Sébah» (а затем «Sébah & Joaillier») стала культурным брендом поздней Османской империи. У семьи Себах были конкуренты: грек Базиль Каргопуло (студия «B. Kargopoulo», дом № 447), швед Гийом Берггрен (салон «Little Sweden», дом № 414) и армянин Богос Таркулян (ателье «Photographie Phébus», дом № 359). В Бейоглу работали и другие мастера: Николай Андреоменос, братья Гюльмез, братья Абдулла (Абдуллаяны) и первая в Турции женщина-фотограф – Мариам Шагинян. Благодаря их таланту мы знаем, как выглядел старый Стамбул и его жители – от дервишей до падишахов.

Каждый фотограф имел свою специализацию. Каргопуло снимал панорамы Стамбула и Босфора, сцены уличной жизни и интерьер султанских дворцов. Себах-старший фотографировал представителей разных религий и национальностей. Берггрен и Андреоменос работали с памятниками архитектуры. Таркулян прославился как портретист. Братья Гюльмез и братья Абдулла занимались портретной и панорамной фотографией. Шагинян любила эксперименты – в студии «Foto Galatasaray» в Бейоглу она снимала не только счастливых молодоженов, прелестных младенцев и длинноволосых красавиц, но также трансгендеров и членов незаконных организаций.

Районы и кварталы Бейоглу – Таксим, Каракёй, Топхане, Асмалы и др. – заметно отличаются друг от друга. Особенно хорош Джихангир, названный в память об умершем шехзаде (принце) Джихангире – сыне султана Сулеймана I. Это очаровательный семт с европейской архитектурой, тихий и зеленый. На его каменных лестницах, ведущих к Босфору, можно сидеть часами: пить вино, есть мороженое и смотреть, как город дышит и мерцает, словно крупная волшебная рыба; как он зажигает огни в сгущающихся восточных сумерках; как с наступлением ночи над черной водой, не разделимой с таким же черным небом, вспыхивают горы щедро разбросанного золота – это стамбульцы включают свет в своих домах.

В Джихангире вырос турецкий писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе Орхан Памук. Из окон его квартиры было видно Босфор, Девичью башню, берега Ускюдара и Фындыклы. «Все это я мог рисовать, даже не выходя из дома, – вспоминает Памук. – При этом я ни на минуту не забывал, что рисую не что-нибудь, а знаменитый на весь мир “вид Стамбула”».

Виды Стамбула всегда изумляли европейцев. Французский поэт и прозаик Жерар де Нерваль не стал исключением. В 1843 году, тяжело переживая смерть возлюбленной, Нерваль отправился в путешествие по маршруту Каир – Александрия – Сирия – Кипр – Родос – Измир – Стамбул. Вернувшись в Париж, он написал книгу «Путешествие на Восток» и посвятил целую главу городу на берегах Босфора. Одним из наиболее ярких впечатлений Нерваля стали прогулки по Пере. Он с удовольствием отмечает царящие тут радостное оживление и непреходящее праздничное настроение.

Через 35 лет после Нерваля Стамбул посетил итальянский публицист Эдмондо де Амичис. По итогам поездки он издал работу «Константинополь», где назвал Перу центром франтовства и удовольствий. Читая «Путешествие на Восток» и «Константинополь», можно понять, что с XIX века в Пере изменилось лишь название самого ильче и некоторых улиц – так, Гран-Рю-де-Пера после провозглашения республики переименовали в Истикляль (улицу Независимости). Все остальное – «блестящие магазины бижутерии, белья, кондитерские, французские и английские отели, читальные залы» Нерваля и «изящные кафе, театры, консульства, клубы, посольские дворцы» Амичиса – по-прежнему на своих местах.

Пера всегда представляла собой чуть ли не отдельную республику. Турецкий историк Мурат Гюль подробно описывает вестернизацию Галаты, достигшую расцвета в XIX веке, и называет ее шестым округом – согласно нумерации, принятой в османской столице.

Вестернизация османской Галаты имела глубокие исторические корни, идущие еще из византийской эпохи. Официально в Константинополе не существовало органов местного самоуправления. Все дела столицы находились в ведении эпарха (мэра), который подчинялся лично василевсу (византийскому императору) и назначался из числа его приближенных. Сохранившийся свод правил («Книга эпарха») свидетельствует о жесткой регламентации всех сфер общественной жизни Константинополя – начиная с торговли шелком и заканчивая организацией и проведением торжественных процессий.

Суровые правила, установленные эпархом, не распространялись только на иностранцев, которые имели особый статус. Представители купеческих корпораций Западной Европы (в первую очередь – венецианцы) не соблюдали византийские законы, не подвергались общепринятым санкциям и держали представителей при дворе василевса. Рядовые же константинопольцы не могли даже прислать к василевсу народных трибунов, как в Древнем Риме, – но данный пробел компенсировался наличием у них права на восстание. Это право не было зафиксировано письменно, однако горожане активно им пользовались. Они устраивали погромы, добивались увольнения ненавистных чиновников и свергали императоров.

Самоуправление османской Галаты было беспрецедентным для Высокой Порты. Власть делили между собой мюдюрь (глава муниципалитета) и меджлис (муниципальный совет). Первым мюдюрем стал начальник протокола министерства иностранных дел, кавалер ордена Почетного легиона Камиль Бей. Он посетил множество европейских городов и руководил организацией Османского павильона на Всемирной выставке в Париже (1856). Чиновник славился колоссальным трудолюбием и богатым административным опытом. Эти качества делали Камиля Бея идеальным кандидатом на должность главы муниципалитета шестого округа, а затем позволили ему стать настоящей легендой старого Стамбула.

Меджлис состоял из 7 человек: 2 греков, 1 армянина и 2 мусульман. Члены меджлиса избирались населением Перы из числа лиц, владеющих здесь недвижимостью и живущих в Стамбуле не менее 10 лет. В разные годы в муниципальный совет шестого округа входили известный орнитолог Амеде Аллеон, крупный коммерсант и филантроп Теодор Наум (в 1840-х годах он подарил городу оперный театр), а также знаменитый банкир и меценат по прозвищу «Ротшильд Востока» – Абрахам Камондо.

В 1860 году Камондо построил в Бейоглу мраморную лестницу гексагональной (шестиугольной) формы, с которой нельзя скатиться в случае падения. Лестница соединяла улицу Войвода с улицей Банкалар. На первой находилась элитная школа, где учились дети и внуки финансиста. На второй – банк, где работали старшие члены семейства Камондо. Европейцы узнали о необычной лестнице только в 1960-х годах – ее обессмертил в своих работах выдающийся французский фотограф Анри Картье-Брессон.^[8]

Мюдюрю и меджлису помогали 4 иностранных консультанта. Их кандидатуры выдвигались муниципальными властями и утверждались Диваном – кабинетом министров Османской империи. Муниципальные власти шестого округа обладали обширной компетенцией, включая строительство и ремонт зданий, управление рынками и организацию вооруженных отрядов, призванных обеспечивать правопорядок. У Перы имелось все необходимое для автономного существования – в том числе собственный бюджет, почта, суд и тюрьма.

Благодаря привилегированному статусу к 1868 году Пера представляла собой город-государство в самом сердце османской столицы. Западные путешественники сравнивали шестой округ с купеческими республиками Европы. Подобно их свободолюбивым гражданам, обитатели Галаты регулярно выражали султану свое недовольство. Гюль приводит интересный факт: в Пере размер взимаемых государством налогов был гораздо ниже, чем в других районах Стамбула. Некоторые сборы и вовсе отсутствовали – немусульмане, находившиеся под защитой европейских посольств, просто отказались их платить.

Несмотря на западное влияние, камни Галаты дышат османской историей. Так, название одного из первых районов Бейоглу – Чукурджума – напоминает, что в XV веке тут совершил пятничный намаз^[9] грозный завоеватель Константинополя, султан Мехмед II.^[10] В течение сотен лет на узких, мощенных брусчаткой улочках Чукурджумы идет торговля. Постепенно бывший квартал старьевщиков превратился в крупнейший блошиный рынок Стамбула, где продается все – от грошовых вещей до антиквариата. По лавкам Чукурджумы нетерпеливо рыскал Кемаль, герой «Музея невинности» – еще одного романа Памука; здесь он воровал безделушки для своей возлюбленной.

История Бейоглу, как и история Стамбула в целом, пропитана насилием. Подтверждением тому – квартал Тарлабаши. Населенный изначально рабочими и старьевщиками, Тарлабаши разросся и стал частью Бейоглу. Но цены на жилье поднялись, бедняки уехали – и район облюбовали богатые евреи, ассирийцы, греки и армяне. Они открывали клубы, рестораны, ювелирные салоны – и быстро меняли облик старых исламских улиц. Герой романа Памука «Джевдет-бей и сыновья», хозяин скобяной лавки, неспроста жаловался, что в условиях подобной конкуренции мусульманам трудно заниматься торговлей.

Так продолжалось до 1942 года, пока турецкое правительство не обложило иудеев и христиан Бейоглу огромным налогом, который не могли заплатить даже преуспевающие коммерсанты. За неуплату налога немусульман отправили в трудовые лагеря Ашкале – за 1200 км от Стамбула. Потеряв своих веселых и деловых людей, процветающий Тарлабаши увял, как роза без воды. Квартал превратился в трущобы, заваленные мусором и населенные курдами, цыганами и выходцами из беднейших арабских стран. Они живут в полуразрушенных домах османского периода, торгуют наркотиками и промышляют кражами. Тарлабаши собираются сносить, но пока известный криминальный район в центре Стамбула – в нескольких минутах ходьбы от площади Таксим – продолжает существовать.

Однако вернемся к главному зданию Бейоглу – Галатской башне. После падения Константинополя в 1453 году она служила маяком, пожарной каланчой, обсерваторией и тюрьмой, но преимущественно была просто символом города. В 1638 году инженер-изобретатель Хезарфен Ахмед Челеби перелетел с крыши башни на азиатский берег Босфора на самодельных крыльях – за что получил прозвище «турецкий Икар» и вошел в историю как один из пионеров авиации.

Османский путешественник XVII века Эвлия Челеби повествует об этом выдающемся событии в «Книге путешествия». Сначала Хезарфен Ахмед тренировался в районе Окмейданы. Потом, когда султан Мурад IV смотрел из дворцового окна на Сарайбурну^[11], инженер слетел с верхушки Галатской башни и приземлился на площади Доганджилар в Ускюдаре. Потрясенный султан подарил Хезарфену Ахмеду мешок золотых монет, но позже счел его крайне опасным человеком, способным на что угодно, – и сослал в Алжир. Башня долгое время использовалась в качестве портового склада.

В 1960-х годах Галатскую башню оборудовали для туристов. Как и 700 лет назад она, будто гигантский карандаш, возвышается над спичечными коробками старых домиков Бейоглу. Сегодня на первом этаже башни продают сувениры, а на верхних этажах находятся ресторан и смотровая площадка, откуда открывается вид на Стамбул с высоты птичьего полета.