Баксанское ущелье

БАКСАНСКОЕ УЩЕЛЬЕ:

это стоит увидеть

Скала Кызбурун

Гора Махогапс

Священные кызбурунские холмы

Памятник Жабаги Казаноко

Тызыльское ущелье:

наскальные рисунки,

озеро в горе,

рунические надписи,

развалины поселка Солнечный

Урочище Урды

Канжол:

место битвы с крымцами,

Алеготова скала

Грот «Сосруко»

Мавзолей Камгута

Развалины крепости княгини Гошаях

Кыртыкская долина:

могильники,

нарзанный источник

Собственно Баксанское ущелье как таковое начинается за селением Лашкута, но вот дорога в него – из города Баксана. И поэтому вполне закономерно начать наше повествование именно отсюда – с родины классика кабардинской литературы поэта Али Шогенцукова, родившегося в селении Старая Крепость, ныне слившемся с Баксаном. В 1964 году здесь, в Баксане, поэту установлен памятник (скульптор М. Тхакумашев).

…На всех известных фотографиях Али печален, скорбные складки у рта рельефны и реальны. В жизни, говорят, он улыбался редко, но то была особенная улыбка, освещавшая лицо нежностью и сердечностью, застенчивым выражением потаенных глубин души. Он глубоко чувствовал своих собеседников, а не только понимал их. Поэтому в общении был разным, но неизменно внимательным и выдержанным. Этикетным, одним словом. Ведь адыгство сильно своими этикой и этикетом, создающими особый взгляд на мир, свою неповторимую культуру и нравственный стержень этноса. В данном смысле Шогенцуков именно адыгский поэт, однако значение его творчества выходит далеко за рамки чисто национального явления.

Он хорошо знал не только историю, но и быт, нравы своего народа. Учение и путешествия по другим землям подарили ему возможность сравнения и трезвости оценок. Двадцатые-тридцатые годы прошлого века в их противоречивости рождали энтузиазм, оптимизм, но в той же мере, как оказывается на самом деле, лицемерие и страх. Балансируя между подобными нравственными установками окружения, поэт боролся против чрезмерной гибкости нравственности, губящей традиционные моральные ценности, единственно доступным ему путем: через поэзию. Он не мог не учитывать сравнительно низкий уровень просвещенности народа – язык его произведений и характеристики персонажей ясны, доступны пониманию и подражанию им. Такое стало возможным не только благодаря особенному воображению Али-поэта, но и прежде всего глубоко страдающей душе Али-человека. Сила его переживаний была столь велика, что из обыденной истории о девушке, проданной богатею, выросла поэма «Мадина», потрясшая читателей трагизмом, безысходностью и волевым отнятием не только счастья, но фактически и самой жизни женщины. Перед властью денег бессильны адаты… Читательское сознание озаряется ясным пониманием плохого и хорошего, оно неизбежно становится более человечным, развивается сострадание.

Психология лежит в основе всех произведений Али. К. Юнг сказал бы, что независимо от художественной формы содержание их «происходит неизменно из областей человеческого опыта, из психического переднего плана, наполненного наиболее сильными переживаниями». Такое творчество находится в границах понятного, здесь жизнь и природа людей с их красотой и ужасами. Поэтому Али так любим народом. С детства читанные строки западают в память, красота и выразительность поэзии Али ведут по жизни многих кабардинцев, понимают они это или нет.

«Камбот и Ляца» в переводе Семена Липкина подобна песне. Эпические мотивы усиливаются лирическим видением материала, эмоциональная сила воздействия возрастает. В мировой литературе есть темы посильнее, но есть ли истории трогательнее, чем эта?.. Наивным кажется человек, добивающийся того, что ему кажется справедливым. Возвышенный сказ Али в защиту маленьких людей, отстаивающих всеми доступными средствами свое право на свободу, на счастье, на право быть любимым, заканчивается смертью героев. Это вызывает протест читателя, но такова историческая правда, и здесь поэт объективен. Он не идет на поводу у собственных чувств, он регистрирует внеличный человеческий процесс. Светлейшая грусть остается в душе каждого, кто прочитал или увидел на сцене «Камбота и Ляцу». Конечно, сейчас другое время. Волны знаний и информации захлестывают не только умы, но и сердца, делая привычными, повседневными атрибутами страдания, гибель тысяч людей. Локальные войны и атмосфера насилия, национальное и конфессиональное недоверие и конфронтация отодвигают для взрослого человека явление литературы на второй или третий план. Но дети рождаются и воспитываются всегда, они легко воспринимают идеи и образы не только национальные, но и вселенские, всечеловеческие. Та святость чувств, что есть в «Камботе и Ляце», будет доступна и кабардинцу, и любому другому. А какое сердце не содрогнется от горя матери из «Зимней ночи», продавшей волосы, чтобы спасти больного ребенка! На этом фоне меркнет святочная история из «Дара волхвов», поведанная О’Генри, где девушка лишается своих роскошных кос, чтобы купить рождественский подарок избраннику.

Али был от природы наделен не только богатым воображением, обаянием, но и даром просветителя. «Два дня моей жизни» – поэтическая квинтэссенция его мечты о просвещении народа. Школ сегодня в общем-то хватает, как и хороших учителей. Нужны просветители, как и всегда. Они редки, почти как пророки. Али был таким редкостным человеком. Он рано покинул землю – мы не знаем, что он мог еще совершить. Мы не знаем всего созданного им – утрачена поэма «Кызбурун», исчезла синяя папка с его лирическими стихотворениями. Мы знаем, что Али был кому-то как кость в горле, и его посадили в эшелон, прямиком отправившийся в вечность.

…Его могилы нет ни в пойме реки Нальчик, ни на родовом кладбище в Баксане^[1]. Как сын человеческий он повсюду, а как мученик уже давно обрел святость. В день предполагаемой его кончины, 29 ноября, мы зажигаем свечу и молимся. Как делаем это для родных и близких, перешедших в иные миры, но живущих с нами и в нас… Гори, свеча… Живи, Али…

Дорога в Баксанское ущелье – одна из самых благоустроенных в республике, но, право, не стоит разгоняться: здесь так много интересного и необычного. Вот прямо над шоссе нависла скала Кызбурун (расположенное напротив нее селение Исламей до недавнего времени называлось Кызбурун Второй). Обиходным стал перевод этого названия как «девичья скала». В путеводителях советского времени писали, что «во времена седой старины с ее вершины, как свидетельствуют предания, по приговорам фанатиков-мулл сбрасывали в бурные реки непокорных женщин-горянок»^[2]. В постсоветских уточняли, ссылаясь на те же предания, – «с этой скалы сбрасывали в Баксан неверных жен»^[3].

Впрочем, идеологические акценты не отражались на итоговой судьбе прекрасного пола. Кстати говоря, многие переводят кызбурун как «красный нос». А скала эта действительно чем-то похожа на человеческий нос и сложена из красных горных пород. Здесь же уместно будет сказать, что впервые легенда о происхождении названия Кызбурун (у публикатора – Кыз-Бурун) была обнародована И. Т. Радожицким во втором томе журнала «Отечественные записки» за 1827 год. Вот что сообщает барон Карл Сталь в работе «Этнографический очерк черкесского народа», написанной им в 1846–1852 годах: «Каз-Буруном называется возвышенность правого берега реки Баксана при выходе этой реки из ущелья на плоскость. Она известна также и под названием Кыз-Бурун (т. е. девичий мыс) и на наших старых картах именуется Девичьим рынком. Песня о Каз-Бурунской битве приведена Ш. Б. Ногмовым в его «Истории адыхейского народа» (Тифлис).

…«Каз-Бурун» составлена размером наподобие гекзаметров, и она поется с аккомпанементом пшины, как пели «Илиаду» древние рапсоды. Содержание «Каз-Буруна» следующее: князья Большой Кабарды, потомки Кабарда, старшего сына Инала, хотят посадить для княжения над бесленеевцами одного из своих князей, но у бесленеевцев остался наследником малолетний князь, потомок Беслана, младшего сына Инала, и потому бесленеевцы сопротивляются. Князья Большой Кабарды вооружаются. Бесленеевцы, как слабейшие, приглашают в помощь все закубанские черкесские племена и крымского хана. Собираются все закубанские воители. Здесь поэт делает описание всех народов и князей, участвующих в союзе, вычисляет дворянские роды. Скопище поднялось и двинулось в Большую Кабарду. Кабардинцы также собрались, заняли позицию на реке Баксане и укрепили ее опрокинутыми арбами. Завязывается бой, темиргоевцы и бжедухи показывают чудеса храбрости, растаскивают арбы, врываются в укрепление. Победа остается за закубанскими черкесами, и кабардинцы отказываются от своих притязаний. Этим кончается поэма»^[4].

…Здесь же, неподалеку, можно непосредственно соприкоснуться еще с одним из преданий – якобы именно на находящейся поблизости горе Махогапс покоится прах Кабарда Тамбиева. Вот что писал М. Владыкин, побывавший здесь в 1872 году, в своем знаменитом «Путеводителе и собеседнике в путешествии по Кавказу»: «Переправившись через Баксан и проехав в аул Атажукина, мы скоро стали взбираться, как велел Измаил, на гору Махогапс. Взобрались на вершину и увидели кучу камней, обнесенную полуразвалившимся плетнем.

– Здесь! – сказал Бек-мурза.

– Это могила, – пояснил Джамбот, – Кабарды Тамбиева, родоначальника кабардинцев.

Я оглянулся кругом и был поражен внезапно открывшейся панорамой. Лучшего места для могилы своего родоначальника не могла выбрать народная фантазия. Перед нами, внизу, как на ладони, была вся прежняя Кабарда, из которой, как острова из моря, вырастали пятигорские горы: Бештау, Машук и др.; вправо было Чегемское ущелье, за которым тянулась бесконечная линия Черных лесных гор; впереди их необозримая равнина сливалась с горизонтом, по ней бежали кабардинские речки и Терек, терявшийся у Моздока (около 150 верст от Пятигорска); влево, полное грозовой тучей, чернело Баксанское ущелье, а над ним возвышался Эльбрус, от которого тянулась бесконечная снеговая цепь, замыкавшая южную сторону панорамы. Кругом была мертвая тишина. Я сел на камень и любовался картиной»^[5].

Кстати говоря, из данного путеводителя практически ничего нельзя узнать о быте, обычаях и традициях местного населения – никаких систематизированных знаний, одни поверхностные наблюдения, категорические выводы, взгляд, так сказать, поверх голов. Суждения, вступающие в явное противоречие с авторской преамбулой: «Кавказ для каждого русского путешественника представляет одну из самых интересных стран мира. Здесь все интересно: и природа, и люди». И поэтому более к путеводителю М. Влыдыкина мы не обратимся.

Места здесь не только живописные, но и таинственные, особенно когда речь заходит о так называемых кызбурунских холмах. Вот что писала одна из центральных газет: «Холм Кызбурун – возвышенность, которую в Кабардино-Балкарии считают чудодейственной. С некоторых пор сюда тянутся паломники и археологи. Одни уверены, что это кладбище мусульманских праведников. Другие – что скифские захоронения. Установить истину не позволили местные жители, не желающие, чтобы кто-то осквернял усыпальницу. Люди оберегают красивую легенду холма.

Местная жительница Зурияна Кунашева с детства видела ангелов. Они «сообщали», какие ритуалы следует соблюдать во время намаза. Однажды Зурияна увидела сон: курган около селения светился. А потом как-то утром, перед рассветом, на Кызбурун пришла группа людей, которые заметили, что он горит неземным огнем. Люди усердно стали молиться, и большинство избавилось от болезней! Очень скоро весть о чудесных исцелениях на холме разнеслась по республике. Экстрасенсы зафиксировали над Кызбуруном мощное положительное поле. Правда, научных исследований вблизи холма не проводилось. И все-таки есть у него вполне «ощутимые» особенности: земля всегда теплая. А по весне, когда вокруг все зеленое, курган выделяется желтым цветом травы»^[6].

Как и всегда бывает, действительность оказалась несколько иной. Место, о котором так много писалось, мы искали достаточно долго – сельчане посылали нас то в одну сторону, то в другую, кое-кто вообще не мог понять, о чем идет речь, пока, наконец, не нашелся «краевед», знающий всё и обо всем.

Внешне так называемый священный холм мало отличим от других – такой же поросший зеленой травой, с достаточно пологим верхом. Взобраться на него совсем просто, на вершине видны следы раскопок. Из книги «Древности Кабардино-Балкарии» можно узнать, что кызбурунские курганы ученый Б. Е. Деген-Ковалевский, исследовавший их в 1932 году, относит к XIV–XV векам.

Земля на кургане действительно теплая, но и день, когда мы побывали здесь, был отнюдь не холодным…

По дороге в Баксанское ущелье расположен один из самых протяженных населенных пунктов Кабардино-Балкарии – Заюково. Посмотрите на цифры на спидометре при въезде в него и выезде – 12 километров! Именно на столько протянулось ныне это кабардинское селение. Кстати говоря, в путеводителе по Кабардино-Балкарии, вышедшем в 1971 году, цифра эта ровно в два раза меньше, то есть уже в ближайшем времени селения, лежащие по трассе, сольются, превратившись в единый мегаполис. (Хотя понятно, что употребление второй составляющей этого слова – полис с греческого «город» – не совсем уместно.)

Само название Заюково (Зеикъуэ) в переводе с кабардинского означает «Кизиловая долина», и до своего переименования в 1920 году данный населенный пункт назывался Атажукино. С чем было связано переименование, понятно – князья у новой власти были не в чести, хотя один из носящих эту фамилию – Измаил-бей Атажукин – личность поистине легендарная. Участник взятия знаменитой турецкой крепости Измаил (1790), отмеченный «за храбрость и усердие» великим полководцем Александром Суворовым, в совершенстве знавший несколько языков, в том числе французский, он обрел бессмертие благодаря поэтическому гению Михаила Лермонтова, создавшего поэму «Измаил-Бей». «Между кизиловых дерев / Аул рассыпан над рекою; / Стоит отдельно каждый кров / В тени под дымной пеленою», – это об Атажукино и одновременно о Заюково.

Представляют интерес слова врача Ф. П. Гааза, чье имя связано с исследованиями Кавказских минеральных вод: «…Во время моего вторичного посещения Константиногорска узнал от черкесского князя Измаила-бея, что позади Бештау действительно существует горячий источник, что он сам купался в нем и что он охотно меня бы туда проводил. Я очень обязан князю Измаилу-бею и всякий, кто будет пользоваться этими водами, также будет благодарен за любезность и обязательность в доставлении необходимых проводников и устройстве поездки к этим водам»^[7].

Именно Измаил Атажукин является автором выражения, ставшего крылатым: «Благоразумие наших предков, которых память нам любезна, советовало нам жить под защитой великого государства Российского». Живут в народной памяти и многие высказывания другого знаменитого атажукинского мудреца – Жабаги Казаноко. Вот что пишут известные кабардинские ученые Заур Налоев и Адам Гутов, составители монументального труда «Сказания о Жабаги Казаноко»: «История знает немало национальных героев, которые с наибольшей полнотой воплощали в себе прогрессивные тенденции эпохи, и одним из них был знаменитый кабардинский мудрец Жабаги Казаноко, чей образ вошел в устное творчество многих народов Северного Кавказа как эталон мудрости, справедливости и рыцарской доблести и до сих пор продолжает оказывать благотворное влияние на мышление и поведение людей. Еще при жизни он так полюбился простому народу, что после его смерти разноязыкие племена региона стали причислять его к своим этническим героям. Характерно в этом смысле балкарское предание, согласно которому Чегемское и Баксанское ущелья оспаривали честь считаться родиной мудреца. В Кабарде же слово, приписываемое ему, всегда пользовалось авторитетом истины: чтобы прекратить самый жаркий спор, было достаточно привести соответствующее казаноковское изречение»^[8].

Жабаги Казаноко (чьи даты жизни ученые определяют лишь примерно – 1685–1749) в истории отведено место гражданского реформатора, дипломата, но в первую очередь – народного мудреца, моралиста. «Жабаги – мыслитель, аналитик и знаток человеческих душ. Он объединяет в себе черты многих героев мирового фольклора: мудрый судья, как Соломон; остроумный и неподкупный борец против зла и глупости, как Ходжа Насреддин; справедливый законодатель, как Ману, глубокий философ, как Сократ. …Сверх того – находчивый посол, великий воин, мудрый семьянин и опытный крестьянин»^[9].

…Рассказывают, как-то построили в Кабарде большой красивый склеп и искали того, кто скажет о нем лучший хох. Победителем признали Жабаги, произнесшего следующее: «Пусть этот склеп будет всегда красивый снаружи и пустой внутри».

…Рассказывают, когда Жабаги проезжал мимо одного аула, из него выскочила ватага всадников. На предложение поберечься их, высказанное попутчиками, мудрец ответил: «Среди них нет ни одного, кому бы я сделал добро, чтобы потом он меня преследовал».

…Рассказывают, что к Жабаги приехал гость, искавший ответ на вопрос: что закон, что правда. Вот как ответил Казаноко: «Если в селе живут две тысячи человек и если тысяча пятьсот человек остались без штанов, а остальные пятьсот ходят в штанах, бесштанных нельзя срамить. Срамны те, кто в штанах, потому что они не похожи на большинство. Что большинство делает, то и закон, что большинство говорит, то и правда. Народ всегда прав».

Вот такие хабары (с кабардинского – «рассказы»), не потерявшие и поныне своей актуальности. Так что остановитесь у памятника кабардинскому провидцу, установленному на окраине Заюково, прикоснитесь к прошлому, вглядевшись в лицо мудреца, твердо убежденного: «Кто со временем в ладу, тот и есть доблестный муж».

Много доблестных мужей воспитало Заюково. Один из постоянных авторов нашего издательства, уроженец селения Мухажид Кушхов написал целую книгу о своих земляках, перечислив большинство из них поименно (Портрет Заюково в миниатюре. Нальчик: Эль-Фа. 2004). Нашлось в ней место и близким нашим друзьям – Нурби Жиляеву, страстному книголюбу, сделавшему свою личную библиотеку народной, создавшему сельский музей. И Мухамеду Хафицэ, знакомство с которым для авторов этих строк почти 40 лет назад оказалось, как впоследствии выяснилось, судьбоносным. Свою жизнь Мухамед посвятил адыгским репатриантам, установлению связей с зарубежными соотечественниками; созданные им книги, редактируемая им национальная газета внесли особый, поистине неизмеримый вклад в воссоздание подлинной истории кабардинского народа.

…Буквально сразу за памятником Жабаги еще один величественный монумент – «Скорбящий горец» (скульптор Х. Крымшамхалов), он установлен у поворота, ведущего в балкарское селение Кёнделен (слово это означает «поперек» – от одноименной речки, впадающей в Баксан практически под прямым углом).

Поверните вправо, уверяем, не пожалеете, ибо, проехав селение по верхней дороге, уходящей влево, вы попадете в Тызыльское ущелье, столь величественное, потрясающе красивое и неповторимое, что, побывав здесь раз, впоследствии постоянно ловишь себя на живущем где-то внутри желании вернуться. Еще раз вслушаться в шум гремучей кипенно-белой речки, поразиться величию горных великанов, полюбоваться водопадами, спадающими с невероятной – в десятки, а то и сотни метров – высоты.