Никакие уговоры остепениться маленького Сашку не останавливали. И даже, когда он слышал ругань матери и принимал побои от старших братьев, в его крови рождалась только новая и новая злость, от которой вкус «Фламинго» хотелось чувствовать назло, причём, как можно больше и чаще. Поэтому после очередного штрафа Александров смог продержаться не больше двух месяцев. И не из-за того, что он исправился, а из-за того, что выжидал, пока разойдутся круги и появится тихая гладь. Как на рыбалке…

***

Ключи на этот раз поселковый воришка нашёл в электросчётчике. Подхватил за колечко, по-хозяйски открыл замок и, захлопнув двери, спокойненько отправился по своим делам. Он собрал все деньги по шкафам и зашёл в узкую комнатку, больше напоминающую спальню, стены которой были усыпаны жёлто-белыми одуванчиками. Бледными. Сашка посмотрел на фотографию у тяжёлого школьного стола и остолбенел: «Что за лицо знакомое? Да эта девка на два класса старше меня! Во попадос!.. Ну, ща я и тебя обнесу, моя дорогая…»

Поочерёдно сорванец открывал ящики стола, разглядывая зелёные тетради, как в двери заскрежетал ключ. «Опять? Я же снял уже ключ! Второй что ли есть?» – промелькнула мысль в Саниной голове.

Звук шагов, закрывающейся двери и голоса матери и дочки заставили его биться в панике: «Куда? Куда мне деться?! Ужас! Всё пропало! За двери! Скорей!»

Мальчишка встал за белые межкомнатные двери и одной фалангой указательного пальца придерживал её, чтоб та не открылась.

«Вера, котлеты разогревать? Или только супа поедим?» – спрашивала мать дочку. «Да, мам, как хочешь. Смотри сама», – приближался девчачий голос к комнате.

Мелкая изморось выступила у Саньки на лбу, подбородке и над верхней губой. Сашка наклонился немного назад и задел головой за какую-то тряпку. Обернулся и увидел, что на вешалке висит… халат! Цветастый, фланелевый Веркин халат! «Всё пропало! Щас она переодеваться придёт, а я тут! Если рыпнусь, до окна добегу, а фортку открыть не успею! Тфу-ты!» – лихорадочно бегали мысли в Сашкиной голове.

«Я сейчас, мам, форму только сниму, чтоб не испачкать», – говорила прилежная ученица матери, в то время, как Сашкин живот подтягивался до самых рёбер, а путей отхода, как не было, так и не появилось.

В комнате показалась Верка. Тоненькая. Красивая. С длинной косой. Она сняла накрахмаленный фартук, за которым вверх потянулась форма. Сашкин взгляд проскользнул по её телу, запнулся о длинные ноги и зажмурился от стеснения. В белых трусах и майке девчонка шла к дверям, за которым висел её халат.

«Ве-ра… Идёшь? Всё разогрелось!» – звала её мама. «Да щас уже!» – крикнула дочка в ответ.

«Иди, иди, миленькая, поешь. Тебе нужно. Вишь, какая худенькая. Иди, супчика, котлеточку. Иди, всё там умни, ради Бога», – молился только что придуманной молитвой Сашка на Верку.

Дверь открылась, и вместо любимого халата Верка увидела ошарашенного Санька. Глаза школьницы приобрели форму пятака, а Санька приставил палец к своему рту и, прошипел, как змея: «Тш-ш-ш-ш». Верка не закричала, но одним взглядом показала, что не понимает, что здесь происходит. «Тихо-тихо-тихо», – шептал ей Сашка. Худышка смотрела на него, прикрывала себя рукой и молчала, а потом также шепотом спросила: «Ты чё тут делаешь?» «Я тебе потом объясню, только сделай так, чтобы мама твоя меня не заметила», – не придумал, что ей сказать, Санька.

«А вообще, – оглядел он её и заметил, что она довольно симпатична. – Я тебе хотел сюрприз сделать». «А как ты здесь оказался?» – разглядывала она ученика из младших классов, стоящего у неё в комнате, за дверью. «Да меня пацаны подсадили, я и залез. Чо тут – первый этаж! Ерундовина!» – раздухарился сорванец. «Да-а? Ерундовина? Я вот сейчас маму-то позову, мы и посмотрим: ерундовина или нет», – стояла руки в боки вредная девчонка.

«Не, не надо. Ты знаешь, мы же с тобой в одной школе учимся», – пытался уговорить её Санька. «Я вообще… в кино хотел с тобой сходить!» – не ожидая сам от себя такого ответа, выпалил Сашка.

Вера аккуратно прикрыла дверь и кивком головы показала Сашке, чтоб тот подал ей халат. Она порхала, как бабочка, в своём цветастом, а Санька продолжал ей вешать лапшу на уши: «Понимаешь, я не знал, как с тобой познакомиться. Думал, что ты одна сейчас придёшь, и тут я! В школе-то ты меня совсем не замечаешь…»

«Хорошо, вечером ко мне придёшь?» – воодушевилась Вера. «Конечно! Я через два дома и живу-то!» – снова соврал радостный Сашка. «Повелась!» – табуном проскакали Санины мысли.

«А как ты выйдешь отсюда?» – шёпотом, чтоб не выдать тайного поклонника, говорила Верочка. «А ты мне окно открой, я через него и выйду», – шептал Сашка, чувствуя в кармане все собранные в их доме купюры. Вера повиновалась, и через пару секунд похититель денег и девичьих сердец бежал по дворовой тропинке. «Ура! Я их сделал!» – восторгался вор.

***

В лисьей шапке накопилось уже порядком и золота, и монет, и советских купюр. Особенно Санька ценил кольца и цепочки. Насмотревшись мультфильмов и начитавшись сказок, он мечтал иметь много золота. И по-своему парнишка был богат. Правда, деньги эти подолгу здесь не задерживались. Они расходились на друзей, которым нужно было отчитаться перед своими родителями за каждый рубль. Сашка же мог достать из кармана, сколько ему было нужно и купить, что угодно. Так, постепенно у его друзей появлялись джинсы, фотоаппараты, дорогие краски и всё, что только им могло понадобиться. Не хватало у него денег только на семью. Может, из-за этого дома его и недолюбливают, думал Сашка. Да и на это ему было уже тоже плевать. Пока он был со своей компанией, которая росла вместе с его ворованным состоянием, он не вспоминал о них, как впрочем, и они о нём. Чувство равнодушия, воспитанное в мальчишке с малых лет, а может, и вовсе – впитанное с молоком матери – заставляло его быть таким, каким он был – холодным ко всему. Хотя нет, не ко всему. К Толстому он относился, как к родному. А тот платил такой же монетой. Он даже деньги, потраченные Александровым на него, пытался потихоньку возвращать.

***

– Слушай, Русик, а ты тогда, ну в ментовке… откуда знал, сколько денег мы потратили? – спрашивал Сашка лучшего друга, прогуливаясь по летнему двору.

– Так я считал по дороге… – отломив веточку у ивого куста, разросшегося у тротуара, ответил Толстый.

– В смысле?

– Я всегда считаю. У меня же их не бывает столько, как у тебя…

«Смотри! «Минск»! – увидел Санька, как мужик парковал к подъезду мотоцикл. Он заглушил мотор и, не забрав ключ из зажигания, зашёл в дом. «Пойдём, глянем!» – предложил Александров Кезаве и не заметил, как тот ринулся вперёд его.

– Давай прокатимся? – смотрел пухленьким личиком Толстый на Саню.

– Ты чо? – отговаривал Сашка. – С ума что ли?

– А чо? Я этого знаю! Он по-любому пьяный! Спорим, спать щас завалится – он напротив нас живёт, я точно знаю! Так и будет! – тараторил Толстый.

– Эх! Ну, давай! – согласился Санька!

– Чур, я веду! – выкрикнул Русик.

***

За рулём, и правда, сидел Толстый. Кое-как малолетние друзья выехали на трассу и мчали по прямой три километра, пока не свернули на лесную дорогу, на которой несколько раз падали и вставали, после чего отвалилось крыло.

– Вот и доверяй тебе управление после этого, – причмокивал языком о верхнее небо Сашка.

– Да чего? Щас приедем, поставим на место, да и убежим, – планировал Русик.

– Убежи-им! Насмеши-ил! – истерично смеялся Сашка, предвкушая, что его ждёт во дворе.

А он и не ошибался. Когда они с Толстым подкатили к тому самому подъезду, около него их уже ждал наряд милиции…

***

В тот же вечер Саньке откатали пальцы. Толстого почему-то не тронули. Конечно, он ведь тут не причём! Какой из него зачинщик?! Славный, добрый мальчик, который просто любит поесть. Поэтому у него из списка грехов только этот. Остальные же, касающиеся шести пальцев, принадлежат только Саньке… Эх!

«Есть всё-таки справедливость! Есть! – думал Сашка, сидящий в углу своей комнаты, на синей от материных побоев заднице. – За мотик платить будут обе мамки! Не только моя!»

В то время Сашка не знал, что радоваться такой справедливости ему останется всего каких-то пять дней, после которых пройдёт очередная внеочередная комиссия по делам несовершеннолетних, его мать прилюдно пристыдят вместе с мамкой Толстого. И если детсадовская повариха будет отстаивать своего пухляша до последнего, то Санькина мать плюнет, и устав от позора, с лёгкостью сдаст воришку … в интернат.

Интернат

На табличку «Череповецкий дом–интернат для детей–сирот №2» Сашка смотрел, как на надгробную. Он понимал, что сюда его привезли не на день и не на два, и даже не до выходных. Фраза «пока не исправишься», звучавшая в его голове Ленкиным голосом, говорила совсем о другом.

«Давай скорей!» – шла мамка по коридору и громко подзывала Сашку, тащившегося позади неё и разглядывающего многочисленные белые двери. Его взгляд скользил по полосочке, разделяющей стену на две половины: синюю нижнюю и белую верхную, пока не споткнулся о новую дверь.

– Тут стой, – приказала мать, поставив парнишку к дверной ручке. – Жди!

– А ты? – провожая её взглядом и им же пытаясь остановить, впервые жалобно спросил Сашка. – Ты-то куда? Я с тобой хочу…

– Здесь пока поживёшь недолго! Я на автобус опаздываю!

– Недолго? – на автомате спросил ребёнок, и, вспомнив что-то, прикусил нижнюю губу. – Как Денис что ли?..

– Как вести себя будешь! Понял?! – поправляя серую шерстяную шапку, серьёзно произнесла Надежда Николаевна. – А Денис… Что Денис? Нашёл о ком говорить: как не умел себя вести, так и не научился. Слушал бы мать, не сидел бы сейчас на малолетке. Всё! Я побежала! Стой! Придут за тобой!

Сашка стоял у кабинета директора и кого-то ждал. Мать в тёмно-синем демисезонном плаще прошуршала по коридору и скрылась в дверном проходе. Ком подкатил к Сашкиному горлу, и ему хотелось кричать. Казалось, вместе с воздухом он вдыхал острые ножи, которые резали все внутренности и не давали ему этого сделать. Одними губами прошептал он слово «мама», которое для него теперь было каким-то непонятным, чужим. «Мама» теперь означало не как у всех, что-то мягкое и доброе, а вечно чего-то боящееся, предающее, отказывающееся.

***

– Привет! – услышал Санька откуда-то сбоку.

– Привет… – выдохнул он расстроенно в ответ.

– Ты чего? Новенький? – спросил его тощий пацан.

– Я? Да… – не мог отойти Сашка.

– Так чего в кабинет не заходишь? Надежда Николаевна тут, наверно…

– Нет, ушла… А ты её откуда знаешь? – встрепенулся Сашка. – А… по Денису, наверно… Ты брата моего знаешь, да?

– Какого брата? Ты чё? Не знаю я твоего брата! – напрягая брови, доказывал малец.

– А причём тогда тут Надежда Николаевна? Мать же это моя… – выворачивая от нервов себе шею, не унимался Санька.

– Слушай, я про директоршу нашу. А что мать у тебя есть, я не знал! Тут их ни у кого нет, а у тебя есть – вот те новость!

– Эх! – Сашка махнул рукой.

– Чего?

– Есть-есть у меня… И батько есть. Только пьёт сильно.

– Чо? И мать пьёт? – допытывался короткостриженый паренёк во фланелевой рубашонке.

– Мать? Не-ет! Некогда ей, на двух работах работает! Она у меня хорошая! – не заметил, как встал на её защиту, Санька. – Она знаешь, какая у меня!

– Ну… расскажи мне какая… – скрестил тот руки на груди и встал в позу. – Такая-растакая, что тут тебя оставила!

– Так исправляться ж! – раздухарился Санька.

– Да-а? Исправляться? – рассмеялся тощий. – Я тут почти с рождения, ещё не видел таких. А, кстати, чего тебе исправить-то нужно? Нос, рот? Это я могу! Тут одного на днях так разрисовал, мама, не горюй. Такой втык потом получил, но это фигня: видеть сливу на роже у Сивого – бесценно!

– Да не-е… Перестань! Меня однозначно заберут! – не понятно кого больше уверял Санька.

– Заберут-заберут… И поддадут ещё… – скабрезничал тот и, резко остановившись, вцепился взглядом в прорезиненные полосочки на свитере Сашки.

– Слу-ушай! – начал подходить он к Саньке. – У тебя щас одежду всё равно заберут. Дай мне свои подтяжки!

– Ещё чего! – вспомнив последний свой День рождения дома, на который мать со всеми братьями и сёстрами подарили эти подтяжки, Сашка отступил на шаг назад.

– Да дай… Чего – жалко что ли?

– У пчёлки в попке! Ничего я тебе не дам! Свои иметь нужно! – упирался Санька.

Тощий подбежал к парнишке и рывком попытался сдёрнуть подтяжки. «Охренел что ли?!» – сразмаху Санька сунул ему по губам. Они, как шарик, катались по полу интерната, пока не уткнулись в ноги директрисы.

«Надежда Николаевна!» – выпрямился по стойке смирно Сашкин противник. «Что ещё здесь такое происходит? – возвышалась она на каблуках в туфлях-лодочках! – Коля, опять у новенького вещи отбирал?! Оба ко мне в кабинет!» «О, заодно и оформят тебя!» – как ни в чём не бывало, чуть ли не под ручку шёл рядом с Санькой новый знакомый. Интернатовский.

***

Толпы одинаковых мальчиков, одинаковых девочек ходили по зданию, перетекали из кабинета в кабинет, выходили из одной спальной комнаты и заходили в другую. «К себе забирайся! – наткнулась воспиталка на Димку. – Опять к девочкам пошёл? В туале-ет! Будет мне лапшу на уши вешать! Быстро к себе!»

Сашка лежал под одеялом и в щёлку вглядывался в раскрытые двери, где отчитывали Сивого: «Вот придурок… Опять попался. Говорили же ему – ночью пойдём. Нет – попёрся!»

Свет погас, и сотня мальчишек дружно повернулась на бок, положила ладошки под головушки и заснула до утра. Но только не Сашка, Сивый и Колька. Эти под сопенье и храп товарищей мелким бесом продвигались к комнате девчонок.

– Пасту взял? – спрашивал Колька у Саньки.

– Пасту? Забыл…

– Я порошок взял, – перебил Сивый их разговоры.

– Чё мы им порошком на лбу рисовать-то будем?

– Можно в ноздри задуть! – предлагал Димка. – Разнообразие! А чё – у Наташки, к примеру, лоб маленький – слово из трёх букв даже не помещается, а нос большой! Видал какой?

– Да видал-видал. Шнобель! – в голос засмеялся Коля, и его рука открыла дверь в спальню девчонок.

Белым облаком зубного порошка встретил их слабый пол интерната, который по любым законам и порядкам должен был уже давно смотреть сны. «Вот дуры!» – жмурили пацанята глаза и пытались выцарапать из них тонкими пальчиками белые комочки. Наташка со Светкой не унимались и продолжали поочерёдно открывать белые круглые коробочки и обильно сыпать пыльцу на парней: «Это вам за вчера, засранцы!»

***

Туалет на третьем этаже был хоть и женским, но такой там был удобный подоконник, да и окно замазано до половины, что по ночам в нём собирались все.

– Фортку, фортку откройте, – приказывала шёпотом Натаха. – Унюхают – всем капец настанет.

– Чёлку не подпали! – придерживая её волосы на лбу, Сашка пытался помочь ей подкуриться.

– Не ссы, не подпалю! – выдыхала она облако дыма. – Светке тоже подкури.

– Я не буду! – отрезала та.

– А чё это? – посмотрел на неё Колька.

– Бросаю. Надоело…

– Благородно, – вставил Санька и посмотрел на Коляна: А ты где сиги-то берёшь?

– Покупаю! Где? – усмехнулся тот.

– На какие шиши?

– Ворую! – гордо ответил тот.

– Где? В Череповце?

– А что здесь такого?

– Не, я на посёлке у себя тоже промышлял. В квартиры ползал! У меня дома-то целая шапка драгоценностей лежит. Лисья…

– Да ну! Хватит врать-то! – загыкали девки.

– Ничего это я не вру! Честно! – доказывал Санька, спрыгнув с подоконника. – Я, знаете, профессионал какой! Тридцать квартир обнёс! Ни одну не доказали!

– Ха! Ну, докажи! Давай завтра? – предложил Колян.

– Завтра? Завтра… Завтра нет, не могу, – замямлил Санька.

– Ну, послезавтра давай!

– И после… не могу…

– В смысле?

– Нц, – причмокнул Александров языком о нёбо. – Так меня вообще отсюда не выпустят. Да и там-то чо? Я всех почти знал, да и по наводке работал – наверняка. А тут город большой. Не деревня. Как полезешь?

– Хорошо. Не лазь, – вступил Колька. – Знаешь, кликуха какая у меня?

– Деньга… – проговорил Санька.

– А почему, тоже знаешь? – не отводил пристального взора Колян.

– Догадываюсь…

– А ты не догадывайся. Завтра со мной пойдёшь. Зарабатывать…

– В смысле?

– В коромысле! Достало мне одному всех тут обеспечивать. В паре работать будем. Деньги-то всем нужны, – сказал Деньга и, подкинув горящую спичку к белому потолку, вышел из туалета.

Наполовину обгоревшие спички, как маленькие пиявки свисали с потолка, который был ими усыпан напропалую. Детские голоса покинули помещение, и там погас свет.

***

Яркие лампы зажглись в общей спальной, как только Сивый, Санька и Колька забрались под свои байковые одеяльца. «Встать!» – слетели тонкие перины с каждого из них. Злые воспитательницы стояли над ними. «Этих двух налысо! – показала одна другой на Димку с Коляном. – Этого к стене».

Мальчишки, не сопротивляясь, шли за интернатовским парикмахером, которым был ночной сторож. Сашку же в одних трусах и майке поставили к стене с поднятыми руками. Пальцы щупали мелкие выпуклости покрашенной с ляпами стены, скользили по застывшим капелькам и по жёсткой команде злой толстой тётки «выше делай!» вытягивались из плеч так, что ныло под лопатками.

– За что? – вырвалось у Сани.

– За всё хорошее! – запихала она подожжённую спичку ему в трусы, которая перед самой резинкой неожиданно потухла.

– Вот чёрт! Повезло тебе! – поняв свою оплошность, произнесла воспиталка. – И чтоб так всю ночь стоял! Приду – проверю!

«Левый! – крикнула она в пространство комнаты. – Ты следить будешь! Понял?!»

Она шмыгнула носом и, оскалив рот, произнесла: «У-у! Щ-щенята!»

Рассохшаяся белая дверь захлопнулась, и Левый присел на краюшек чьей-то кровати, стоящей возле залипшего на стене Санька.

– Санёк, терпи, – произнёс Левый.

– Да мне нормально. Чего терпеть-то, – говорил спиной Сашка.

– Это первые 15 минут только, потом всё заболит…

– С чего это? Ты что – вправду будешь за мной следить что ли? Я щас спать лягу, да и всё.

– С ума сошёл?! Ты представляешь, что тогда будет?

– Конечно! Я высплюсь!

– Дурак! Если увидят, что ты лёг, заставят стоять всю ночь с поднятыми руками…

– Я и так стою.

– Не тебя… Всех!

– Как это?

– Так это… Порядки такие. Вот.

– Порядки, говоришь?.. А почему меня с пациками не увели? Куда их?

– В подстригательную комнату. Скоро вернутся – увидишь.

– А чего там? Почему меня не взяли?

– Так ты в первый раз попался, а они во второй…

– И чего?

– Ничего. Во второй налысо бреют.

– Налысо? Как шарик что ли?

– Типа того… – опираясь на тоненькие коленки руками-прутиками, шептал Левый.

– Слушай, а что за кликуха такая у тебя позорная – Левый?

– Нормальная, чо – левой рукой пишу. Левша я.

– А ешь которой?

– Есть обеими могу. Причём сразу. Сам знаешь, как тут едят…

– Эх, да… Такого я ещё не видел. Это вам не дома…

«Заткнётесь вы там?» – послышался мальчишеский голос из-под одеяла. Сашка еле повернул голову, чтоб посмотреть, кто это ляпнул. Белые кроватки, усыпавшие спальню, не колыхались, и, казалось, в них никого нет. Только изредка кое-где выскальзывала чья-то вогнутая ступня.

– А чего это? Спать не даём что ли кому? – задал вопрос в пустоту Саня.

– Не даёте, – послышался шёпот. – Левый, выключи свет, а! Достали!

Левый, с осанкой, похожей на крючок или даже больше напоминающей вопросительный знак, поплёлся к выключателю. Он медленно подносил палец к кнопке, как в дверях показались два бобика.

– Нифига, как вас! – оглянулся Санька. – Обрили-то… Светитесь!

– Покурили, называется, – шёл к нему Деньга, почёсывая затылок. – Как завтра с такими монетами на голове на дело пойдём?

– Как-как? В шапках! – нашёл выход из положения Сашка.

Сивый потихонечку пробрался к своей кровати и начал снимать наволочку с подушки.

– Ты чё это? – крикнул ему Санёк. – Сегодня ж меняли!

«Да отстань от него, – кинул Деньга. – У него башка вечно мёрзнет. Глянь, он сейчас вместо платка её оденет, и спать так заберётся».

– Чудные люди… – ринулся Санька в сторону своей кровати.

«Ты куда? Вставай обратно?!» – испуганно шёпотом взывал к Александрову Левый. «Сам стой!» – бросил в него свои носки Саня. «Ты чего? Охренел?! – чуть не плача заступался за себя тощий парнишка. – Я же как лучше хочу!» «И я как лучше, – укрываясь одеяльцем, говорил Сашка. – Носки одень, чтоб стоять было не холодно. Пол там, как во дворце… у Снежной Королевы».