Глава 4

К пяти часам вечера в имение начали съезжаться немногочисленные гости.

Первым приехал деловой партнер барона – князь Апухтин, убежденный холостяк и просто славный малый. Брюнет тридцати пяти лет, щегольски одетый и с налетом легкого скептицизма на породистом лице.

Он удобно расположился на террасе с бокалом вина и сигарой и чувствовал себя как дома – князь был частым и желанным гостем в поместье. Он прихлебывал вино и беседовал с Генрихом, который доверительно рассказывал об истинной причине званого ужина.

Любитель роскошной жизни, Апухтин был близким другом Генриха. Их связывали общие интересы молодых аристократов – балы, охоты и просто праздное времяпровождение. Кроме того, князь был постоянным секундантом на многочисленных дуэлях, в которых участвовал его дорогой друг.

Князь слыл тонким ценителем живописи и всего прекрасного, включая представительниц слабого пола. Он сочувственно и с пониманием кивал Генриху и, наконец, предложил после ужина съездить развеяться в город. Смена впечатлений пошла бы им обоим на пользу. Но у Генриха на вечер были совсем другие планы.

Через некоторое время появилась семья соседа – помещика и землевладельца Кудрявцева: сам Петр Иванович, его жена Мария Никифоровна, которая была намного младше своего мужа, и их дочь Ирина, миловидная девушка пятнадцати лет, очень непосредственная и смешливая. Петр Иванович и его супруга были необычайно похожи друг на друга – оба невысокого роста, полноватые и говорливые.

Они привнесли оживление и некоторую суету. Кудрявцев был давним другом старого барона, они часто проводили вместе вечера, играли в нарды или в шахматы, иногда спорили о политике, но обыкновенно просто курили, беседовали о прошедших временах и вспоминали бурную и веселую молодость.

Пожилая пара – граф и графиня Вороновы – были очень дальними родственниками барона. Генрих встречался с ними редко, в основном на похоронах и свадьбах их общей родни, и был неприятно удивлен, увидев Вороновых сегодня. Он понадеялся, что ни того ни другого в их семье в ближайшее время не произойдет.

Чета Вороновых не часто посещала поместье Бергов, но своей знатностью, по соображениям старого барона, должна была составить подходящую компанию Розенфельдам, которые очень щепетильно относились к новым знакомствам.

Кроме того, были приглашены еще три семейных пары из знатных дворян. Александр Львович сделал это не потому, что они были близкими друзьями, а просто для поддержания компании и дабы избежать неловкости в общении с семейством банкира – он не хотел, чтобы вечер откровенно походил на смотрины. Всего набралось семнадцать человек – ни много ни мало, а в самый раз для небольшого званого ужина.

Главные гости задерживались. Наконец, с опозданием почти на час, появились Розенфельды. Они впервые посещали имение барона и были неприятно удивлены, увидев среди приглашенных соседа-помещика с семейством – людей явно не их круга.

Глава Розенфельдов – Карл Оттович, очень рослый и очень худой, рыжеволосый и гладко выбритый немец сорока пяти лет, торжественно вел под руку свою супругу – дородную и розовощекую Аманду Петровну, пышущую здоровьем и заносчивостью.

Супруга банкира была одета роскошно, но слишком вычурно для обычного дружеского приема – в темно-зеленое платье муарового шелка с обилием фламандских кружев. Белоснежные страусовые перья в сложной прическе, закрепленные драгоценным гребнем, мерно покачивались в такт уверенным и тяжелым шагам. Непомерно громоздкое изумрудное колье на широкой шее дополняло этот, поистине королевский, туалет.

Рядом с матерью величественно несла себя Эвелина Карловна – девица на выданье двадцати лет с огромным чувством собственного достоинства. Дорогое и модное кружевное платье розового цвета, выписанное из Парижа, было очень глубоко декольтировано, открывая острые ключицы и будто намекая на готовность Эвелины вступить в брак.

Была она долговяза, светловолоса, со слишком бледной кожей – то ли от природы, то ли от обилия пудры, с очень крупным ртом и бесцветными водянистыми бледно-голубыми глазами. Отсутствие привлекательности должны были компенсировать драгоценности, в изобилии украшавшие Эвелину Карловну. Бриллианты вспыхивали холодным искрами на ее шее, в волосах, в ушах и на руках. Она могла бы служить ходячей витриной модного ювелирного магазина.

Барон почтительно и важно представил гостей семейству банкира, словно коронованным особам. Генриху стало даже неловко за отца и его заискивание перед Розенфельдами. Он поморщился и отошел к окну, глядя на вечереющее небо.

Когда все формальности знакомства были соблюдены, гостей пригласили к столу, накрытому в саду. Приятная вечерняя прохлада окутала старинный парк, а ветерок игриво шевелил светлые шелковые скатерти.

Первая сервировка состояла из легких закусок. Нарезанный тонкими ломтиками говяжий язык, свежайшая буженина, копчености и прочая мясная снедь соседствовали с серебряными вазочками, наполненными черной и красной икрой. Виноград и заморские фрукты громоздились в вазах на высоких ножках. В блестящих ведерках со льдом охлаждалось шампанское. А в запотевших маленьких графинчиках медленно и неумолимо нагревалась прозрачная, как слеза, водка. Хрусталь переливался и сверкал под лучами заходящего солнца, приглашая безотлагательно приступить к долгожданной трапезе.

Генриху впервые в жизни захотелось напиться до беспамятства. Но это не решило бы его проблему с Эвелиной. Званый ужин казался Генриху поминками по его счастливому прошлому, и это снова и снова нагоняло на него тоску.

Небольшой, специально нанятый для такого важного случая оркестр негромко играл что-то спокойное и ненавязчивое. Потихоньку наладилась общая беседа об охоте, погоде и подобной светской ерунде. Розенберги демонстративно игнорировали семью помещика Кудрявцева.

Генрих со злорадством смотрел на отца – старого барона начинало коробить от такого высокомерия. Может быть, он теперь станет по другому относиться к новому деловому партнеру и идее объединить капиталы таким варварским способом?

Эвелина пыталась кокетливо улыбаться Генриху и его отцу, но от этого и тому и другому становилось не по себе. Генрих был озабочен в основном тем, чтобы девица Розенфельд или ее матушка не подсыпали ему в еду или питье какого-нибудь приворотного зелья. В эти глупости он не верил, но не хотел отравиться кошачьей печенью, жабьим сердцем или чем-то еще в этом роде.

После легкого ужина барон предложил немного потанцевать и на правах хозяина пригласил на первый вальс Эвелину Карловну. Она очень хорошо танцевала, и это было одно из ее достоинств, едва ли не единственное. Однако Эвелина предпочитала модные танцы, а барон был в этом вопросе консерватор. Только вальсы, полонезы и менуэты – все чинно и благопристойно. К середине вечера Генриху пришлось из приличия тоже пригласить Эвелину.

– Вы отчего-то мало танцуете, – с упреком заметила она, игриво кося водянистыми глазками и доверительно пожимая Генриху руку. – Я обожаю заграничные танцы. Они такие чувственные и смелые… Вы согласны?

– Увы, я не люблю танцы… – Генрих вымученно улыбнулся и тоскливо посмотрел через костлявое плечо Эвелины в печально темнеющее окно.

– Я видела вас недавно на балу у губернатора. Там вы не отказывали себе в этом удовольствии… – не унималась та.

– Просто положение обязывает… А вы прекрасно вальсируете, – Генрих чувствовал необходимость сказать хоть какой-нибудь комплимент девушке, и он его сказал. На сегодня все обязанности любезного кавалера были выполнены с лихвой.

– Какая чудесная погода, не правда ли? – перевел разговор Генрих, даже не пытаясь казаться заинтересованным в более тесном знакомстве.

Эвелина явно ждала большего, чем пустые светские любезности. Но ее надежды не оправдались. Роскошный модный туалет и старинные бриллианты не впечатлили потенциального жениха. Генрих был учтив и бесконечно отстранен.

Было заметно, что Карл Оттович тоже разочарован. Видимо, он понимал, что и тут, скорее всего, не найдет партию для своей драгоценной дочери. Он подошел к барону и решил сделать последнюю попытку для прояснения ситуации со сватовством:

– Ваш сын сегодня очень задумчив и молчалив. Вы говорили с ним по нашему делу?

– Думаю, надо чтобы молодые люди получше познакомились и присмотрелись друг к другу. Они первый раз встретились так близко. Мы не должны диктовать им свою волю. Это же не смотрины, а просто дружеский ужин. Не будем торопить события…

Генрих стоял неподалеку и чутко прислушивался к их разговору. Конечно, подслушивать некрасиво и неблагородно, но сейчас это было допустимо, ведь речь шла о его будущем.

Стало прохладно, и общество пригласили продолжить ужин в столовой. Теперь стол просто ломился от яств – барон хотел произвести впечатление на семью банкира.

Общая беседа значительно оживилась после нескольких бокалов горячительных напитков. Эвелина начала с интересом поглядывать на князя Апухтина, игриво покусывая кончик веера. Генрих не преминул обратить на это внимание своего друга:

– Гляди-ка, какие пламенные взгляды мечет в твою сторону девица Розенфельд. Берегись! Похоже, она теперь попытается прибрать к рукам тебя. Может, налить тебе еще водки? Говорят, определенная доза этого волшебного эликсира помогает рассмотреть глубоко скрытую женскую красоту, – не без сарказма произнес Генрих.

– Ну уж нет! Я слишком благороден, и не встану на пути твоего семейного счастья, – коварно усмехнулся князь, криво улыбаясь и отправляя в рот крупную виноградину. – Кроме того, я слишком беден для этого семейства. Так что водку пей сам, хотя в данном случае это вряд ли поможет.

Генрих с сожалением подумал, что его приятель прав. Он раньше свалится под стол, чем водка позволит ему разглядеть шарм Эвелины.

Глава 5

Уже почти стемнело, когда Екатерина вернулась из города. Стало свежо. Первые звезды отчужденно и бесстрастно смотрели на землю.

Девушка попросила кучера Егора отнести ее покупки на кухню, чтобы забрать их завтра, а не тащить через весь дом, полный знатных гостей. Она хотела незаметно проскользнуть в свою комнату. Прошла черным ходом, но к лестнице все равно надо было идти по коридору рядом с малой гостиной. Сквозь широкую арку старый барон заметил девушку и приветливо окликнул:

– Екатерина Павловна, добрый вечер! Присоединяйтесь к нам, прошу вас.

Возможно, со стороны барона это была пустая формальность, но Екатерине пришлось зайти в гостиную и поздороваться:

– Добрый вечер! Благодарю вас, но я немного устала…

– Нет-нет, отказ не принимается, – живо поддержал отца Генрих.

Он стремительно подошел к девушке, взял ее под руку и галантно провел в ярко освещенную залу.

Сегодня молодой барон выглядел потрясающе. Темно-серый костюм прекрасно подчёркивал его атлетическое сложение, длинные светлые волосы были забраны в низкий хвост. Екатерина с удивлением отметила, что ссадина на лбу почти исчезла.

– Если вы устали, тем более выпейте с нами хотя бы бокал вина или чашечку чая… – Александр Львович источал искреннее радушие.

За роялем сидела мадам Розенфельд, тщетно пытавшаяся спеть арию Эльзы из оперы Вагнера «Лоэнгрин». И была очень недовольна, что ее пение прервали на полуслове. Вокруг рояля стояло несколько дам и кавалеров, с трудом сдерживавших зевоту и пытавшихся изобразить заинтересованность. Вечер не представлялся особенно оживленным.

Эвелина Карловна удивленно вскинула бесцветные брови, и семейство Розенфельдов обменялось выразительными взглядами. Они дружно с нескрываемым недоумением внимательно посмотрели на Екатерину, смерив ее с ног до головы и сделав соответствующие выводы.

Девушка поняла, что не все рады ее внезапному появлению.

Однако отказываться дальше было неудобно, и Екатерина была вынуждена согласиться. Лакей унес ее накидку, и девушка почувствовала себя словно голой на фоне богато разряженных гостей. В город она ездила в синем поплиновом платье без излишеств и украшений, правда, подчеркивающем ее стройную фигуру. Но теперь оно резко контрастировало с нарядными вечерними туалетами светских дам.

Всё в зале, от бокалов с шампанским, до пряжек на шелковых туфельках мадам Розенфельд сверкало, искрилось и переливалось, и лишь Екатерина в своем скромном туалете казалась здесь неуместной и блеклой.

– Разрешите представить вам Екатерину Павловну Несвицкую, – объявил старый барон, – дочь моего друга, увы, покойного. Я был опекуном до ее совершеннолетия. На моих глазах она расцвела и превратилась в настоящую красавицу.

Барон представил Екатерине всех присутствующих. Девушка была растеряна и не запомнила имена большинства гостей, просто мило улыбалась и говорила, что ей очень приятно с ними познакомиться.

Семью помещика Кудрявцева Екатерина уже знала. Они ей нравились – простые и сердечные люди, без сословных предрассудков и пустого высокомерия. Кудрявцевы владели обширным вишневым садом и роскошными охотничьими угодьями, граничащими с поместьем фон Бергов.

Дальние родственники фон Бергов и остальные гости поприветствовали Екатерину без особой теплоты, но вежливо.

Эвелина Карловна Розенфельд не нашла ничего лучше, как поинтересоваться, правда ли Екатерина служит гувернанткой в доме барона. Слово «служит» она не без удовольствия выделила интонацией, прировняв девушку к прислуге и очертив непреодолимую дистанцию между ними. Екатерина покраснела и была готова провалиться сквозь землю.

Однако хозяин вечера быстро нашелся, сказав, что мадмуазель Несвицкая любезно согласилась на правах старого друга семьи подготовить Андрюшу к поступлению в гимназию. Неловкую ситуацию удалось сгладить.

Екатерина заметила, как Генрих насмешливо посмотрел на отца и тот понимающе ответил на его взгляд, с сожалением признавая правоту сына – дочь Розенфельда не отличалась воспитанностью и тактом.

Князь Сергей Сергеевич Апухтин – давнишний друг Генриха – галантно поцеловал девушке руку и выразил свое полное счастье и восхищение от знакомства. Князь обладал привлекательной наружностью, роста был чуть выше среднего, одевался со вкусом и носил модную бородку. Его темные волосы были набриолинены. Запах дорогого одеколона дополнял щегольской облик. Похоже, Сергей Сергеевич был чуть ли не единственным из гостей, кто искренне обрадовался знакомству.

Генрих остался беседовать с князем, а Екатерина, познакомившись со всеми, присела в кресло, стоявшее в углу. Она порадовалась, что вечер близок к завершению и ей не придется слишком долго терпеть косые взгляды.

– Бокал вина? – предложил старый барон, подойдя к девушке.

– Благодарю, нет.

– Тогда чай. – Александр Львович, подозвал лакея, и, проследив, что тот понял указания, удалился от Екатерины.

Она оставалась одна недолго. Лакей скоро принес чай, а подоспевший Генрих, взяв чашку, галантно передал ее Екатерине и, наклонившись, тихо и доверительно произнес:

– Перестаньте смущаться. Вы же Несвицкая! Выше голову и больше надменности… Берите пример с Розенфельдов. У них родословная покороче вашей будет. И не обращайте внимания на Эвелину Карловну – думаю, у нее весьма смутное представление о хороших манерах и оно распространяется только на избранных. Ну же, приободритесь!

Екатерина попыталась возразить, но он продолжил:

– Не сомневайтесь, вы прекрасно выглядите. Вы бриллиант, который не нуждается ни в какой оправе! Екатерина покраснела и потупила взор:

– Вы никак не можете обойтись без иронии, комплиментов и лести?

– Я вам не льщу, поверьте…

Генрих уселся на подлокотник ее кресла. (Все семейство Розенфельдов снова с недоумением повернули головы в их сторону, явно осуждая такую фривольность.)

– Вы действительно не хотите вина? – предупредительно поинтересовался он, недопустимо близко наклоняясь к ее уху и почти касаясь его губами.

– Тогда ваши гости подумают, что гувернантка еще и пьяница, – не удержалась от улыбки девушка.

– Ну вот, вы уже начали шутить, это хорошо…

– Мне кажется, вы должны были бы сейчас развлекать разговорами девицу Розенфельд. Похоже, она скучает, – съязвила Екатерина.

– На сегодня я уделил ей достаточно внимания: пригласил на вальс, сказал пару любезностей и поговорил о погоде… Я приложил для этого все свои силы и даже больше. К тому же у нас мало общих тем для беседы – я плохо разбираюсь в тонкостях дамских туалетов и еще хуже знаю свежие светские сплетни. А так как этот званый ужин – идея моего отца, пусть он ее и развлекает…

– А вы не слишком резко судите об Эвелине Карловне? – иронично полюбопытствовала девушка.

– Если вы так переживаете за нее, можете сами потешить Эвелину Карловну интеллектуальным диалогом, – парировал Генрих и обворожительно улыбнулся.

Мадам Розенфельд, наконец, удалось исполнить арию Эльзы. Она пела весьма энергично и в целом неплохо. Страусовые перья бодро вздрагивали каждый раз, когда Аманда Петровна брала высокую ноту. Однако внешне мадам Розенфельд скорее походила на грозную Валькирию, чем на трепетную Эльзу.

Гости одобрительно аплодировали, в тайне надеясь, что супруга банкира ограничится одной арией. Но их надежды не оправдались – она исполнила еще два произведения Вагнера, которого так горячо любила, считая себя истинной немкой.

Генрих снова наклонился к Екатерине и вкрадчиво произнес:

– Посмотрите, князь Апухтин сейчас испепелит меня взглядом. Думаю, он хочет сказать вам пару комплиментов, а я ему мешаю, занимая место рядом с вами. – Барон выпрямился и обратился к приятелю: – Сергей Сергеевич, можно вас? Мы говорили с Екатериной Павловной о живописи, и она заинтересовалась вашей коллекцией морских пейзажей…

Князь подошел, изогнулся в поклоне, и еще раз с чувством поцеловал руку девушке:

– Как жаль, что мы не были знакомы раньше! Вы, очевидно, прятались каждый раз, когда я приезжал в поместье. Я такой страшный?

Екатерина снова покраснела, но быстро справилась с собой и непринужденно и искренне улыбнулась ему в ответ.

– Нет, конечно же нет. Но я очень занята воспитанием Андрюши. Мне некогда общаться с гостями господина барона.

– Но это же поправимо, не так ли, Генрих?

– Безусловно. А теперь я передаю вас, Екатерина Павловна, в надежные руки. Мой друг – интересный собеседник и просто прекрасный человек, – доверительно сообщил Генрих, деликатно отходя в сторону. – Но будьте осторожны, князь может до смерти заболтать вас, рассказывая о своем собрании картин и редких гравюр.

Екатерина приободрилась. Раз Генрих знакомит ее со своим другом, значит, сам к ней никакого пристрастия не питает. Ей не нужно, чтобы ее обхаживал мужчина с такой сомнительной репутацией.

Князь с энтузиазмом заговорил о своей коллекции. Екатерина слушала его с неподдельным увлечением.

Краем глаза девушка заметила, что Александру Львовичу и правда пришлось развлекать разговорами Эвелину. Он интересовался ее поездками за границу, хотел знать мнение о модных постановках, вернисажах, книгах, и еще о чем угодно, только бы она не чувствовала себя обделенной вниманием.

Генрих тем временем подсел к семье Кудрявцевых, и они стали довольно шумно обсуждать планы на ближайшие пикники и охоты, которые так любили устраивать для друзей эти милые люди. Госпожа Кудрявцева и ее дочь всеми силами пытались уговорить Генриха играть в их домашних спектаклях. Из него получился бы отличный герой-любовник. Генрих категорически не соглашался, ссылаясь на полное отсутствие таланта и свободного времени.

Екатерина несколько раз поймала на себе сердитый взгляд Эвелины – видимо, ее раздражало не только само неуместное присутствие нищей гувернантки, но и то, как она естественно и раскрепощенно ведет себя с князем.

Но девушку это уже мало волновало, она совсем освоилась и чувствовала себя прекрасно рядом с интересным собеседником.

Князь переключился со своей коллекции на Екатерину. Он мило шутил и сыпал замысловатыми комплементами.