иностранные слова, как правило, овеяны ореолом книжности, а литературная речь во всех обществах, где есть письменность, рассматривается как более престижная по сравнению с разговорной.
“Нужны ли заимствования в языке, и до какой степени нужны, и надо ли с ними бороться?” — в корне ошибочна. Она исходит из обывательского представления, будто стоит кто-то на границе между языками и приподнимает шлагбаум, время от времени пропуская нужные слова наподобие фрак и атом (ибо что поделаешь, места вакантны) и наставляя пистолет на нежелательных мигрантов вроде конесанса1 или криейтора. В этой книге я постаралась показать, что в реальности межъязыковые взаимодействия работают не так.
Не примечательно ли: ярые гонители низкопоклонства перед гниющим Западом словечка не способны сказать на родном языке? Живого русского языка они не знают, не чувствуют; вводить в него иностранные слова в соответствии со складом и ладом русского (как умеет только народ и поэт) — они не умеют; по-русски они умеют только ругаться. Перечитайте их циркуляры, постановления, доклады, рецензии — слов без приставки а или анти, без окончания изм или ист для них просто нет. Попалось им на язык русское слово “наплевать” — они сотворили из него “наплевизм
Похоже, дело в том, что словосочетания типа от Диора были образованы по модели галлицизма от кутюр. В котором от вовсе не предлог, а прилагательное — по-французски это словосочетание пишется haute couture, “высокая мода”. Haute и есть “высокая”, прилагательное женского рода. Правда, в оригинале совсем не похоже на русский предлог?Но русское ухо в словосочетании от кутюр расслышало предлог. Омонимия становится предметом шуточного обыгрывания.
нужно, чтобы его коммуникативная нагрузка хотя бы отчасти стерлась, и рано или поздно это происходит со многими заимствованиями. Предельный случай такого стирания — христианские имена типа Петр (Peter, Pier(re) и т.д.), которые атеисты, без лишних раздумий, дают своим детям.
Итак, несклоняемые заимствования в русском языке, если они обозначают неодушевленные предметы, а не животных или людей, тяготеют к среднему роду. Кофе, конечно, принадлежит именно к этой категории, и, скорее всего, у пуристов нет шансов победить в борьбе.
обычное слово, попав в другой язык, может стать возвышенным, жаргонным или ученым; может поменять значение до полной неузнаваемости, может раздвоиться или вернуться на родину с иностранным паспортом; может быть разрезано и склеено самым фантастическим образом. А еще оно может подвергнуться операции по перемене пола. Ну, то есть рода. Это такая занимательная и непростая тема, что ей лучше посвятить отдельную главу.
В частности, французский этимологический словарь Robert связывает слово с диалектным (Север Франции) bistouille “пойло, плохой алкоголь”, а “русский след” в этой истории квалифицирует как чистую фантазию. Однако это не мешает не только нам, но и многим французам принимать этот миф на веру.