Глава вторая

Заливистый звонок возвестил об окончании последнего урока в первый тёплый день весны, когда детвора явилась в школу без курток, и младшие школьники наперегонки бросились к выходу из здания в школьный двор.

Старшие спускались по лестнице более неторопливо, снисходительно глядя на малышей. Две восьмиклассницы в синих форменных костюмах, соседки по лестничной площадке и по классному журналу, Анна Ермишина и Юлия Зайцева, сложив тетради в сумки, спускались по гулкой лестнице типового трёхэтажного школьного здания.

Девушки были примерно одного роста, но Аня казалась выше за счёт туфель на высоком каблуке, в которые она манерно переобулась, скинув школьную сменную обувь в пакет. Её подруга носила простую обувь из «Детского мира». Юлька вообще была странной девчонкой – в свои пятнадцать лет она не интересовалась ни модой, ни косметикой, ни дискотеками, в общем, ничем из того, чем пятнадцатилетней девушке принято интересоваться.

Луч апрельского солнца играл в редких лужицах на краю тротуара, и масляные пятна бензина переливались цветами радужного спектра. По краям дороги жались последние чёрные островки тающего снега.

– Поедем в центр? – полувопросительно предложила Аня, ожидая возражений со стороны Юльки, которые и последовали.

– А что там делать? – хмыкнула она.

– Ты что, не слышала? – удивилась Аня. – Сегодня открывается «Макдональдс»! Первый в Москве! На Пушкинской! Все только об этом и говорят. Десятые классы туда уже рванули в полном составе…

Юлька пожала плечами, её почему-то не вдохновила восторженность собеседницы.

– Подумаешь… Там стоять в очереди полдня, а придёшь через неделю – так и свободно будет, и сходишь в свой «Макдональдс». Оно тебе надо?

– Так все же… – начала было возражать Аня.

– Подумаешь, все! Своя голова есть! – заявила Юлька, но вдруг смягчилась, – впрочем, если хочешь, могу составить тебе компанию. Мне только вечером Артёмку из сада забирать, а так, погуляем, давай, что ли…

– Конечно! – Аня резко закивала, пока Юля не передумала, – сейчас на пять минут забегу домой переодеться, и едем в центр! Договорились?

Зайцева кивнула, слегка подёрнув плечом – она-то знала по опыту, что пять минут у Ани затянутся минут на тридцать-сорок, да и вообще не видела смысла переодеваться по несколько раз за день.

– Жду тебя у подъезда, – она сделала вид, что поверила, будто ждать всего пять минут, и ей не имеет смысла заходить к себе – они жили в соседних квартирах.

Аня выбежала принаряженная, через двадцать восемь минут, дежурно извинившись и подхватив Юльку под руку.

Ещё через некоторое время две пятикопеечные монеты звякнули в щели турникетов, и девушки оказались в глубине метро.

…На Пушкинской площади было не протолкнуться, но пожилому человеку с тростью какие-то воспитанные молодые люди уступили место, и он присел на край скамейки и откинулся на её спинку, задумался, слегка перебирая жилистыми пальцами ручку трости и чертя её концом воображаемые мелкие штрихи на прямоугольной плитке, которой был вымощен сквер.

До прихода людей, которых ждал Келлер, оставалось ещё почти пятнадцать минут, и он не сомневался, что они явятся вовремя – Арнольд Келлер был пунктуален, как истинный немец, и не терпел опозданий от других.

Очередь, пёстрая и шумная, змеёй вилась по площади. Келлер смотрел сквозь неё, словно мог за этой людской толпой увидеть нечто большее, ещё скрытое от стороннего наблюдателя за туманом будущего. Она, очередь к первому московскому «Макдональдсу», и действительно отличалась от привычных очередей восемьдесят девятого года – здесь не было ни усталых хозяек с тряпичными сумками-авоськами, ни стариков в потёртых шляпах с продуктовыми сетками. До Келлера долетали обрывки разговоров молодёжи о том, кому где удалось прибарахлиться, о шмотках и видеомагнитофонах… Поймав на себе презрительный взгляд молодого парня, раздувавшего огромный пузырь из жевательной резинки, Арнольд усмехнулся – но только мысленно, не выдав себя ни единым движением мышц лица – скрывать эмоции было частью его профессии. Он сидел на скамейке, одетый в поношенный костюм советского покроя, образ дополняла свёрнутая в трубочку газета «Известия», и этот молодняк на площади, возомнивший себя хозяевами новой жизни, принимал его, наверное, за деда-«совка». Келлеру не было необходимости демонстрировать им своё превосходство, как нет в этом необходимости для натуралиста, наблюдающего за обезьянами в заповеднике, хотя обезьяны, несомненно, уверены, что они и умнее, и красивее странного безволосого существа с ручкой и блокнотом, к тому же не умеющего лазить по деревьям…

Да, здесь было удобное место встречи.

Он ещё раз пошевелил тростью, которой пришлось пользоваться не ради имиджа, но по состоянию здоровья – с возрастом колено стало ныть к перемене погоды и болезненно напоминать мистеру Келлеру о том, о чём и рад был бы забыть, да не получалось, и всякий раз, когда давало о себе знать давно сросшееся колено, его тренированная память цеплялась за минувшее, извлекая на свет божий образы, которым не было места в новой жизни, полностью принадлежавшей новой Родине. И девчонка, кости которой давно сгнили в болоте, снова целилась в Арни из пистолета…

Своих он увидел издалека, как и они его – едва поднявшись из подземного перехода. Ровно через полтора часа после прибытия поезда Челябинск-Москва, как раз столько времени было нужно, с учётом возможных задержек и массового скопления людей возле «Макдональдса», чтобы проверить, нет ли «хвоста», и, убедившись в этом, добраться от Казанского вокзала до Пушкинской площади. Двое мужчин характерной прибалтийской внешности (что, впрочем, можно было бы сказать и о самом Келлере, глядя на него со стороны, а в детстве его черты лица с одобрением называли истинно арийскими), крепкого телосложения, в похожих, но не одинаковых синих спортивных костюмах советского производства, застёгнутых на «молнии», и советских же кедах пробирались сквозь толпу, словно им не было никакого дела до происходившего на площади исторического события – открытия первого в Советском Союзе «Макдональдса», и они ни малейшего трепета не испытывали перед фигурой встречавшего посетителей красноносого клоуна Рональда. В отличие от Келлера, эти двое не считали нужным скрывать своего презрения к тем, кто выстроился перед этим клоуном в километровый хвост.

Впрочем, они тоже быстро заметили Олега Ивановича – именно так представлялся Келлер членам «Саюдиса» – и двинулись к нему.

Они поприветствовали друг друга рукопожатием и перекинулись парой дежурных фраз – собеседники Келлера говорили по-русски со специфическим акцентом.

– Юозас, Вы свободны, – сказал вскоре Келлер младшему из двоих, и тот послушно и бесшумно направился в сторону метро, – Янис, а с Вами нам нужно ещё поговорить, пойдёмте, пожалуй, вниз по бульвару.

– Конечно, Олег Ифанофич, – с готовностью отозвался тот.

Они шли не торопясь вдоль разноцветной очереди в «Макдональдс». Янис говорил вполголоса, и уже в полуметре его не было слышно, да никому и не было дела до их разговора…

Но вдруг Келлер увидел ЕЁ.

ОНА подошла и встала в самый конец очереди, болтая о чём-то с другой девушкой. И самое страшное – ей было столько же лет, сколько тогда, в доме оберштурмбаннфюрера.

Келлер вздрогнул. К такому он не был готов.

– Постой-ка, – прошептал он Янису, останавливая его жестом.

Анна обернулась.

Человек, смотревший на неё в упор, был ей незнаком.

– Матильда, – сказал он вслух.

– Вы ошиблись, – ответила девушка испуганно, – меня Аня зовут…

– Матильда, – повторил Келлер.

– Что надо? – рядом с Аней появилась её подруга. Юлька без страха взглянула в глаза Келлера, но увидела там что-то жуткое, чего ей раньше видеть не приходилось. А он не отрывал взгляда от Ани.

«Маньяк!» – подумала Юля, вспомнив недавние публикации в «Московском комсомольце».

– Псих, что ли? – бросила она громко и нарочито грубо. – Вали отсюда, что вылупился, старый пень!

Янис слегка потянул Келлера за рукав. Да он и сам уже осознавал нелепость ситуации, но, чёрт побери, он готов был биться об заклад, что встретил ту самую Матильду, укрывшуюся теперь за спинами стоявших в очереди.

Они пошли дальше по бульвару в сторону здания ТАСС, но Арнольду пришлось потратить ещё минуту, чтобы привести мысли в порядок и возобновить разговор с Янисом о делах.

– Дурак какой-то, – неслось ему вслед.

Впрочем, девчонки быстро забыли об этой странной мимолётной встрече.

Аня была готова достоять очередь до конца и всё-таки попробовать легендарный «Биг Мак», но Юле пришлось часа через три её оставить – нужно было идти за младшим братом в детский сад. Родители Юли работали в Зеленограде, возвращались поздно, и эта обязанность лежала на ней.

Широким шагом девушка направилась к метро «Горьковская».

– Эй, красотка! – крикнул ей какой-то щёголь из самого начала очереди. – Давай к нам, угостим «Биг Маком»…

Его спутники громко, по-лошадиному засмеялись.

Не оборачиваясь в их сторону, Юля зашла в подземный переход.

Меньше чем через час она толкнула рукой окрашенную в голубой цвет металлическую калитку детского сада на окраине Москвы.

Шестилетний Артём, увидев её с детской площадки, спрыгнул с лесенки и побежал навстречу сестре, облачённый в будёновку, с пластмассовой саблей наперевес.

Зацепившись за что-то застёжкой сандалии, мальчик рухнул вперёд и растянулся на асфальте. Юля подбежала к нему через несколько секунд, подняла на ноги. Кровь выступила на разбитых коленках. Губы мальчика скривились.

– Ну-ну, не плачь, – стала успокаивать его Юля. – Ты же боец, Тёмка? А бойцы не плачут.

– Боец Красной Армии Зайцев Артём! – гордо ответил Тёмка, блеснув дырой на месте переднего молочного зуба. – У меня сегодня зуб выпал, вот! Верхний! – и он смахнул со щеки две случайные слезинки, в которых отражалось солнце.

* * *

Конспиративная квартира ЦРУ располагалась в московской многоэтажке-новостройке, где жильцы ещё плохо знали друг друга. Впрочем, сами её обитатели были уверены, что их поселили в жилище сочувствующего «Саюдису» московского интеллигента, литовца по национальности.

Обстановка была скромной и практичной – четыре одинаковые кровати, две из которых заправлены, окно занавешено плотными чёрными шторами.

В поздний час свет в комнате был погашен, но двоим активистам, как нарочно, не спалось.

– Юозас, – тихо позвал один из них, – ты спишь?

– Нет, – откликнулся второй, – а что?

– Я тебе должен сказать кое-что очень важное. Ты меня слышишь, Юозас?

– Конечно.

– Мне вообще-то запретили тебе это рассказывать, – так же тихо продолжил Янис, – но я считаю, что должен. Ты же мне как брат, Юозас, даже больше чем брат… Ты поклянись, что никому и никогда не скажешь…

– Никому и никогда, – словно эхо, повторил его младший товарищ, – Клянусь…

– Этим летом будет новая советская агрессия против Литвы, – заговорщически сообщил старший, – а возможно, и против других прибалтийских государств.

– Да ну! – Юозас аж приподнялся на локтях. – Как в сороковом году?

– Ага! А ты думал, Советы нас просто так возьмут и отпустят? Держи карман шире!

– Так у них вроде у самих перестройка… – засомневался молодой активист.

– А то ты русских не знаешь! Это всё для вида, а реально – летом русские введут в Прибалтику танки. Это информация совершенно точная, – он ещё больше понизил голос, – и скоро начнут переброску войск с Урала. Естественно, тайно. Но везде есть сочувствующие нашей независимости, и наши об этом узнали. И… ты точно никому не расскажешь?

– Не сойти мне с этого места! – отозвался Юозас, чуть не сорвавшись с шёпота.

– Тогда слушай… Когда поступит команда, будет уничтожен эшелон с военной техникой в тылу у русских. И… в общем, это задание поручено нашей группе. Так что – готовься! На тебе, считай, ответственность за судьбу Литвы. Так вот. А теперь – спи.

Легко сказать, спи, после такой-то новости!

– Янис! – чуть не закричал Юозас. – Ну пожалуйста… А когда это будет? И как…

– Я сказал – пока всё. Больше сам не знаю. Пока не положено. Спи давай. И главное, молчи пока, – он отвернулся к стене и вытянулся под одеялом, давая понять, что разговор окончен. Через минуту выговорившийся литовец уже спал.

Исполнительный и аккуратный по природе, Янис тоже гордился оказанной ему честью, однако не задумывался, почему куратор велел ему сообщить напарнику об ответственном задании именно в такой форме.

А пока взбудораженный новостью Юозас, с которого сон как рукой сняло, ворочался с боку на бок, и воображение рисовало ему сцены, одна другой фантастичнее. Вот он, Юозас, пускает под откос эшелон с танками, диверсия становится достоянием гласности, срываются планы советской агрессии, и сам Витаутас Ландсбергис в Вильнюсе вручает орден молодому герою Литвы… А может быть, он погибнет, выполняя задание – мысль о собственной смерти не страшила Юозаса – и орден будут вручать его матери. Она наверняка будет плакать, у неё всегда глаза на мокром месте, но будет же и гордиться, что вырастила такого сына. И люди в селе скажут ей: «Не плачь, Эмилия, твой Юозас отдал жизнь за свободу всех литовцев»… И дети будут завидовать…

Мысли будущего героя Литвы путались от волнения, перескакивали с одного на другое.

– Янис, – позвал он, – Янис, а как же Олег Иванович? Он же русский? Почему он с нами? Как ты думаешь?

Старший не ответил. Он уже крепко спал.

* * *

Матильда…

Арнольд Келлер не мог ошибиться.

Чёткость и безупречность составляли кредо мистера Келлера задолго до того, как он поступил на службу в ЦРУ. Даже ещё до того, как оказался в Америке.

Девчонка.

Девчонка, мывшая полы и убиравшая мусор в доме, который занимал его отец.

У неё было русское имя, но оберштурмбаннфюреру Келлеру было лень ломать язык, и он звал её Матильдой.

Арни тоже звал её Матильдой.

Потом, когда он зло и упорно штудировал русский язык, часами и сутками убирая акцент из произношения, он пожалел, что не знал, как её звали на самом деле.

За сорок с лишним лет он ни разу не пытался её найти – даже не потому, что был уверен в её смерти. Он мстил не девчонке, он мстил всем проклятым русским. Он посвятил этому свою жизнь. Месть – блюдо, которое подают холодным, и теперь, в пятьдесят девять лет, Арнольд знал, что близок час решающего удара по этой проклятой стране. Ради этого стоило жить, стоило ждать…

Да, он был уверен, что девчонку застрелили. Или что она утонула в болоте.

Даже если она, чёрт возьми, осталась жива – сколько же ей сейчас лет, вряд ли меньше чем ему. Она, конечно, ведьма, – он усмехнулся, – но не могла же она не постареть за эти годы…

Он передёрнул плечами, чтобы отогнать от себя внезапно возникшее наваждение.

В конце концов, он прибыл в СССР для контроля за выполнением специального задания, а не затем, чтобы тревожить призраки почти полувековой давности.

Хотя как же всё-таки жаль, что он тогда не узнал, как её звали.

Он запомнил только название города, где это произошло, будь он проклят – город с таким названием не может не быть проклят.

Slawjansk.

* * *

Год 1989. Июнь.

В кружке на столе остался недопитый чай. Последовавший всё-таки совету друга Фёдор Ермишин собирался на юг в суматохе, вспоминая, что забыл положить в чемодан то одно, то другое. Уже оформив отпуск и получив на руки билеты и путёвку в пансионат, он до самого дня отъезда ходил на работу, увлечённый расчётами нового проекта, который, как ему казалось, мог одновременно удешевить строительство насосных станций и повысить их безопасность. В итоге за три часа до отхода поезда выяснилось, что чемодан не уложен, вещи даже не постираны, а в раковине скопилась гора грязной посуды – пунктуальный в инженерных расчётах, Ермишин был до ужаса рассеян в быту, что накладывало отпечаток на всю его холостяцкую жизнь – фактически, конечно, холостяцкую, потому что формально он по-прежнему состоял в зарегистрированном браке с гражданкой Натальей Ермишиной…

Фёдор выбежал из подъезда и быстрым шагом направился к автобусной остановке, на ходу поправляя очки и приглаживая расчёской волосы. Времени он, конечно, потерял много, но на поезд ещё вполне успевал, даже с запасом.

Автобус подъехал через несколько минут, он вошёл в салон, двери закрылись, и только потянувшись к нагрудному карману, чтобы достать проездной и предъявить его водителю и пассажирам, Ермишин понял, что ничего, кроме проездного, в кармане нет – билет на поезд остался на кухне, рядом с чайной кружкой.

– Остановите!!! – он отчаянно заколотил костяшками пальцев в двери только было отъехавшего от остановки ЛиАЗа.

Водитель, с лёгким презрением взглянув в зеркало на только что вошедшего пассажира, ломящегося наружу, небрежно нажал на педаль тормоза и приоткрыл одну створку задней двери. Человек с чемоданом протиснулся сквозь створку и выбежал на улицу.

– Спасибо! – крикнул он вслед уходящему автобусу. Но водитель его уже не слушал, слегка пожав плечами, он вёл машину по положенному маршруту.

До остановки было метров триста. Пока Ермишин преодолел их, поднялся в квартиру, схватил спокойно лежавший на кухне билет и вернулся назад – он почти безнадёжно опаздывал на поезд. Но следующий автобус, нарушив расписание, подошёл через несколько минут, и, когда он выскочил из автобуса на привокзальной площади, состав Новосибирск-Адлер ещё стоял на платформе, и по громкой связи призывали провожающих выйти из вагонов, и проводницы звали назад вышедших подышать свежим воздухом родителей с детьми, и вожатые следили, чтобы не отстал никто из ехавших отдыхать сибирских школьников…

Федор бросился к поезду кратчайшим путём – к деревянному настилу, на переход через пути, не обращая внимания на запрещающие знаки – здесь начинался ремонт дорожного покрытия.

– Куда?! – его резко остановила полная немолодая женщина в форменном жилете ремонтной бригады. – Ослеп, что ли? Куда прёшь? Туда нельзя, ремонт!

– Девушка, милая, – Фёдор задыхался от бега, а до отхода поезда оставалось три минуты, – пропустите, пожалуйста, на паровоз опаздываю, вот билет, – он показал край смятой бумажки из кармана рубашки, – пожалуйста…

– Вон там обход через виадук, – кивнула тётка налево, в сторону лестницы.

– Так не успею же…

Но спорить с дамой было бесполезно, и Ермишин со всей резвостью, на какую был способен, помчался к надземному мосту. Впрочем, поезд поехал, когда он ещё не добрался до конца лестницы, ведущей наверх, проводница последнего вагона выставила вперёд руку с разрешающим движение сигналом, и запыхавшемуся Ермишину оставалось только стоять на мосту и смотреть, как, набирая скорость, растворялся в сиреневой вечерней дымке проходящий поезд Новосибирск-Адлер, а внизу бранила кого-то сердитая толстая женщина из ремонтной бригады.

Женщина, имени которой инженер Ермишин так и не узнал.