– Шахновский, сволочь! Ты понимаешь, что случилось?! Она от меня ушла! Лилька, сука, от меня ушла! – Верховцев схватил Илью за грудки и с силой встряхнул его.
– Твою мать, успокойся! Возьми себя в руки! – заорал Шахновский, пытаясь высвободиться из жарких объятий друга.
Верховцев оттолкнул Илью, прошелся по кабинету, уселся за стол, пощелкал выключателем настольной лампы и вдруг с яростью сбил ее со стола кулаком. Она свалилась на пол, разлетелся вдребезги стеклянный абажур, лампочка затрещала и погасла. Шахновский поморщился, выдернул шнур из розетки и покачал головой. Помимо разбитой лампы, на полу валялись книги, бумаги и прочие канцелярские принадлежности. В столовой Верховцев учинил аналогичный кавардак: помещение теперь украшали разбитая посуда, перевернутые стулья, задравший ноги журнальный столик…
– Прости, – неожиданно стих Никита и, обхватив голову руками, скрючился над столом.
– Ничего, бывает, – миролюбиво сказал Илья и присел на стул напротив друга.
– Не понимаю… Я не понимаю, Илья! Как она могла так со мной поступить? Как? Почему?!
– Не гунди ты. Ты уверен, что жена от тебя ушла?
– Ты что, идиот, Шахновский? Она ушла!
– Сам ты идиот! – возмутился друг.
– Я идиот? Это я – идиот? – глаза Верховцева снова налились кровью. – Я все для нее делал, на руках носил, ни в чем отказа она не знала! Лучшие шмотки, лучшие курорты, дорогие украшения, салоны и прочее дерьмо, милое сердцу женщины!
– Я не это…
– Погоди! – заорал Никита. – Да, я запретил ей сниматься в рекламе и моделькой на подиумах дефилировать не позволил – не к лицу жене успешного бизнесмена задницей трясти на всю страну! Да, я отговорил ее в школу идти работать после окончания педа, куда она порывалась податься из благих побуждений. Мать Тереза, блин! Мечтала детей учить. Детей! Дебилов разных, которым начхать на все!
– Никита…
– Не перебивай, Шахновский, в табло получишь! Как тогда, помнишь? Помнишь, Шахновский, наше «девство» золотое? А как мы прыгали от восторга, когда какая-нибудь училка болела? Как радовались, сделав очередную подлян-ку? Мы же учителей за людей не считали! Лилька хотела сеять доброе и вечное, энтузиазмом горела, дурында! Только классовую ненависть еще никто не отменял! – зло усмехнулся Никита. – Ее в этой поганой школе и ученики, и учителя загнобили бы. Разве я не прав?
– Прав, – устало кивнул Илья.
– В том-то и дело! Прав! Тысячу раз прав! Мне нужна была жена со здоровой психикой, а не неврастеничка с посаженными связками.
– Пару месяцев поработала бы и бросила, – снова встрял Шахновский, очень сильно рискуя лишиться зубов.
– Так она ведь не возражала, согласилась со мной! – возмутился Никита.
– Согласилась – и с тоски подыхала в твоей золотой клетке, – буркнул Илья.
– Золотой клетке, говоришь? Я ради нее задницу на британский флаг рвал, бабло рубил, чтобы она царицей жила, ни в чем не нуждалась. А она взяла и ушла! Подлая баба! – Верховцев вскочил и начал носиться по комнате с безумным выражением лица.
– А ну сидеть! – сквозь зубы процедил Илья, и далее последовал монолог народного фольклора, характеризующий Никиту Андреевича живописными непечатными определениями с очень нехорошей стороны.
– Что?! – Никита с изумлением посмотрел на друга и сел… в кресло.
Шахновский никогда не позволял себе подобных высказываний, самое страшное ругательство в его лексиконе было – идиот.
– А то, что внезапный уход Лили перед заключением такой важной сделки может быть не случайным. Ты, конечно, козел, но Лиля тебя любила – это факт. Короче, ситуация требует детальной проверки. Письмо ее дай сюда, хочу на него взглянуть.
– Письма больше не существует, я его порвал.
– Клочки где?
– В пепельнице. Я их сжег.
– Молодец!
– Погоди, Шахновский. Ты хочешь сказать, что Лиля могла уйти от меня не по своей воле? Ее вынудили?
– Разберемся, но я бы на твоем месте не особо радовался такому повороту событий, – нахмурился Шахновский и поднялся.
– Ты куда?
– В спальню твоей жены.
– Зачем?
– Спать! – рявкнул Илья и направился к двери.
– А, понял! Ты это, спокойно, Илюша, не нервничай. Я ведь ничего такого… Ты же меня знаешь. А вдруг, если… О нет, это будет полный трендец! – загундосил Никита, проследовав за другом.
Спальня супруги Верховцева представляла собой жалкое зрелище. Все было перевернуто вверх дном, на полу – ворох одежды, обувь, рассыпанные по полу украшения, косметика, разлитые по ковру духи…
– Я же говорил! – поднял указательный палец Шахновский. – Лилю похитили! Вероятно, она сопротивлялась, поэтому тут такой бардак. Не пойму только, почему никто не слышал шума?
– Шум слышали все, – откашлялся Никита. – Это я тут порядок навел… После того, как письмо прочитал.
– В каком состоянии была комната, когда ты сюда вломился?
– В нормальном.
– Постель была разобрана?
– Нет.
– Вещи все на месте?
– Да откуда я знаю, у нее шмоток – вагон! – заорал Верховцев.
– Глафира! – хором завопили друзья.
Горничная испуганно заглянула в комнату.
– Что, под дверью шпионила, стерва? – ехидно поддел ее Никита, отметив, что лицо у Глаши снова помолодело. – Где Лиля? Отвечай!
– Оставь девушку в покое, – неожиданно ласково проворковал друг. – Проходи, Глаша, садись. Поговорить надо. А ты, Верховцев, вали отсюда! – сменил мурлыкающий тон на суровый Илья и вытолкал Никиту за дверь.
– Все плохо! – вынес вердикт Илья. Никиту он нашел в гостиной. Друг сидел на полу и пил из горлышка виски. Выглядел он вялым и безразличным ко всему.
– Конкретнее, – попросил Никита.
– Судя по всему, Лиля в самом деле тебя бросила. Глашка уверяет, что ты совсем на нее внимания не обращал в последнее время. Лиля переживала, подозревала, что у тебя любовница завелась, и мечтала оторвать тебе яйца, но, видно, нашла другой выход.
– Сука неблагодарная, – буркнул Верховцев.
– Прекрати! Ты давно ей о любви говорил? Давно с ней по душам беседовал? Вы даже спали в разных комнатах! Она же молодая, привлекательная женщина, а ты в упор ее не видел. Полагаю, Лиля решила, что ты больше ее не любишь, поэтому и ушла.
– Ой, меня сейчас стошнит, Шахновский, – скривился Никита. – Иди ты в задницу со своими нравоучениями!
– Харе пить! – Шахновский вырвал у Никиты из рук наполовину опустевшую бутылку виски. – Тебе Лильку искать и возвращать надо, и срочно, дебил, а не виски хавать. Я уже позвонил одному товарищу, скоро у нас будет распечатка телефонных номеров, куда Лиля звонила перед уходом. Глашка уже ее подруг опрашивает. Вычислим ее, надеюсь. Поедем, ты поговоришь с ней, попросишь вернуться, скажешь, что любишь. Пообещаешь вести себя как пай-мальчик, авось она поверит и вернется.
– Никогда! – рявкнул Никита. – Все кончено, Шахновский. Она сделала свой выбор. Она меня предала. Я могу все, что угодно, простить – но измену!.. Увольте!
– Ну с чего ты взял, что она к другому мужику свалила?
– С чего взял, с того и взял! Она в письме об этом написала. «Прости, я полюбила другого. Не ищи. Будь счастлив!» Вот, блин, будь счастлив! Осчастливила, твою мать!
– Может, и нет никакого другого мужика? Она назло тебе это написала.
– Все, Шахновский! Тема закрыта! Лилю я возвращать не буду. Искать ее не собираюсь. Повторяю: она сделала свой выбор.
– Послушай меня внимательно, Верховцев! Засунь свою гордость знаешь куда? – разозлился Илья. – Мы к этой сделке полгода готовились. Сколько потратили нервов и сил, и теперь, когда остался один шаг до цели, ты хочешь все испоганить? Ты понимаешь, что это – конец всему! – сорвался он на крик. – Не хочешь ехать, я сам к ней отправлюсь! Нельзя все так оставлять! В конце концов, можно попросить ее вернуться всего на пару дней. Уверен, она войдет в твое положение и согласится.
– Отвали от меня, Шахновский! – заорал в ответ Никита и отобрал свою бутылку виски у приятеля. – Не лезь не в свое дело!
– Тогда счастливо оставаться! – Шахновский отвесил ему низкий поклон и понесся к выходу.
– Илья, куда ты? Илья! – растерялся Никита. – Бросаешь меня одного, да? В трудную минуту бросаешь! Сволочь ты, Шахновский! Ну и пошел ты! – кричал он другу вслед, но Илья даже не обернулся.
Во дворе послышалось урчание мотора. Никита подлетел к окну: раритетный раздолбайский 126-й «мерс» цвета детской неожиданности выпуска 1984 года, гордость Шахновского, вылетел за ворота. Выплеснув все свои эмоции в равнодушное пространство, Верховцев выдохся, лег на пол и, раскинув руки в стороны, невидящим взглядом уставился в потолок.
– А ну вас всех, – буркнул он.
Шахновский, конечно, прав, надо что-то делать: обзванивать знакомых, пытаться разыскать Лилю, умолять ее вернуться. Впрочем, друзей теребить незачем: где Лилечка может еще быть, как не у свого бывшего смазливого мажора Сашки?
– Точно! – Верховцев резко сел и стукнул себя кулаком по лбу. Ведь именно его пижонскую тачку он видел вчера неподалеку от их коттеджного поселка, когда возвращался с работы! Как-то столкнулись они в одном закрытом спортклубе, Никита, к счастью, уезжал, а Сашок прикатил с двумя дамочками. Это его и спасло от починки металлокерамических коронок. Никита скрипнул зубами, в три глотка допил виски и поднялся. – Убью! – нахмурив брови и приняв позу борзого орангутанга, прорычал он и швырнул пустую бутылку в камин.
Пролетев с дикой скоростью мимо парочки постов ГИБДД, заплатив на третьем триста баксов отступного и дунув в трубочку, чтобы не лишиться штуки гринов, Шахновский успокоился, сбавил темп движения и попытался еще раз проанализировать сложившуюся ситуацию. Что бы там ни говорила горничная о переживаниях Лили по поводу ее семейной жизни, внезапный уход из дома молодой женщины все равно был подозрителен. В гостях у друга Илья бывал довольно часто, наблюдал взаимоотношения супругов – все было замечательно. Может, он в нюансах семейной жизни – полный тюфяк, но в психологии-то прекрасно разбирается! Ну не верил он, что Лиля разлюбила этого козла Никиту. А раз так, значит, повод был основательным для ее ухода. И, возможно, этот основательный повод лежал у Ильи в джинсовой рубашке. Шахновский залез в нагрудный карман и еще раз посмотрел на бумагу, обнаруженную им в спальне Лилечки. Анализ крови: Лиля недавно сделала его в одном из коммерческих медицинских центров столицы. Бланк поневоле искупался – его облило водой из вазы, которую Верховцев швырнул на пол в порыве праведного гнева, часть информации восстановлению не подлежала, и понять, с какой целью Лиля сдавала кровь, было сложно. Одно ясно – анализ непростой. На стандартный бланк листочек не походил, внизу, словно заключение, стояли три жирных плюсика.
Напрашивался очень неприятный вывод! Как-то в период буйной студенческой юности довелось ему познакомиться с прекрасной феей из общежития, принадлежавшего заводу по изготовлению каучуковых изделий. После нескольких страстных свиданий на скрипучей койке за импровизированной ширмочкой Шахновский однажды ощутил непривычный дискомфорт в штанах, перепугался и метнулся в районный венерологический диспансер, где ему торжественно вручили направление в процедурный кабинет. Когда его карта с вклеенным листком с анализом перекочевала из регистратуры в кабинет доктора, куда в полуобморочном состоянии явился и сам Шахновский, то по лицу врача он сразу понял – дело труба. «У вас три плюсика», – печально известил Илью доктор. Образования ему хватило, чтобы понять: анализ показал положительную реакцию на одну известную французскую болезнь. Илюша с трудом удержал равновесие на стуле и машинально схватился за нос – на всякий пожарный случай, чтобы тот вдруг не отвалился. Нос крепко держался на лице, но Шахновский все равно принял ужасное решение: утопиться в Москве-реке, дабы избежать позора и долгого лечения. В этот момент доктор еще раз взглянул в карту, переспросил его фамилию, смущенно откашлялся и отправил сестру в регистратуру. Выяснилось, что в карту случайно вклеили результаты чужого анализа. Когда сестра вернулась и доктор зачитал Илье новый приговор, Шахновский с облегчением вздохнул: оказалось, что девица из общаги наградила его всего лишь банальной гонореей. Подумаешь, какие мелочи… Шахновский вышел из диспансера предельно счастливым и направил свои стопы вместо набережной в ближайшую аптеку. Мир вокруг сиял и переливался разноцветными красками, а сердце пело голосом Макара: «Все отболит, и мудрый говорит – каждый костер когда-то догорит. Ветер золу развеет без следа…»
А что почувствовала Лиля, когда получила на руки свой анализ? И главное, что означают эти три плюсика? Неужели Лиля… Нет! Шахновский тряхнул головой. Даже предположить невозможно, что жена друга могла сходить налево и подхватить от кого-то дурную болезнь. А если это Никита ее осчастливил?.. Шахновский резко тормознул, схватил сотовой, набрал номер друга и тут же раздраженно нажал отбой. Бред! Никита не изменял Лиле, не мог он, не мог! Он, конечно, не святоша, но верность жене хранил. К тому же и некогда ему было на сторону гулять: последние несколько месяцев Никита Андреевич Верховцев трахался исключительно с документами на тендер. Что же означали эти три плюсика?
В левом верхнем углу бланка стоял логотип медцентра «Галилей». Располагался он на проспекте Мира, куда после некоторых раздумий и направил свой автомобиль Илья. Чувствовал он себя немножко идиотом, даже, можно сказать, «множко». Неприятно это – совать свой нос в интимные дела друзей. Другое дело, проверять людей посторонних и копаться в их грязном белье, на этот счет у Шахновского была своя мораль. Он всегда мечтал стать частным детективом, с детства, с того самого момента, как в руки ему попал томик собраний сочинений Агаты Кристи, обернутый в пожелтевшую газету «Известия». Книгу Илья одолжил на пару дней у милой белобрысой девочки – одноклассницы, в которую он был безответно влюблен. Девочка была всерьез увлечена английской писательницей, поэтому к чтению ее произведения Илюша отнесся с трепетным волнением: страсть как хотелось заглянуть в иной мир, так захвативший предмет его поклонения. Не успел Илья погрузиться в сложный узор изящных интриг, как в его комнату заявилась бабуля, книгу конфисковала и, торжественно вручив внуку роман Достоевского «Преступление и наказание», заявила, что ему нужно духовно развиваться, а не забивать себе голову всякой ерундой. Потом она уволокла эту ерунду в гостиную, нацепила пенсне и уселась с книгой в кресло-качалку. Своеобразная у него была бабуля! Насчет духовного развития спорить с ней было бесполезно, Шахновский и не спорил, но разозлился до чертей, за ночь духовно обогатился и утром предстал перед бабулей с красными воспаленными глазами и хмурым выражением лица. Мысли его были до того оголены, что бабушка без труда их прочитала, поинтересовалась, почему он топорик с собой не захватил, хихикнула и отдала старушку Агату обратно. Так началось его близкое знакомство с неподражаемым Эркюлем Пуаро. Вся Кристи была прочитана взахлеб и насквозь. Затем в его библиотеке появились Диккенс, Чейз, Конан Дойл, Честертон и другие мастера логических головоломок – бабушка исхитрилась и подарила ему на день рождения целую подборку подобных книг.
Интерес его к детективному жанру постепенно сошел на нет. Началась перестройка, и на голову посыпался золотой дождь из ранее запретных книг. Илья увлекся литературой другого рода, но Эркюль Пуаро завоевал сердце Шахновского навсегда. На последнем курсе юрфака МГУ, куда он поступил не по велению сердца, а по настоянию практичной бабули, Илья всерьез задумался, не заняться ли ему частным сыском, и планировал открыть свое детективное агентство. Он чувствовал, что аналитика – его призвание. Дядька, двоюродный брат матери, отличный мужик, бывший кагэбэшник Феликс Зелинский, помог Илье пристроиться в одну конторку, чтобы племянник смог постичь специфику этой работы изнутри. В свое время из-за созвучия его имени и фамилии с именем главного чекиста страны над дядей часто подшучивали коллеги. Дядя бесился, но терпел: как-то неловко было бы ему возмущаться из-за того, что его сравнивают с Железным Феликсом. Но однажды терпению дяди наступил предел. Феликс сорвался, причем в самый неподходящий момент, и набил морду одному важному полкану, решившему пошутить с ним на тему его имени. Полкан лишился двух передних зубов и получил сотрясение мозга, но дело возбуждать не стали, замяли: все могло обернуться против самого полковника за его шуточки над идолом и символом КГБ. Однако карьера Зелинского пошла под откос, его перестали поощрять: поручали самую грязную работу и понизили в звании. Феликс, преданный своему делу до печеночных колик, оскорбился и вышел в отставку. Приспособиться к новой жизни оказалось непросто. Сначала Зелинский работал в ВОХРе, после перестройки стал подрабатывать в службах безопас-ности коммерческих структур, но нигде надолго не задерживался, тосковал по прежней работе и частенько срывался в глухой запой.
О проекте
О подписке