ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«…увидел перед собою Марью Ивановну; ангельский голос ее меня приветствовал…»

«…Незаметным образом я привязался к доброму семейству…»

Итак, Эрих Крафт. Высокий синеглазый брюнет. Он смешно шутит. И у него классный плейлист Вконтакте.

Мне было этого достаточно. Для чего? Сейчас поймете. Если бы существовал прибор измерения степени «ипотеки» (вы помните об этом явлении, не так ли?), то он бы просто взорвался. Я уже возблагодарила судьбу-мастерицу на такое художественное плетение кружевных шарфиков. Подумать только! Я вернулась в маленький город из большого, чтобы встретить здесь в этой редакции ЕГО сестру Евангелину, и она бы познакомила меня с НИМ, не смотря на то, что он уже как девять лет уехал из нашего маленького города в большой.

5 мая, пт.

На работе стараемся не курить. Сигареты не покупала. Но мы с Леной брали их у дизайнера Ирины. То есть курить СВОИ сигареты мы уже бросили.

В прошлые выходные мы пошли с Верочкой по магазинам. Весьма недальновидно мы в самом начале прикупили мусорное ведро и огромную зеленую пластмассовую корзину для белья ростом с пол меня. Мусорное ведро мы вставили в корзину, после чего отправились покупать Верочке летние мокасины. Потом мы зашли еще в парочку магазинов. Естественно, корзину мы таскали за собой повсюду, а останавливаясь в отделах, чтобы сделать покупки, мы ставили ее неподалеку. Покупки складывали в нее и деловито закрывали крышкой. После того, как я в одном из магазинов пошутила, мол, а это наша сумочка для воскресного шопинга, на меня так посмотрели продавцы, что мне расхотелось шутить.

10 мая, чт. Точно

В выходные мы поехали к Жанетте в большой город. Когда Верочка уже уснула, а мы распивали третью «полторашку» разливного пива, Жанетта изрекла:

– Звони Крафту!

Уговаривать меня долго не пришлось, я уже выпила свою «героическую» дозу.

Эрих приехал с початой бутылкой красного вина и с такого же цвета розой. Бордовый шарф, небрежно накинутый на шею. Очень стильно. Я взяла у Жанетты бокалы и вышла во двор. Мы отправились визуально изучать и ощупывать друг друга на стадион школы в двух шагах от дома Жанетты. Сидели на резиновых колесах. Разбили бокалы. Нечаянно. На счастье. Сказали друг другу, что бросаем курить. Курили. Гуляли, держась за руки. Стояли в подъезде до утра и не могли расстаться. И целовались, целовались, целовались…

12 мая, пт.

….он как-то молодел лицом и менялся с каждым получасом. Я не могла на него насмотреться. Я не могла от него оторваться. В общем, на следующий день мы втроем (я, Верочка, он) сидели на автовокзале, жевали профитроли, запивая молочной сывороткой с соком. А потом все вместе уехали в наш маленький город. Верочка ночевала у мамы…

Я открыла глаза и испытала прилив необъяснимой иррациональной гордости. Оказывается, я женщина! А я и не знала, что могу быть такой сумасшедшей в постели.

Вечером он снова был у нас. Играл с Верочкой. Мы пили вино. Он рассказал, что здесь, в маленьком городе, у него есть два друга детства: хороший – Саша, и плохой – Дима. Оказалось, что с Димой мы знакомы – учились вместе в музыкальной школе. К нам в гости приходил Саша. А на следующий день мы ходили в гости к Диме. Мы залезали с Эрихом на чердак. Сидели в машине ДПС за то, что переходили дорогу в неположенном месте и по диагонали. Гуляли по ночному нашему маленькому городу. И снова провели ночь у меня. И меня снова как подменили моим двойником, совершенно неприличной женщиной, о которой я пока еще ничего не знала.

Слово «секс»? Я не могу назвать ЭТО, происходящее между нами, таким пресным определением. Но и не могу шокировать вас подробностями и деталями. Может, когда я буду упоминать про ЭТО, я буду употреблять слова из, к примеру, кулинарной лексики?

…

9 мая на эстафете от команды редакции я бежала свой этап по центральной улице города, как гончая борзая.

Вечером мы с Верочкой и Эрихом пошли гулять в лес. К реке.

На следующий день я удрала с работы пораньше, и мы пошли в квартиру его отца. В пути нас застал дождь, небо разразилось раскатами грома. В подъезд мы вбежали мокрые. И жадно занимались кулинарией в его детской комнате, пока папа был в гараже. За окном началась неистовая настоящая гроза. Та самая, которую воспел Федор Иванович Тютчев. «…Когда весенний, первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом». А вокруг смотрели на нас пыльные книги со стеллажей. А вода с силой хлестала в мутное окно. Под этим дождем мы распрощались. Но ненадолго. Он поехал в большой город сдавать свою квартиру и переезжать в маленький город.

«У меня теперь здесь есть Маша» – сказал он. И добавил: «Моя маленькая капитанская дочка».

Уф. Я простила ему даже это.

Вечер

Я пытаюсь хоть как-то пробудить собственное благоразумие, находящееся под сильным наркозом. У меня плохо получается. Но я попробую. Кто такой этот Эрих? И что я о нем знаю? На данный момент он безработный дизайнер. Перебивается разовыми заказами дизайн-макетов. Еще на нем висит кредит (устраивал жизнь предыдущей девушки после их расставания). Он хочет найти работу здесь, в маленьком городе. Но здесь сомнительный рынок рекламы. Жить он может у отца. В той холостяцкой берлоге с грязными полами и высокими потолками, в которой мы укрылись от грозы. Что скажете? Кажется, если бы еще вчера мне сказали, что твоя судьба – безработный художник, я бы только отпустила презрительный смешок. Но я уже как оцепеневшие бандерлоги перед удавом Каа. Он шепчет «Ближе…». И воля парализована.

Он встретил нашего общего учителя из художественной школы Модеста Аристарховича – неординарного, проницательного, совершенно странного, но гениального человека. Оказывается, мы учились у него в разных потоках. В стенах художки, как ни странно, мы не пересеклись ни разу. Еще бы, Эрих Крафт в то время был стеснительным до дрожи в коленях подростком, а Машу Миронову с занятий уже встречали парни на мотоциклах.

– А я с Машей Мироновой познакомился, – сообщил Эрих при встрече Модесту Аристарховичу.

– Талантливая девочка, – ответил он.

Буквально на днях я тоже встретила Модеста Аристарховича, еще до того, как Эрих сказал мне об их неожиданной встрече.

– А я с Эрихом Крафтом познакомилась! – выдала я.

– Талантливый молодой человек, – изрек он. – Но знаешь… Если ты с открытыми глазами идешь на то, что он… К примеру, может вдруг лечь на диван на целый год, заявив, что мир несправедлив, и ты готова при этом суетиться и тащить все на себе…

– Откуда вы…? – вытаращила я глаза.

Но ответа не последовало. Мало ли что придет в голову творческому человеку? Эрих совершенно не такой. Может, в годы учебы он был ленивым учеником, забывал принести ватман. Но кто из нас бывает нормальным в подростковом возрасте? Мы взрослеем. И меняемся.

Наверное.

13 мая, вс.

Все три дня он в большом городе. Так надо.

– Я все правильно делаю? – спросил он, позвонив мне.

– Я не знаю… – тихо ответила я и подумала: «Не слишком ли я много на себя беру? Он девять лет жил там. Там вся его жизнь».

Его нет. И все не так. Солнце зачем-то светит так ярко. Мы гуляли с Верочкой, купили спрей для расчесывания локонов, сладкую вату, сушеные ананасы. Дома я вскрывала фарш в пластмассовой банке и резанула ножом по пальцу. Раковина окрасилась в алый цвет. Полчаса вертолетов, лежа плашмя на диване.

Наши разговоры длятся ровно одиннадцать минут. Как у Коэльо.

Еще я обнаружила, что у меня проснулись неистовые «куриные» инстинкты, например, «накормить мужика». Когда он ест, я так смотрю на него, что если бы мой взгляд имел физическую силу, он наколдовал бы голубей, которые бы стайкой подлетели и осыпали его лепестками роз.

Он очень красивый. Очень большой. Очень глаза. Очень руки. Очень плечи. Очень запястья. Очень грудь. Очень колени. Очень голос. Очень кожа.

Я не могу без него.

16 мая, чт.

Взываю к остаткам разума. Хочу развешать ярлыки, как циничный журналист. ОН – тонко-чувствующая натура. Созерцательная. Прошлое для него значит слишком много (сказала я, пять лет, засыпая с именем Хитрука на губах). Слишком много внутреннего драматизма восприятия бытия. И он вроде бы рад, чтобы кто-то собрал всех его тараканов в коробок, как колорадских жуков, полил керосином и сжег на пыльной дороге. Но парочку тараканов он припрячет, бережно завернув в платок. И они станут значить для него еще больше. Они могут стать бесценными. Он считает себя пришельцем, командированным на нашу грешную землю в качестве эксперимента. Он уникален.

А что я? Я несусь и несусь куда-то. Каша мыслей в моей голове кипит и пузыриться. Шесть лет я не знаю, что такое просыпаться с мужчиной. Для мужчин я — как вишенка на торте. Они не знают ничего о моей жизни, моем быте, моих проблемах, моей усталости. Ничего о том, какие мысли в моей голове, когда поздней ночью я закрываю глаза. Когда внутри такая пустота, что если закричать, то эхо разорвет меня изнутри. Ничего не знают о том, почему я плачу. Господи, да они вообще не знают, что я могу плакать! Разве вишенка на торте может плакать?

А Эрих перфекционист. Если он сделает себе морковно-сливочный коктейль, то сразу вымоет детали блендера. И протрет до блеска столешницу. И слегка манерно выпьет этот напиток, как в рекламе сока Rich. Возможно, при этом он подумает: «Достаточно ли перфекционистичны мои уши? И нужный ли я выбрал ракурс профиля, чтобы отбрасывать графичную тень на стене? И подходит ли освещение?».

Я смотрю на него. Слушаю. Я хочу знать о нем ВСЕ. Пусть даже мне иногда невыносимо больно узнавать. Если не делить на двое и на трое все, что он говорит о себе и о своей жизни ДО МЕНЯ, а просто слушать и безраздельно верить, то мне становится грустно. Есть мужчины – объезженные кони. Кем-то. Знаете, как это бывает: одна пять лет «ведет» его к алтарю, потом он ее бросает (или она, не выдержав) и встречает другую. И женится через три месяца. Так вот. А есть ЗАЕЗЖЕННЫЕ кони. Это, кажется, Эрих. За плечами – два гражданских брака по три года каждый. И что-то мне подсказывает, что его альтруизм на мне закончился. И мне он не грозит. Потому что, как бы я не старалась, я не смогу притвориться слабым, беспомощным, инопланетным существом.

И сейчас мне по-настоящему страшно. Потому что я влюбилась. И знаю, что только тот, кого любишь, может сделать тебе по-настоящему больно. Спасибо, Хитрук. И я впервые за долгое время снова рискую.

Если бы ОН после шага вперед попробовал не делать два назад, если бы я перестала задерживать дыхание, то возможно, мы бы научились просто жить.

22 мая, вт. Всего только вторник, о нет!

Очень много работы. В редакцию пришло письмо от тети Крафта, просит персонально Миронову провести журналистское расследование на тему противомоскитных сеток. Хм-м-м.

Я сидела в жюри конкурса «Семья года», участвовала в смотре конкурса детских рисунков «Безопасные дороги».

По пути с Верочкой из садика я продолжала согласовывать по телефону какие-то статьи. Мы купили беляшей с картошкой, булочек с изюмом, коробку мажителя и устроились на скамейке во дворе, чтобы я, наконец, обрела покой. Но с противоположного конца двора прямо в нашу сторону неслась «розовая кофточка», – женщина, имя которой я не помню, но знаю, что она меня знает.

– Маша! Маша! Мы тебя читаем! Но знаешь, я не согласна с той историей про соседей, которые что-то варят и травят других соседей…

Беляш сразу стал каким-то безвкусным.

…………………………………………