Вез от дома – опаздывала на летучку. Заглянула ему в глаза, поняла: осторожно, высокое напряжение… Но как-то даже кокетничать не стала – больно молод.

Через неделю шла домой, остановилась машина, он вышел и сказал:

– Привет. Дай телефончик.

Елена узнала его, растерялась и глупо спросила:

– Зачем?

Пожал плечами и предположил:

– В гости придешь. У меня жена на полгода уехала…

– Молодой человек, вы рехнулись? – отозвалась Елена и вдруг совершенно отчетливо представила себе его красивые руки на своей груди, и помимо собственной воли сказала: – Записывай…

– Запомню, – кивнул он, рассматривая ее.

Юра был идиот: корыстный, циничный, подозрительный, обидчивый, малограмотный… Говорят, что, когда рождаются гении, солнце целует их в лоб. Юру солнце поцеловало значительно ниже. И то, как он умел осваивать пространство этим местом, не подходило ни под какие привычные критерии: размер, опыт, темперамент. Это было за гранью здравого смысла.

В этом, как и с Егорычевым, снова не было вкуса измены. Секс с Юрой был совершенно неодушевленным. Как наслаждение от возни с котенком, которого даже незачем запоминать по имени.

Елена самой себе удивлялась, обнаружив себя то в кустах, то в подъезде, то на кухонном столе в его нежных стальных объятиях. Это был чистый наркотик. Если не виделась с ним два раза в неделю, становилась замкнутой и раздражительной. Понимала, что в этом нет следа влюбленности, только звериная зависимость, которая однажды началась ниоткуда и позже бесследно уйдет в никуда. Но секс с Каравановым на этом фоне выцвел, как свеча на фоне прожектора…

Юре нравилась Елена. Но по природе он был чистый альфонс и рассматривал поцелованный при рождении солнцем орган как инструмент устройства в жизни. Он внятно и ласково попросил устроить его на хорошую работу. И тут же получил это. Вылетел с этой работы через две недели, попросил о новой, и тут же получил новую.

С Юрой Елена и не думала комплексовать по поводу возраста не только потому, что его любимой южной присказкой было:

– Фрукты и бабы должны быть зрелые!

Но и потому что, по его рассказам, чем моложе была избранница, тем на большую услугу или сумму он умудрялся ее выставить. Чем девушка была свежей и неопытней, тем в большей степени ей казалось, что постельный талант Юры – следствие любви. Но это было все равно что заподозрить Карузо в качественном пении по причине влюбленности в отдельного слушателя, а не по факту гениальности.

Иногда Елене казалось, что если во время полового акта ее незаметно заменить на надувную куклу, то Юра не заметит и ничуть не сбавит качества. Как по-настоящему великий артист отлично играет и на зрительный зал, и на пустую репетиционную комнату, Юра всегда выкладывался стопроцентно.

Он был мальчишка из приморского пригорода, незнамо каким отдыхающим зачатый на ночном пляже, когда мама заканчивала девятый класс. Это не расходилось с семейным сценарием и не стало особой драмой, поскольку сама мама появилась на свет точно таким же образом. И бабушка была страшно рада появлению внука, и всю жизнь приговаривала, цокая языком:

– Пацану что? Пацан себе всегда пробьет дорогу хуем!

Семья жила в домике недалеко от моря, и Юра не только получил здоровое, морское, спортивное детство, но и жизненный опыт. Летом бабушка и мама переселялись в летнюю кухню, а подросший Юра ночевал на чердаке, потому что все остальное пространство их избушки на курьих ножках сдавалось отдыхающим. В жизни на чердаке был особый смысл, потому что, ловко подпилив досочки в правильных местах, Юра получил доступ к созерцанию еженощного порношоу сверху. И так вошел в тему, что уже в 12 лет рослым продвинутым подростком потерял девственность с классной руководительницей, встреченной на ночном берегу.

Ровно с этой секунды он по рекомендации бабушки начал пробивать жизненную дорогу заветным органом. Первой его жертвой стала дочка завмага из райцентра. Второй – немолодая жена начальника, водителем которого он работал. Потом Юра поехал купить зимнее пальто в Москву и понял, что со своими данными должен жить внутри Садового кольца, чего достаточно быстро добился, обрюхатив дочку мидовского служащего. Дочка родила ребенка, родители сделали ей квартиру возле Таганки, Юра попробовал заниматься бизнесом и прогорел из-за неорганизованности. Свалил все это на дефолт и начал «бомбить». А тут еще и свекор продвинулся по работе в азиатскую страну и позвал погостить дочку с внуком.

Более счастливого времени жизни Юра не знал. Он просыпался в двенадцать в пустой квартире и выезжал на трассу «клеить баб», совмещая любимое дело с непыльным заработком. Плюс к этому ему хотелось откусить от каждой понравившейся пассажирки хоть какой-то кусок, и он клянчил все: устройство на работу, контрамарки в театр, возможность на халяву поесть на презентации в Академии наук, лечение зубов, бесплатные цветы из оранжереи, породистого котенка, лекарства, приготовленный обед и бутерброды с собой, педикюр, старый мобильный телефон… то есть все, что можно было взять, съесть, выпить, унести и впитать. И это было для него нормально, потому что бабушка любила похвастаться, как стянула у квартирантов прямо перед отъездом какую-нибудь не очень важную, но полезную в хозяйстве вещицу.

Он премило рассказывал все это Елене, и она хохотала, приговаривая:

– Ты, Юра, экологически чистый продукт!

На что он любил серьезно ответить:

– Да что ты понимаешь в экологии? У нас там около берега атомных подлодок больше, чем медуз!

С появлением Юры роли изменились, и Караванов, предназначенный для секса, превратился в доброго родственника. Ему бы, дураку, в этот момент сосредоточиться на человеческих отношениях с женой, не подразумеваемых с Юрой, Юра бы исчез с полпинка. Но Караванов, видимо, внезапно устал от брака, устал от себя самого и решил расслабиться.

Юра «закончился» ровно через полгода, когда вернулась жена. И его начали интересовать исключительно женщины в пустых квартирах. Он так и сказал:

– Шикарная ты баба, Ленка, но вот если б ты развелась и своего выгнала, я б тебя любил до старости лет!

– И на хрен ты мне без моего? – удивилась Елена. – Одним членом сыта не будешь…

– Это смотря каким, – обиделся Юра.

– Да любым…

Отношения с Юрой поставили крест на медовом месяце с Каравановым. И, как Елена ни пыталась их реанимировать, стало ясно, что возвращаться в супружескую добродетель бессмысленно. Не из-за особого дефицита секса, а из-за того, что Караванов оказался хорош на период «борьбы и выживания». А вот быть счастливым на освобожденной территории он уже не умел.

И пока у нее был кто-то еще, ей вполне хватало тепла и энергии, а с одним вроде и любимым Каравановым возникла безжизненная заданность ходов. И она начала совершенно сознательно искать героя для романа…

…Елена сложила листок с претензиями вчетверо, засунула за обшлаг записной книжки и забыла о нем ровно до часа, в графе которого в еженедельнике было написано: «Психолог Карцева!»

Оба прибежали домой часов в пять и сильно суетились. Елена, естественно, по накрытию стола. А Караванов долго принимал ванну, брился, переодевался, смотрелся в зеркало.

Дома Карцева вела себя мягче, чем в кабинете, задавала незначащие вопросы про обои, чашки, комнатные цветы.

«Расслабляет!» – раздраженно подумала Елена.

– Итак, какие у вас проблемы? – спросила Карцева легким гибким голосом, ласково посмотрев на Караванова.

Караванов помешал кофе в чашке, хотя это было совсем не обязательно, потому что пить его он совершенно не собирался, достал из папки аккуратно сложенные листы:

– Дело в том, что я понял полную бессмысленность попыток обсудить состояние наших отношений без помощи специалиста. Моя жена их просто рассыпает в песок…

– Так ты ни разу всерьез не пытался ничего обсудить! – всплеснула руками Елена.

– Извините, Елена, будет правильно, если вы не станете перебивать друг друга, – положила Карцева ладонь на ее руку.

– Одним словом, я написал список претензий. Это заняло пять листов, – вздохнул Караванов. – Но лучше я коротко перечислю их своими словами… Первое, от чего мне совершенно невыносимо жить, это то, что любая просьба формулируется как упрек. «Почему это ты до сих пор не сделал?» вместо «Сделай, пожалуйста!» На лице моей любимой жены ежесекундно написано: «Ты не заслужил своими прежними поступками моей жертвы…»

– Ни хрена себе! – аж подпрыгнула Елена. – Все… молчу, молчу!

И начала сосредоточенно пить чай.

– Подобный подход пронизывает все сферы жизни без исключения. Это парализует желание пойти навстречу, потому что, идя навстречу, вроде бы соглашаешься с высказанным упреком. Просьба в форме упрека означает для меня: «Вел бы себя прилично, я б тебя своими просьбами не грузила»… – Караванов вытер пот. – Ожидание нарваться на упрек блокирует возможность любой инициативы с моей стороны.

– А вы пытались сказать это Елене? – осторожно спросила Карцева.

– Миллион раз. Но ей уже несколько лет не интересно то, что я говорю. Она все за меня знает лучше… – развел руками Караванов. – Она даже в постели все знает лучше. И там я тоже все время нахожусь в ожидании упреков, отсюда полное ощущение, что у нее нет ко мне влечения. А без этого секс не имеет для меня смысла…

У Елены все сжалось внутри: «Господи, до чего ж я мужика довела, что он легко говорит с чужим человеком на такие темы!»

– Мои интересы учитываются только тогда, кoгда она признает, что это мне полезно. Во всех остальных случаях – это глупости, недостойные обсуждения. Мои просьбы выполняются только в том случае, когда мне удается убедить ее в том, что, и с ее точки зрения, просьба не так уж плоха. Сам же факт моего обращения с просьбой не является ни малейшим основанием для движения навстречу, – продолжал Караванов.

– Хорошо, а если посмотреть на конкретные вещи, – выдохнула Карцева, она словно дирижировала Каравановым глазами.

– Пожалуйста! Вот перед вами наше жилье! Здесь все, абсолютно все под ее полным контролем. – Он обвел комнату глазами, и голос стал выше. – Мне не нравится ее эстетика квартирного устройства. Для меня это – «музей»: смотреть интересно, но жить неудобно. Разрушительно не то, что я вынужден допускать вещи, мне некомфортные, а то, что я не встречаю никакой готовности пойти таким же образом мне навстречу…

– Квартира? Хорошо. Еще что вы понимаете по-разному? – спросила Карцева более твердым голосом, чем говорила раньше, повышая интонацию вместе с Каравановым.

– Еще она вывела из дому всех моих гостей! Она не дает мне возможности принимать их так, как мне удобно! Потому что отсутствие вазочек дискредитирует ее как «хозяйку». – Он поднял чашку с кофе, видимо, символизирующую те самые «вазочки». – В нашем общем доме у меня нет своего «угла», своего «рабочего места», нет своего частного пространства. Запрета на него нет, но этот «угол» неизбежно будет сделан не по моим, а по ее критериям, а значит, не сможет ощущаться как «мой угол». Поэтому я давно отказался от подобных попыток…

– Так ты меня хочешь обвинить в том, от чего ты сам давно отказался?! – вспыхнула Елена.

– Да, я отказался. Мне так дешевле! И ты это знаешь! – почти заорал он. – Большую часть дел, которые я бы вполне мог делать дома, я делаю на работе, где, в отличие от этой квартиры, я чувствую себя «у себя дома». Но главная тема, не дающая мне жить нормально, это тема предательства… И пространство тем для обсуждений, не чреватых риском нарваться на упрек в предательстве, сужается год за годом…

– Вам очень тяжело жить в такой атмосфере? – понимающим голосом спросила Карцева.

– Да вы себе не представляете! Все мое внутреннее устройство переориентировалось на задачу – отбиться… – упавшим голосом сказал Караванов, и Елена бегло подумала: – «Какая ж я сука!»

– Скажите, что для вас стало неожиданностью в рассказе вашего мужа? – повернулась Карцева к Елене.

– Не знаю… По отдельности я все это слышала, – пожала плечами Елена. – Но когда все сразу, то неожиданны… как это сказать… объемы обреченности. Знаете, я всегда, когда вижу проблему, сначала начинаю ее решать, а потом уже думаю. Глаза боятся – руки делают. А Караванов наоборот. Он начинает думать, думать, надувать проблему, пока она его не придавит…

– Вот видите, – щелкнул пальцами Караванов. – Весь ответ состоит из того, что она сверхчеловек, а я – не тяну.

– Ну я не это хотела сказать! – покраснела Елена и четко поняла, что хотела сказать именно это. – Вот он говорит, что у меня на лице всегда написано: «Ты не заслужил своими прежними поступками моей жертвы». Но что я могу сделать со своим лицом, если столько лет я приходила домой и из-за него видела здесь мать своего первого мужа? Я что, должна устраивать театр кабуки со своим лицом? Или я должна скрывать от него, как мне это все было тяжело?

– Но ведь то, как вы говорите, это дорога не к починке брака, а к его дальнейшему разлому… – намекнула Карцева.

– Ну что же делать? Он высказался, значит, и мне пора высказаться, – оборвала ее Елена, хотя в мозгу запульсировало «замолчи, остановись», но ее уже понесло, как разогнавшийся поезд. – Он говорит, что я все знаю за него лучше? Но это его устраивает. Попробовал бы кто-то мне сказать, что он все знает за меня! Караванов говорит, что у меня нет влечения к нему в постели? Но что он сделал, чтоб оно было? Ошарашил меня подарком? Завалил под кустом? Зажег свечи? Он говорит про наше жилье! Но ему все равно, где жить и как жить! Он не знает, что такое красиво, почему нож должен лежать справа, а вилка слева, почему салат надо перекладывать в салатницу, а не есть из миски, с какой целью туалетная бумага должна подходить по цвету к обоям в туалете… У него нет своего частного пространства? Но у нас всего один письменный стол с компьютером. Поставить второй? Чтоб получился офис? Есть другой выход: заработать на квартиру побольше, с кабинетом для него. Но он не готов это делать, потому что в свободное время занимается наукой, а не халтурой! И занимался этим, даже когда здесь была мать Толика, потому что сберегал собственную личность ценой моей…

– Остапа несло, – вставил Караванов.

– Я тебя не перебивала! – гавкнула Елена и честно добавила: – Почти… Смотрите: он отказался от того, чтобы выгородить себе угол, потому что ему было так дешевле! Он отказался в свое время от боя за квартиру, потому что ему было так дешевле! Он же никогда не думал, насколько все это будет дорого мне! Ведь это я имела тут мать Толика, а он практически жил на работе! Он считает, что главная причина моего недовольства – предательство? А на что он рассчитывал, когда предавал? Он утверждает, что разучился делать многие вещи, связанные с инициативой? Но ведь это так удобно… Тем более что придет большая сильная жена и все сделает сама. И даже по головке погладит, чтоб не расстраивался, что у него ничего не получилось…

…Елена не помнила, что они дальше говорили друг другу. Помнила, что она раза три ставила чайник и он успевал остывать до того, как к нему притрагивались. Под конец Карцева спросила, насколько эффективно они готовы идти навстречу, чтоб договариваться, и попросила оценить это по десятибалльной системе. Елена назвала цифру восемь. Караванов – цифру два.

Цифра два словно хлестнула ее по щеке – получалось, что он не хочет сохранять брак. На самом деле было ясно, что цифрой восемь она в очередной раз пытается показать ему, козлу, насколько большую жертву готова принести… чем он, козел, того заслуживает.

Еще он что-то там заявил про то, что готов строить любовные отношения на стороне. Но тут Елена так неприлично расхохоталась, что Карцева начала усмирять ее. И попросила Караванова обождать с любовными отношениями на стороне хотя бы неделю, до следующей встречи с ней, на которой они посмотрят, какова реальная динамика их готовности пойти навстречу друг другу.

Елена выложила ей кучу денег. И с неудовольствием отметила про себя, что на психологе настоял Караванов, но нашла психолога она, договорилась она, стол накрыла она, и даже в кошелек полезла тоже она. А Караванов ушел на кухню переживать.

– И что вы обо всем этом думаете? – шепотом спросила Елена в коридоре.

– Кризис идентичности. Мальчик вырос, но не знает, что с этим делать. А мама не знает, как себя вести с выросшим мальчиком. Все зависит от того, насколько сильно вы нуждаетесь друг в друге психологически. Если сильно, то брак сохранится, – устало резюмировала психолог, было видно, что они выпили из нее всю энергию.

– Ой, да о чем вы говорите? – отмахнулась Елена. – Мы – идеальная пара. Просто эти деловые игры снесли ему крышу, и он на неделю стал Наполеоном.

– Вы действительно так думаете? – подняла брови Карцева.

За вечер не проронили ни слова. К утру дошло все произошедшее: Елена словно окаменела, а Караванов начал суетиться, как всегда, когда был виноват.

Днем позвонил ей на работу и осторожно предложил:

– Если ты вечером не занята, то давай зайдем купим простыни…

С простынями была та же пурга, что и со всем остальным. Караванова раздражало, что, застилая широкий диван, простыня не засовывалась сбоку на нужную ему глубину. По сути дела, он забраковывал все красивые постельные комплекты, подбираемые Еленой под обои. И было совершенно непонятно, что, во-первых, делать с простынями от комплектов; и как, во-вторых, заменять эти самые простыни на более широкие безжизненных старушечьих расцветок. Елена не видела выхода, и Караванов предложил совместное посещение магазина ткани как первый опыт договаривания.

Ох, это был цирк… Караванов взял с собой сантиметр и кидался ко всем самым страшным тканям. Елена терпеливо ждала, пока он их обмерит, и сообщала, что на простыне такой расцветки ей никогда не удастся добиться оргазма. Что было чистейшей правдой…

Караванов поджимал губы и бежал к новой страшной бобине ткани. Под конец пожилая продавщица сказала, что раз они не могут договориться, то, может быть, им купить платьевую трикотажную ткань. Она хоть и дорогая, но и широкая, и красивая. И шепнула Елене:

– Потом у него из башки дурь-то выйдет. Можно из нее будет вам брючную пару пошить на лето… По ширине пройдет.

– Да не выйдет дурь, – махнула рукой Елена.

– К мужику подход нужен. Хвали да корми, корми да хвали… – посоветовала продавщица.

Трикотажная простыня была ярко-голубого цвета с узорами, и Елена почему-то про себя прибавила ее стоимость к сумме, выплаченной психологу, и прикинула, что за эти деньги можно было съездить на выходные в приличный пансионат… Это не было циничной мыслью, просто привыкла все считать. Ведь, кроме нее, в семье никто никогда не хотел думать, каким образом концы сойдутся с концами. Для них это происходило само собой.

И что? Она знала, что простыня ничего не изменит. Что Караванов бросится в постель с видом, что он смертельно устал. А она засядет за работу или телевизор и ляжет, когда он уже будет мирно храпеть. Хоть на дорогой, хоть на дешевой простыне… хоть на узкой, хоть на короткой…