Глава 6

Подобраться к заключенным в трюме и уже тем более переговорить с ними оказалось не так-то просто. Винландцы хоть и казались безалаберными и легкомысленными, на деле были не такие уж беспечные. Во всяком случае, охрана возле отсеков с пленниками стояла всегда, и всегда – трезвая и бодрствующая.

Вальди измаялся, пытаясь улучить удачный момент, и понял, что еще долго может его не дождаться. Пришлось импровизировать: проникать на корабельную кухню, которую винландцы называли камбузом, заговаривать зубы повару, который звался коком, и, улучив момент, прятать в сухарях, предназначавшихся пленникам, свернутую в маленькую трубочку записку – по всем правилам конспирации. Вот где пригодился опыт передачи запрещенных вещичек тем активистам Либерата, которые оказывались за решеткой!

На следующий вечер Вальди в указанное в записке время появился в отсеке трюма, где держали пленников, с ведром воды и тряпкой в руках и спокойно сообщил, что по приказу помощника капитана пришел драить полы.

Уверенный тон, помноженный на деловитый вид, – это универсальный ключ, способный открыть не все, но большинство запертых дверей. Оглядев сначала Вальди, а затем ведро с тряпкой, охранники едва заметно пожали плечами и пропустили юношу. А он, оказавшись поблизости от решетки, за которой сидели пленники, шепотом спросил:

– Получили?

– Получили. Среди нас есть надсмотрщица монкулов. Но зачем?…

– Держи, – перебил Вальди, незаметно передал свернутый в трубочку лист бумаги, окунул тряпку в воду и начал шумно полоскать. – Прочитайте, сами все поймете.

Потерев еще немного для виду пол, Вальди забрал ведро и удалился. Теперь оставалось надеяться на то, что все сработает как надо: надсмотрщица сумеет воспроизвести на своем свистке команду, описанную в секретном документе; неслышный уху обычного человека звук дойдет до монкулов, которых, не зная, как с ними быть, винландцы просто погрузили в один из отсеков трюма да и оставили там, незапертых, словно обычный груз; а монкулы исполнят эту команду именно так, как описано в документе. Насчет последнего были особенные сомнения…

Вальди вернулся на палубу, ловко скрылся с глаз недовольного помощника капитана, на чем свет клянувшего мертвый штиль, и, спрятавшись среди нагромождений снастей, приготовился ждать.

На небе все ярче горели звезды, зимний ветер становился все холоднее, а на душе все сильнее скребли кошки. В документе Министерства труда было сказано лишь про то, что новую команду испытывали и что она сработала. Но там не было ни слова о том, как остановить монкулов, когда все закончится. Подопытных по окончании испытания уничтожили, и юноша гадал – уж не потому ли, что эта команда необратимая и после нее монкул приходит в негодность?

Образ неподконтрольных, не реагирующих ни на какие команды монкулов заставил Вальди почувствовать себя крайне неуютно. Настолько, что юноша уступил своему внутреннему трусу, который соблазнительно нашептывал ему бежать – хотя куда бежать с корабля в открытом море? – и забрался в корзину впередсмотрящего на одной из мачт. В случае успеха страшной команды тут они до него не доберутся. Во всяком случае, не должны. Вряд ли они умеют карабкаться по мачтам, не так ли?

Вальди выждал четверть часа, а потом еще столько же. Внизу, на палубе, жизнь текла как прежде.

«Не сработало», – обреченно констатировал юноша.

Но тут снизу раздался глухой вскрик, и Вальди, торопливо выглянув из корзины, едва сдержал вопль радости: палубу заполонили монкулы.

Сработало!

* * *

Приказы командования, конечно, не обсуждаются, но Ника считала, что отстранение ее от полетов – это глупейшее решение. Кому они этим делают хуже? Да себе же! Когда ближе к вечеру на границе началась новая воздушная атака Третьего континента, девушка могла думать лишь о том, что без «Урагана» или даже куда менее мощной, но очень быстрой «Молнии» сейчас страдают те авионеры, которые отчаянно сражаются с врагом.

Ника стояла на краю обрыва и с досадой смотрела в небо, куда один за другим устремлялись «подушки» и «гуси», «шпильки» и хорошо знакомые ей авионы Танго. Вот улетела, сверкая белыми крыльями, «Чайка» Мии. Вот высокой свечкой ушел в небо «Ворон» Берты. Вот планирует по широкой дуге желто-голубое «Солнце» Эммы эр Грана, а за ним – белый с полосатыми красно-синими крыльями «Бриз» замкомандира Танго капитана эр Лута. Устремляется вперед огненно-красный «Бросок» полковника рей Хольт… А вдалеке, в невидимом отсюда воздушном коридоре на границе, уже кипит бой.

Ника стиснула кулаки и прикусила нижнюю губу. Судя по отзвукам взрывов, схватка нешуточная!

Где-то час спустя стали возвращаться первые подбитые авионы. С поврежденными хвостами, поломанными крыльями или прошитыми пулями кабинами, они тяжело приземлялись на летные полосы, с трудом тормозили, а порой и вовсе заваливались на бок или утыкались носом в землю.

К ним тут же бежали санитары с носилками, доставали раненую и уносили в лазарет. Если летная машина была не слишком повреждена, одна из оставшихся на базе авионер забиралась в кабину и выруливала авион на боковую дорожку, под навес, где уже поджидали механикеры. Если же летная машина оказывалась совершенно разбита, монкулы прикрепляли к ней тросы, которые цепляли за грузовые мобили, и те оттягивали авион в сторону, освобождая летную полосу.

Ника огляделась. Вокруг кипела бурная деятельность, она находилась в самом эпицентре, но чувствовала себя совершенно не у дел, словно посторонняя. Одинокая и никому не нужная. Отвратительное ощущение. Даже в тот самый первый день, когда они только прибыли на мыс Горн, Тристана арестовали, а на базу началась атака, девушка чувствовала себя лучше.

В тому же в тот раз она взяла «Грозу» и вступила в бой…

Ника вздохнула. Тогда эта выходка сошла ей с рук. Но если она провернет нечто подобное сейчас, ей несдобровать. Впрочем, даже при желании у нее ничего бы не вышло. И «Ураган», и «Молния» заперты в ангаре, и никто его без приказа не откроет. Но даже если бы кто-нибудь из механикер, например Ансель – а он, пожалуй, мог бы на это пойти, – и рискнул бы снять замок, у Ники все равно не было аэролита. Как и положено по уставу, он находился в хранилище, но если обычно авионеры могли беспрепятственно их забирать, то ей летный камень теперь могут выдать только по прямому приказу начальства.

… Когда громко пальнула одна из противолетных пушек, Ника вздрогнула. Взглянув в небо, девушка увидела, как в воздухе распустился дымный черный цветок, а через мгновение из него показался вражеский авиолет. Черный.

Девушка вздохнула. Авиолетов смертников становилось все больше и больше! Крылатый черный аппарат заложил крутой вираж и понесся вниз, к земле, совершенно очевидно метя в арсенал.

Ника непроизвольно прижала ладонь к губам. Авиолетчик погибнет, но взрыв арсенала разрушит едва ли не весь сектор базы!

К счастью, не одна только Ника просчитала, куда направлена смертельная атака черного авиолета; одна за другой рявкнули противолетные установки, и один из снарядов достал-таки юркий крылатый аппарат. Авиолет сначала накренился, а затем полетел вниз и рухнул на землю на самом краю обрыва, рядом с летным полем.

Не раздумывая ни секунды, Ника припустила к сбитой машине, краем глаза отметив, что с другой стороны туда же бежит группа вооруженного конвоя. Если авиолетчик каким-то чудом выжил, его арестуют.

Авиолетчик не выжил. До черного аппарата оставалась еще пара сотен футов, но сквозь стекло кабины девушка уже видела безвольно лежащее на приборной панели тело, и вывернутая под неестественным углом шея говорила сама за себя.

Конвойные тоже это поняли и перешли с бега на шаг. Приблизившись к авиолету, откинули крышку кабины, выволокли тело, оттащили в сторону и быстро обыскали. Чувствуя себя немного неловко, Ника бестолково топталась рядом. Взгляд с любопытством прошелся по кабине, по приборной панели – и задержался на прикрепленной в углу фотограмме с изображением молодого мужчины с широкими черными бровями, в военной форме и с наградной звездой на груди. Нижний правый угол фотограммы пересекала черная полоса…

Ника медленно отступила на пару шагов. Они считали, что авиолетчики-смертники – это холодные, бессердечные люди, готовые выполнить бесчеловечный приказ жестокого начальства, посылающего их на верную смерть. А оказывается, это совсем не так. Оказывается, они шли на смерть по личным причинам – хотели отомстить за гибель близких им людей. Кем приходился авиолетчику этот мужчина с наградой на кителе? Отцом? Старшим братом? Лучшим другом?

В висках застучало, и девушка прижала к ним ладони, стараясь унять боль. Она помнила все летные бои, в которых принимала участие. Самым страшным был даже не первый бой. И не тот, где она потеряла «Грозу». Самым страшным было сражение с зепеллином Красного Барона, когда ее вел всепоглощающий страх за своего наставника. В том бою она рискнула собственной жизнью, лишь бы спасти Тристана!

От пришедшего к ней осознания Ника застыла. Если каждую авионеру, каждого авиолетчика и каждого солдата будет вести вперед не просто чувство гражданского долга перед своей страной, а личные мотивы, такие, например, как месть за близкого человека, то эта и без того уже страшная война станет по-настоящему ужасной. Ведь тогда каждый ее участник будет готов, как авиолетчики-смертники, драться до последнего… До самого конца… И разве этому можно что-либо противопоставить?

* * *

Сирион казался чужим из-за красно-черных флагов и военных патрулей на незнакомых мобилях с огромными колесами, но главным образом – из-за изменившихся выражений лиц людей и из-за гнетущей атмосферы вокруг.

Агата шагала по улицам и старалась не показывать, как ей не по себе от заколоченных досками дверей контор, от выбитых тут и там стекол в окнах и от обилия чужой военной формы на улицах. И особенно – от того, что ходили в ней исключительно мужчины.

Разумеется, Агата знала, что в армии Третьего континента нет женщин. А уж после времени, проведенного вместе с Сегрином и остальными, она узнала о вражеском государстве достаточно, чтобы понять, почему Третий континент когда-то назвали Запретным: жителям Арамантиды не стоило знать об обществе, где всем заправляют мужчины, это могло бы заронить в головы их джентльменов опасные идеи.