Иногда я думала о том, стала бы я такой же, проживи века, имея такую силу, не встречая должного сопротивления? Привела бы безнаказанность меня к подобному? Нет, не жестокости. Равнодушию.
В шестнадцать от сияющего образа уже ничего не осталась. В шестнадцать я точно знала, кем является мой хозяин. Нет, не опекун, покровитель и тем более – не друг. Хозяин.
Я стояла, смотрела, как обрисовывает солнечный свет его красивое холодное лицо, и молчала. Тогда меня поразила не только смерть парня, гораздо больше шокировало равнодушие Ландара.
Ландар поставил на круглый антикварный столик белую фарфоровую чашку с кофе и посмотрел на меня. Тогда я впервые увидела, как он перемещается. Миг – и он сидит в кресле, миг – и стоит передо мной, заслоняя своим телом картину чужой агонии.