Цитаты из книги «Женщины Лазаря»

сталинских делах – только копни – на свет вылезают банальные человеческие страстишки – деньги, почести, слава, которых никогда не хватает на всех желающих.

которые сперва азартно изобретали водородную бомбу, а потом так же азартно в этом каялись.

Язвил и издевался Линдт только над мужчинами. С ними приятно и выгодно было не иметь дела вообще.

Докторша деликатно понизила голос, словно приглашая Галину Петровну на тур упоительного словесного вальса.

Царевым казалось, что если советский народ приложит какие-то дополнительные усилия – похоронит Ленина, забудет Сталина или впустит назад Солженицына, – то все волшебным образом изменится, заиграет кристальными лучами всеобщего счастья. Они хотели улучшить, но не развалить, оставить хорошее старое, прибавив к нему лучшее новое. Они верили в то, что советская власть вполне совместима с демократией, обилие танков – с избытком туалетной бумаги, а уж свобода слова – извините, у нас это даже в Конституции записано! Царевы честно глотали все диссидентские рукописи и запрещенные книжки, которые могли достать, еще честнее удивлялись – за что же эти книжки запретили, слушали кашляющие и хрипящие голоса – Америки, Стокгольма, Лондона, шепотком и под водочку критиковали партию и правительство, но при этом – по сути – оставались совершенно советскими людьми.

Господи, да как быстро, как все неистово промелькнуло, вся жизнь – и уже не разглядеть, не вернуть самых интересных подробностей.

прямо по самой лакомой мякоти, уже не отмоешь, на выброс

когда ближе к полуночи Галочка, счастливая, взбудораженная, (но с тщательно вычищенными на ночь зубами – порядок и гигиена превыше всего!), пришла в комнату и, мурча, принялась раздеваться, мишка был еще жив. Он дотянул почти до утра – все ждал, собирая последние силы, не прилетят ли демоны. Готовился дать свой последний бой. Но они так и не прилетели, и мишка долго-долго лежал на спине, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить Галочкину руку, невыносимо тяжелую, огненную, немного влажную с изнанки. Родную. А потом два прямоугольных потолка в его стекленеющих глазах начали медленно светлеть, и, когда Галочка, ворочаясь, беспокойным локтем столкнула мишку на пол, он еще сумел издать короткий, странный, почти рыдающий, совсем человеческий звук. В семь утра, когда на тумбочке в голос закричал будильник, все было кончено. «Галюня, ты встала?» – спросила из-за

у черта в жопе, на самом краю географии