– Просто верни… – это были единственные слова девицы, которые мне удалось расслышать.

Я решительно влезла между Павлушкой и девицей и резким движением руки оттолкнула ее.

Девица отпрыгнула, чуть присела. Слегка наклонила вперед корпус, правую руку отвела назад, согнула в локте, кисть сжала в кулак. Левую руку выставила перед собой ладонью вперед. Это не очень хорошо. Не для меня – для девицы. Если она без раздумий, с ходу принимает боевую стойку, это может означать только одно – нервная система девицы расшатана.

– Вот, значит, как… – злобно протянула она, сверля меня взглядом. Судя по этому взгляду, она тоже признала во мне «рыбака». – По-крупному решили сыграть? Не в те игры играете, сопляки. Не в то ввязались.

Она выпрямилась, опустила руки и, не спуская с меня глаз, добавила:

– Думаете, просто отделались? Знаешь, куколка, передай привет Лукасу и скажи, что все только начинается.

– Только Лукасу? – невинно улыбнулась я. Лучше пока изобразить дурочку. – А Копполе?

– Кто это?

– Режиссер «Крестного отца».

Девица недоуменно сощурилась, задумалась на секунду. Потом фыркнула:

– Шутница, да? Очень не советую…

Она стремительно развернулась и быстро удалилась в глубину парка. Я бы даже так сказала – бесследно растворилась в лесной чаще. Остался только тонкий аромат дорогих духов.

– А кто это – Лукас? – поинтересовался у меня Павлушка.

– Джордж Лукас? Режиссер «Звездных войн», – пояснила я.

– И как мы передадим ему привет? Он же, наверное, за границей живет. Это далеко.

– Через Интернет! – гаркнула я. – Слушай, Павлик! Это лучше ты мне скажи, кто такой Лукас?!

– Режиссер «Звездных войн», – послушно ответил мой подопечный. – Правильно?

Я обреченно перевела дыхание.

– Ладно. Давай по-другому. Кто эта девица?

– А, эта… – Павлушка самодовольно и мечтательно улыбнулся. – Это моя бывшая. Хочет ко мне вернуться. Но я – кремень!

– Вот она?!! – я сделала неопределенный жест в сторону дорожки, по которой удалилась загадочная брюнетка. – Твоя? Бывшая? Ты сам-то себя не насмешил?

– А чё? Да на меня бабы летят, как мухи на… это… Ну… Как это?..

– Давай лучше «как пчелы», – пришла я на помощь.

– Почему?

– Потому что тогда твою фразу можно будет закончить намного изящнее.

Павлушка старательно подергал бровями, подумал и наконец сказал:

– А, понял. Игра слов, да?

– Да, что-то в этом роде. Не уходи от темы. Кто эта женщина? И что ей от тебя нужно?

– Честно? Я не знаю. А почему ты не поверила, что это моя бывшая?

– Я тебе потом объясню. Что она тебе говорила?

– Чтобы я ей что-то отдал.

– Что именно?

– Я не понял, – тут Павлушка виновато отвел глаза. Я схватила его за руку и сильно сжала. Впрочем, с тем же успехом можно было бы сдавить ствол молодого клена.

– Не ври. Ты знаешь, о чем шла речь.

– Да не знаю я ничего! Я эту бабу впервые вижу! Может, она чокнутая?! Что ты меня допрашиваешь? Тебе мамка не за это платит! Пойдем лучше к Аллочке.

Почти стемнело. Аллочка послушно ждала нас на скамеечке. Несмотря на весьма скудную освещенность, она старательно красила губы.

– Ну чё вы там делали так долго? – протянула она, когда мы приблизились к скамейке.

– У Павлика диарея, – пояснила я, оглядывая берег. Парня в желтых очках уже не было. – Слушай, Аллочка…

– Ну?

– Тут парнишка мотался. В желтых очках. Не видела, куда он ушел?

– Юродивый-то?

– Почему юродивый?

– А чё он так вырядился? Как юродивый?

– Я не знаю, почему он так вырядился! Я просто спросила, куда он ушел.

– А чё, я тут подрядилась за юродивыми смотреть? – томно возмутилась Аллочка.

Изо всех сил сдерживая в себе желание прямо сейчас придушить Аллочку и выбросить ее трупик в прудик, я медленно повторила:

– Аллочка, тут был парнишка в желтых очках. Скажи мне, золотце, не видела ли ты, куда он ушел?

Аллочка вздохнула так тяжко, словно я попросила ее раз десять обежать вокруг пруда.

– Ну ладно, ладно. Он ушел сразу за вами.

– Куда он пошел?

– Сначала за вами. А потом куда-то делся. Я не следила за ним. На кой он мне сдался, юродивый такой?

Вот черт… Неужели мне все же предстоит работа телохранителя, а не работа гувернантки? Конечно, мне это гораздо привычнее, но надо все же сообщать заранее. У меня ведь даже оружия при себе не имеется.

– Тихо! – вдруг воскликнул Павлушка. Левой рукой схватил меня за локоть, а указательный палец правой руки поднял вверх.

– Что случилось? – насторожилась я и стала чисто инстинктивно осматриваться вокруг. Вроде все спокойно. Хотя брюнетка в кожаных штанах явно была неплохим специалистом. Подкралась же она к Павлушке совершенно неожиданно прямо у меня под носом! С такой нужно держать ухо востро.

– Слышите? – лицо моего подопечного вдруг стало блаженным. – Птичка поет. Уть-тю-тю, уть-тю-тю. Евгеш, ты не знаешь, что это за птичка?

– Господи, как же я от тебя устала, – буркнула я, сбрасывая с себя Павлушкину лапищу. – Соловей это.

– Ну, мужик, – восхищенно проговорила Аллочка, – ты попал на бабки…

Мы еще немного погуляли по парку и засобирались домой. Юная парочка вела себя вполне пристойно и никаких попыток зачать внеплановое потомство не предпринимала. Павлушка наслаждался пением соловья, а Аллочка развлекала себя поочередно то нанесением толстого слоя помады на свои полные губки, то произнесением странной фразы: «Ну, мужик, ты попал на бабки…»

Все это время, не забывая контролировать окружающее пространство, я напряженно думала. Что же такое происходит вокруг Павлушки? Что нужно этой нервной каратистке от моего подопечного? И кто этот загадочный парнишка в желтых очках? Хотя тот и не пытался вступить в прямой контакт, я ни на секунду не сомневалась в том, что он «пас» Павлушку. Или Аллочку? Нет, не Аллочку. Парнишка ведь ушел вслед за нами, а не остался с ней. Да, ушел за нами и бесследно растворился. А на смену ему из ниоткуда, словно чертик из табакерки, выскочила каратистка-неврастеничка и принялась требовать от Павлушки нечто. А Павлушка-то, похоже, даже и не предполагает, что вокруг него затеяна какая-то возня. Или предполагает? В какой-то момент, когда я приставала к нему с расспросами, он стыдливо отвел глаза. Значит, что-то все же скрывает.

А что же тетя Маша? Может, она в курсе каких-то непонятных делишек, в кои оказался замешанным ее драгоценный сынок? Может, она опасается, что он нечист перед законом, и поэтому, выгораживая сынка, наплела мне всяких нелепостей о необходимости следить за его нравственным поведением? А на самом деле ей нужен был именно телохранитель, а не нянька. В таком случае это весьма неразумный шаг с ее стороны. С телохранителем, как с врачом и с адвокатом, надо быть предельно откровенным. А то что же это получается? Я приступила к выполнению задания абсолютно неподготовленной. У меня не то что пистолета – у меня даже рогатки с собой не имеется. Нет, так дело не пойдет. Завтра же смотаюсь на свою потайную квартирку, где у меня хранится целый арсенал всевозможных спецсредств, и подберу самое необходимое. Ну, что же тут поделаешь? Договор на предоставление услуг телохранителя я подписала. Придется его выполнять.

Было около одиннадцати вечера, когда мы с Павлушкой, расставшись с Аллочкой на автобусной остановке, подошли к подъезду нашего дома. Мне безумно хотелось курить, но, памятуя о данном тете Маше слове не подвергать ее детей воздействию табачного дыма, я мужественно терпела. Ничего, может, перетерплю, а наутро вообще позабуду о пагубной привычке? Хорошо бы.

Около Павлушкиного подъезда было что-то вроде детской площадки. Как обычно это бывает, по ночам здесь собирались детишки самого что ни на есть старшего возраста. Вот и сейчас – на качелях сидели три девицы и непотребно громко гоготали, а в теремок набилось еще человек пять. Они на редкость шумно что-то обсуждали, из-под крыши клубами валил дым.

– О! – Павлушка остановился и принялся вглядываться в темноту. – Там вроде Митяй. Давай его с собой захватим. Младшенький все-таки. Беспокоюсь.

И Павлушка трогательно улыбнулся.

– Там Митюшка? – удивилась я.

– Ну да. С пацанами.

– Интересно, – моментально обозлилась я. – Между прочим, ваша мамочка слезно меня просила не подвергать вас воздействию табачного дыма. Я тут терплю из последних сил, а это что?

И я указала на обволакивающий детскую площадку дым.

– А что? – недоуменно уточнил Павлушка.

– Ничего! – фыркнула я. – Значит, в моей компании Митюшке табачный дым вреден, а в компании друзей – нет?

– Евгеш, ну чего ты опять раскричалась? Успокойся – это дым не табачный, – и Павлушка робко погладил меня по плечу.

От возмущения я не нашла слов и только молча уставилась на своего подопечного. Митюшка, оказывается, на досуге «травкой» балуется, а его старший брат при этом смотрит на меня с таким видом, будто ничего особенного не происходит? Впрочем, досуг младшего брата уж точно меня совершенно не касается.

В этот момент на детской площадке произошло какое-то движение. Из домика выбрался Митюшка собственной персоной. Не обращая на нас ни малейшего внимания, он вышел на проходящую вдоль дома дорожку, заложил левую руку за спину и, ритмично размахивая правой, принялся совершать скользящие шаги по асфальту. Лицо при этом у него было просто на редкость благочестивое.

– Что он делает? – поинтересовалась я у Павлушки.

– Да кто ж его знает? Сено, наверное, косит, – пожал плечами тот.

– Давай, забирай его, и пойдем домой, – устало распорядилась я. Да, в моей практике были случаи, когда мне и неделями приходилось прятаться от криминальных авторитетов, и целыми днями бегать, размахивая оружием. Но я еще никогда так не выматывалась, как за те несколько часов, что провела в компании юных оболтусов.

– Так ведь… поймать надо.

– Лови.

Павлушка послушно вышел на дорожку и крикнул:

– Эй, Митяй! Пошли домой. Мамка ужином накормит.

– Отвали. Я на рекорд иду, – небрежно бросил Митюшка, не прекращая своего занятия. Даже наоборот – скользящие шаги значительно ускорились, и теперь Митюшка почти бежал – насколько это было возможно.

– Ну и что теперь делать? – спросил у меня Павлушка.

Из теремка вылезла еще парочка ребят. Они принялись с интересом наблюдать за Митюшкой.

– Эй, – обратилась я к ним и указала на Митюшку. – Что он делает?

– Он конькобежец, – с видом знатока заявил один парнишка. – На рекорд идет.

– Вот черт, – проворчала я и сплюнула себе под ноги.

Митюшка же тем временем сделал красивый разворот в конце дорожки и теперь рассекал в нашу сторону. С противоположной стороны дорожки заехал автомобиль и уверенно приближался к нам.

– Стой! – заорала я Митюшке.

Никакой реакции. Честно говоря, за время моей практики я поднаторела в общении с «обкуренными» людьми. Поэтому я знаю – такие люди пребывают в какой-то собственной реальности, и чтобы хоть как-то достучаться до их сознания, нужно стать частью этой реальности. Конькобежец, значит…

Я подпрыгнула на месте и стала размахивать над головой руками.

– Стой, Митяй! Там песок! Песок! Дальше льда нет! – надрывалась я. – Ты упадешь!

Митюшка остановился как вкопанный и уставился себе под ноги. Надо же, подействовало…

– Спасибо, – пробубнил он.

Мы с Павлушкой подскочили к Митюшке, взяли его с двух сторон под руки и завели на тротуарчик. Митюшка ступал важно и очень осторожно – видимо, боялся повредить несуществующие коньки.

– Да шагай ты по-человечески! – буркнул Павлушка и встряхнул брата.

– Не-а… Нельзя – коньки затупятся.

С трудом мы доволокли юного конькобежца до квартиры и втащили внутрь.

На пороге нас уже ждала счастливая тетя Маша. Ее дородное тело уютно окутывал мягкий махровый халатик фисташкового цвета. Воздух в квартире был пропитан чарующим ароматом только что испеченных пирожков.

– Пришли, мои сладкие! – восхитилась тетя Маша. – Давайте кушать скорее!

– Не, ма, я спать, – возразил Митюшка. – Устал очень что-то.

– Ой, бедненький, умаялся, – запричитала тетя Маша. – Сыночек мой! Ну, потом поешь.

Вместе с Павлушкой мы завели Митюшку в его комнату и уложили на кровать. Некоторые сложности возникли с тем, что Митюшка категорически отказался снимать несуществующие коньки. Так и улегся в кроссовках, свесив обутые в них стопы с кровати.

– Ой, а что же ботиночки-то не снял? – забеспокоилась заскочившая в комнату тетя Маша.

– Ма, отстань, – сонно проворчал Митюшка. – Весь день на коньках катался – снять сил нет.

– Так давай я сама сниму.

– Не тронь. Они чемпионские. Еще повредишь, а их потом не заточишь…

– Сыночек мой, – восхитилась тетя Маша и прижала к груди руки. – На коньках катался… Умаялся…

Она повернулась к нам. На ее лице царило умиление.

– Весь в маму пошел, – продолжила она. – Я и сама, по молодости, бывало, до полночи на коньках каталась…

Тут даже Павлушку пробрало.

– Ма, ты чё? – изумился он. – Тоже?..

– Да-да, мы ведь с отцом вашим на катке познакомились… Ах, – тетя Маша мечтательно закатила глаза, – как вспомню… Летишь, летишь… Словно уносишься куда-то, ног под собой не чувствуешь…

– Ма?.. – в голосе Павлушки обозначилась тревога.

– Успокойся, – прошипела я. – Она говорит именно про катание на коньках. Второй смысл не вкладывает.

Удивительно было то, что Павлушка меня понял. Но еще удивительнее было поведение тети Маши. Она что, вообще не замечает в своих сыночках никаких недостатков? Любит их слепой любовью, такой преданной и безоглядной, что готова поверить в катание на коньках жарким апрельским вечером? И увидеть эти самые коньки в обычных пыльных кроссовках? Это что же получается? Неужели слепая материнская любовь порой способна одурманить разум посильнее любого наркотика? Да, тяжелый случай. Но, по крайней мере, ясно одно – тетя Маша наняла меня именно как няньку, а не как телохранителя. Потому что если даже Павлушка и был бы замешан в криминальных делах, тетя Маша этого бы просто не заметила.