Рубальский снова приложился к бутылке коньяка. Вытер губы, поставил бутылку на стол и полез в карман за сигаретами. Густые брови сошлись в одну сплошную линию, в глазах появилось какое-то неопределенное выражение.

– Андрей, вы – самый близкий друг Игоря, поэтому именно к вам у меня имеются важные вопросы, – серьезным тоном начала я.

– Ну… Спрашивайте, конечно, только… Только я ничего не знаю, я неделю в Швеции был, только сегодня прилетел. Черт! – вдруг занервничал он. – Ну куда они девались-то?!

После лихорадочного и безрезультатного обшаривания карманов своего пиджака на предмет курева Рубальский порывисто бросился в коридор, стрельнул сигарету у одного из гитаристов и вернулся в гримерку. Непослушными руками он вынул зажигалку, прикурил и нервно затянулся. Пальцы его при этом подрагивали.

– Ну, я не знаю чем вам помочь, – сообщил он, стараясь почему-то не глядеть мне в глаза. – Что случилось-то? – пристально взглянув на Валерию, спросил он.

Та пожала плечами и сказала:

– Мы как раз хотели спросить у тебя, может, ты что-то знаешь?

– А что я знаю?! Да вы расскажите мне, в конце концов, что произошло? – начал распаляться Рубальский. – Уехал в неизвестном направлении? Не оставил записки?

– Не оставил, – подтвердила Валерия.

– Ну, я не знаю… Вряд ли он поехал обратно к себе в Екатеринбург.

– Так все-таки он из Екатеринбурга? – зацепилась я за этот, похоже, окончательно прояснившийся момент биографии Минаева.

– Оттуда, оттуда, – подтвердил Рубальский. – Я тоже там жил в детстве, с Гошей вместе в школу ходил. Потом я сюда переехал. А Игорь сменил место жительства всего полтора года назад. Позвонил мне оттуда, сказал, что хочет переехать. Попросил обустроить его на первых порах. Ну, это же ты знаешь, – обратился он к Валерии. – Рассказала, наверное, уже…

– Андрей, я предлагаю вам сейчас поехать к Валерии, – решительно прервала его я. – Ну, или ко мне. Территориально это практически одно и то же, потому что мы живем в одном подъезде. И там спокойно поговорим. Дело все же серьезное, мне нужна информация об Игоре, чтобы продуктивно работать.

Рубальский помялся, посмотрел на бутылку коньяка, потом на Валерию, потом на меня и… снова на бутылку. Бормоча себе под нос что-то типа: «Вот не хочешь пить, а жизнь заставляет!» – он сделал три больших глотка и завернул на бутылке пробку. Две толстые увесистые дольки лимона исчезли во рту солиста «Мечтателей» в следующую же секунду, причем ни единый мускул на его лице от этой кислятины даже не дрогнул.

– Ну ладно, поехали… – тяжело выдохнув, сказал он. – Эх, Гоша, Гоша! Вот только этого не хватало! Вот только этого мне сейчас и не хватало!

Эмоциональное настроение Андрея совершило, видимо, очередной кульбит, и он со злостью почти что швырнул бутылку на стол. Мы с Валерией переглянулись. Меня, впрочем, подобное поведение не слишком-то удивило – артистические натуры зачастую весьма склонны к подобным бурным реакциям. С другой стороны, мне показалось, что Рубальский отреагировал на известие об исчезновении Минаева как-то слишком уж нервно. Или он вообще всегда такой? Надо бы выяснить этот момент у Валерии, а пока – понаблюдать за ним повнимательнее. В этот момент в гримерку заглянул один из гитаристов.

– У вас здесь все нормально? – спросил он.

– Дима, я уезжаю прямо сейчас, – не ответив на вопрос, бросил Рубальский. – Гонорар возьмите, потом рассчитаемся. Клавиши тоже сверни, положи к себе в машину. Тут у меня нарисовалось совсем другое продолжение вечера.

– То есть тебя увозят дамы, – с двусмысленной улыбкой протянул гитарист, прямо намекая на нас.

– Да уж, увозят, – неопределенно ответствовал Андрей.

И когда гитарист вышел в коридор, он нервно, как бы себе под нос, закончил фразу: «Если бы вот только за тем, о чем ты подумал! А то ведь…» Рубальский оделся и, сохраняя на лице недовольное, раздосадованное выражение, пошел через зал клуба «Июльское утро» к выходу. Мы последовали за ним. Уже в гардеробе нас, что называется, перехватили фанатки, сидевшие за нашим столом. Они забросали Рубальского вопросами о гастролях, о текстах его новых песен и о прочих, очень интересных для них вещах. Андрей еще раз поблагодарил их за поддержку и пообещал «списаться в контакте». Как мне показалось, девушки весьма ревниво посмотрели на нас с Валерией, когда мы выходили все вмести из дверей. А когда дверь закрылась, из-за нее послышалось приглушенное скандирование: «Дри-мерс» – луч-ши-е!»

По дороге Рубальский все больше молчал, прихлебывая коньяк из прихваченной им из гримерки бутылки. «Как бы он не нализался раньше времени, – подумала я, искоса глядя на него в зеркальце с водительского места. – Мне это сейчас совершенно не нужно!» Однако я не настолько хорошо его знала, чтобы решительно выдергивать бутылку из рук музыканта. К тому же – может быть, это вполне нормальная для него доза? Нередко встречаются люди, на вид довольно-таки субтильной комплекции, способные влить в себя большую дозу алкоголя и не опьянеть, в отличие от многих здоровяков, которых с трех рюмок может банально развезти…

– Слушай, Лера, а вообще-то мне показалось, что Гоша в последнее время стал более готичен, – уже не очень твердым голосом вдруг проговорил рокер. – Может, он решил поехать в какие-нибудь очень …э-э… аномальные места и решил тебя туда не брать? Потому что там, например, опасно…

– А что, он что-нибудь говорил об этом? – встрепенулась Валерия.

– Не так чтобы что-то конкретное, – оттопырил губу Рубальский. – Но перед Швецией он мне все втюхивал идею о том, что я там должен посетить одно место, какие-то могилы ведьм XVII века… Я, естественно, туда не поехал, потому что готика – не моя тема. Да и времени на это не было. Концерты, отели, то-се… По Стокгольму прогулялись недолго, и все. К тому же там жуткая холодина и темно уже в три часа дня.

– Ну а при чем тут могилы и его исчезновение? – спросила я.

– Понятия не имею, – отозвался Рубальский. – Но мало ли что… Я же не знаю, куда он делся, поэтому и строю версии в меру своего интеллекта и степени трезвости. А вы почему-то на меня смотрите так, будто я где-то прячу Игоря, и вообще, во всем виноват, – в голосе рок-музыканта появились демонстративно обиженные, капризные нотки.

– Дрюнь, да никто тебя не обвиняет! – развернулась к певцу с пассажирского сиденья Валерия. – Просто пойми: мы же хватаемся за любую соломинку!

– Ну а я-то тут при чем? – не мог успокоиться Рубальский, возясь на заднем сиденье. – Как я в данном случае могу выступать соломинкой?

– Ну, мне показалось, что Игорь всегда был с тобой откровенен, что вы очень доверяли друг другу, – попыталась объяснить Валерия.

– Доверяли! Да уж… – усмехнулся с какой-то горечью Рубальский и покачал лысой головой. – Ээ-х!

Он сделал еще пару глотков и с унылым видом уставился в окно «Ситроена». Валерия продолжала что-то лепетать над его ухом, убеждая Дрюню, что мы обратились к нему просто как к лучшему другу Игоря, не более того, но музыкант, казалось, совсем не слушал девушку. Он выглядел полностью погрузившимся в собственные мысли, и были они, по всей видимости, крайне невеселыми. Я пока что не могла определить причины этого. Возможно, переживания Рубальского и не имеют никакого отношения к исчезновению Минаева, просто наслоилось одно на другое и он огорчен таким поворотом событий. Однако меня не покидала мысль, что исчезновение друга имеет-таки к проблемам Дрюни прямое отношение. Не в том плане, что это Рубальский позаботился о том, чтобы я сейчас, как Савраска, гоняла туда-сюда, разыскивая Минаева, а просто его это сильно встревожило. Он постоянно вертелся на месте, бормотал что-то себе под нос, выглядывал в окно, пытаясь определить, сколько нам еще осталось ехать, несколько раз доставал свой сотовый телефон, словно порываясь кому-то позвонить, но всякий раз убирал его на место, не сделав звонка. Под конец пути он немного успокоился и уткнулся в окно с крайне унылым видом.

Мы поднялись на лифте до моего этажа и остановились возле дверей моей квартиры. Рубальский несколько удивленно покрутил головой, хотел было что-то спросить – скорее всего, уточнить вопрос о нашем соседстве с Валерией, но, кажется, опьянение, которое нервный стресс всего лишь отодвинул, теперь стало его накрывать, и он уже довольно-таки равнодушно реагировал на все происходящее. Я отметила, что он даже на ногах держится не слишком твердо, и подосадовала, что беседа наша может пройти не так плодотворно, как я рассчитывала. К тому же мне совершенно не хотелось предоставлять свою квартиру в качестве временного ночлега не рассчитавшего свои силы музыканта. «Все-таки народ творческий очень хлипкий», – вздохнула я про себя и направилась в кухню варить кофе, дабы таким способом немного привести Рубальского в чувство и провести хотя бы предварительную беседу. Музыкант, оказавшись моей квартире и кое-как разувшись, тут же плюхнулся на диван в комнате и замер неподвижно. Валерия потопталась на месте и прошла за мной в кухню, предложив свою помощь, от которой я отказалась – я не собиралась готовить никаких разносолов, решив в качестве угощения ограничиться лишь кофе, который и сама умею варить отменно.

Через десять минут я поставила кофейник на журнальный столик перед диваном, разлила благоухающий кофе по чашкам и кивком пригласила присутствующих присоединяться. Рубальский, разомлев от квартирного тепла, выпитого коньяка и кофе, уже полулежал на диване, и я почти смирилась с мыслью, что придется его оставить ночевать у себя.

– Лера, помнишь, я тебе когда-то говорил, чтобы ты была осторожной с Игорем? – заплетающимся языком вопросил Дрюня и, не получив ответа, продолжил: – Ты же помнишь, я говорил тогда про Кастанеду, про его идею о стирании личной истории. Еще раз повторяю для непонятливых: «Сти-ра-ние»! Это просто кнопка «delete» на компьютере. Нажал ее, потом F8, потом Enter, и все. Файла по имени Игорьминаев. exe больше не существует. Вот такая петрушка может быть! Хотя, наверное, я неясно изъясняюсь. Ну, это понятно, я выпил много коньяка… В трезвом виде я бы до этого не додумался! Я все же думаю, что метафора достаточно понятна. Лерочка, ну вы же вместе свернулись на своей этой философии неизбежного трагизма, борьбы с судьбой и всего такого прочего! А теперь ты удивляешься странностям в его поведении. Кстати, когда я приезжал в Ебург лет пять назад, Гоша был вполне адекватным человеком, он еще не читал Кастанеду и не слушал «Лакримозу».

– Кстати, Андрей, а чем он там тогда занимался? – сразу же спросила я, прерывая этот пьяненький философский полубред-полузаумь.

– А хрен его знает, чем он занимался, – поморщился Рубальский, моментально в корне меняя стилистику и переходя с высокого штиля на простонародный, низкий слог. – Работал где-то, в какой-то замшелой конторе, среди такого же персонала, не вполне по своей специальности. Я ему сколько раз говорил: найди себе работу по душе! Не по деньгам, а по душе! Хотя… Это мне так хорошо говорить, у меня вроде с этим все сложилось. Да и то, не сказать, что я живу слишком хорошо. Так, средненько весьма… По сравнению с теми же шведами. Но вся штука еще и в том, что тут у нас все настолько сошли с ума и одни так сильно гнобят других и просто ногами пинают принципы гуманизма и социальной справедливости… Ах, это тема для дискуссий с другими людьми, а не с вами. Но… Милые мои девушки!

Андрей совершил героическую попытку принять сидячее положение, но желание избежать малейшего дискомфорта оказалось сильнее, и он вновь безвольно опустил голову на подушку.

– Вы извините, но я продолжу, – заговорил он. – Итак, милые девушки! Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказал. Ни о каких проблемах Игоря в реальной жизни, – которая, как ты, Лерочка, знаешь, мне совершенно неинтересна, – Игорь мне не поведал. Я допускаю, что у него могло быть что-то не в порядке с тобой, допускаю, что он мог заинтересоваться даже – о боже праведный! – другой женщиной, а также попасть в неприятную историю из-за своего бизнеса… Опять же, Татьяна, – он повернул ко мне голову, – именно это, скорее всего, вас и интересует… И вот – ничего по этому поводу я вам сказать не могу. Мы разговаривали о вещах, которые, должно быть, очень далеки от вас. Да и Валерии они не очень-то интересны!