Хмурый рабочий приходит домой, требует, чтобы его дородная женушка налила ему стакан водки, дала соленый огурец и разделась бы перед ним. Та, поломавшись, соглашается. Работяга выпил залпом водку, схрумкал огурец. Сидит и смотрит на свою жену.

– Прав был парторг, – говорит он наконец. – Какая гадость!

…Я встала на ноги, отряхнула юбку, подобрала отлетевший в сторону пакет со столь дорогой для меня машинописью. Опершись о ствол дерева, я чуть поранила руку – осколки долетели даже до моего укрытия и впились острыми иглами в кору дуба.

– Однако! – покачала я головой, вынимая из ладони крохотный кусочек стекла. – Еще бы немного, и наблюдать бы мне сейчас за происходящим откуда-нибудь сверху, в бестелесном состоянии.

Я вернулась к месту происшествия. Кругом уже суетился народ. Люди, выскочившие из машины, отчаянно кричали что-то в свои мобильники, беспомощно глядя на развалины стеклянной пристройки. А из каменного блока высыпали работники «Ромашки».

Это были преимущественно женщины, одетые в разнообразную униформу – повара в белом, посудомойки – в синем, мелькали черные халаты уборщиц.

Когда неизбежный приступ паники благополучно миновал, – кстати сказать, взрывной волной задело нескольких прохожих, одна дама сидела прямо на земле, крепко прижав к груди сумочку, и мотала головой, а другая истошно вопила: «Скорая! Милиция!» – обслуга сгрудилась на некотором расстоянии от развалин и оживленно принялась обсуждать друг с другом небывалое происшествие.

Наиболее активные и любопытные работницы отбились от толпы, рассредоточились по округе и смешались со взвинченными людьми из «Мерседеса». Очевидно, кое-какая информация дошла до их ушей, потому что вскоре по кучкам сгруппировавшихся людей пронесся шепот:

– Головатова убили!

Когда эта информация достигла стоявших немного поодаль двух молоденьких девушек в синей униформе, одна из них – некрасивая шатенка болезненного вида – поднесла руку ко рту, как будто хотела сдержать крик, а потом стала медленно оседать на землю.

К ней тут же ринулись коллеги, но, убедившись, что это всего лишь банальный обморок, мгновенно потеряли к ней интерес. Только стоявшая возле нее подружка приподняла ее под руки – посудомойка оказалась физически сильной – и оттащила внутрь хозяйственного блока.

Вскоре подъехали милиция и «Скорая помощь», которых так истошно выкликала женщина из толпы. Она орала столь пронзительно и упорно, что могло показаться, будто службы ноль-два и ноль-три услышали крики на расстоянии и примчались на ее зов.

Толпу аккуратно рассредоточили, и милиция начала свою работу.

– Дело рук профессионала, – услышала я фразу, с которой обратился один из работников органов к своему коллеге возле автомобиля с мигалкой.

Я решила, что мне нет смысла больше здесь оставаться. Давать свидетельские показания, в общем-то, было не о чем, – люди в машине видели то же самое, что и я, а опоздать на день рождения к любимой тете мне бы очень не хотелось. Тем более что у нас был и заказан на вечер столик в ресторане.

Мой подарок пришелся тетушке по сердцу, она расцеловала меня, и мы принялись готовиться к походу в «Волжский Метрополь».

Несмотря на вычурное название, недавно открывшийся в центре города ресторан был приличным, кормили там неплохо, а публика была вполне респектабельной. Впрочем, как показали события, в последнем пункте мои сведения немного устарели…

– А что у тебя с рукой? – спросила тетя Мила, заметив кровь на моей ладони.

– Так, порезалась, – сказала я правду, умолчав о причине ранения.

Мне не хотелось портить тетушке праздничное настроение, и я решила рассказать ей о взрыве, свидетельницей которого мне довелось сегодня стать, как-нибудь в другой раз, когда подвернется удобный случай.

– Срочно прижги йодом! – озабоченно покачала головой тетушка и тут же переключила внимание на телефонную трубку – она уже с полчаса принимала поздравления от бывших учеников, и аппарат звонил каждые пять минут.

Наконец все приготовления были завершены. Платье выглажено, прическа уложена, брошка приколота – тетя Мила взяла меня под руку, и мы отправились в ресторан на моем малолитражном «Фольксвагене».

Нас разместили за столиком возле искусственной пальмы напротив оркестра. Меню было тщательно изучено, и нелегкий выбор – предлагалось шестнадцать видов салатов, двадцать первых и двадцать пять вторых блюд, не говоря уже о десерте, – был сделан в пользу стейков с овощным салатом и баварских пирожных.

Все было бы замечательно, если бы не компания за соседним столиком.

Знала бы я, что так случится, – ни за что бы не повела тетю Милу в «Волжский Метрополь». Но я просто не могла себе представить, что приличный ресторан, где я была всего месяц назад, за это время успеет изрядно снизить планку и контроль на входе.

Сидевшая неподалеку от нас шумная компания веселилась как могла: громко и довольно грубо.

Я сразу заметила, что с этим весельем что-то не так. Даже если вычесть из этого впечатления своего рода «русский надрыв», да еще в блатной компании, – все равно в воздухе чувствовалось какое-то странное веяние обреченности. Как будто люди веселятся только для того, чтобы не забиться в истерике.

Впрочем, это касалось не всех сидящих за соседним столиком. То, что я смогла для себя определить, относилось к главному персонажу – человеку лет двадцати шести с золотой цепью на шее, которая выглядывала из-за ворота расстегнутой рубашки.

Он то чересчур громко смеялся, то сыпал бранью, пытался рассказывать какие-то анекдоты, которые тотчас же забывал и умолкал в оцепенении. Потом снова приходил в себя и становился еще более шумным.

Все это, само собой, было сдобрено огромным количеством алкоголя, который едва успевал подносить уже чуявший недоброе официант.

– Это сын Головатова, которого сегодня убили, – расслышала я шепот бармена, кивавшего метрдотелю как раз в направлении стола, стоявшего рядом с нашим. – То ли горе заливает, то ли еще что. В общем, скандал будет, задницей чую.

Половина хорошо прожаренного стейка была съедена. Тетушка Мила была вполне довольна вечером, но уже и она, при всей ее терпимости к окружающим, начинала недовольно коситься через плечо.

А разгульное веселье между тем у наших соседей шло по нарастающей. Казалось, еще чуть-чуть, и что-то непременно должно произойти.

– Официант! – раздался крик, сопровождавшийся ударом кулака по столу. – Еще водки! Немедленно! И шампанского для Илонки!

– Марочного! – понесся вдогонку официанту визгливый женский голос. – И чтоб с черной этикеткой! Ах, Пашенька, да не грусти ты! Все, что ни делается, все к лучшему! Сегодня будем пить, а там посмотрим!

Паша мрачно посмотрел на нее, хмыкнул, но возражать не стал. Его подруга между тем не унималась:

– Ты думаешь, что я совсем бессердечная, да? Не-ет, милый, я очень даже хорошо все понимаю! – с вызовом говорила она. – Просто у меня такая философия!

– Что? – с трудом переспросил Паша.

– Философия! Древняя, между прочим. «Лови момент» называется! Так вот, Паша, это твой день! Несмотря ни на что! – провозгласила Илона.

– Удобная философия, – огрызнулся Паша. – Пей лучше, а не болтай, мне от твоих слов совсем тошно!

Я отметила, что Пашина подруга явно косила под Кейт Уинслет в «Титанике», – такая же прическа, мимика, косметика.

Но это был как раз тот случай, когда довольно приятная наружность никак не может сочетаться с откровенной вульгарностью. Так что все сходство с кинозвездой заканчивалось, когда Илонка открывала рот и начинала нести какую-нибудь околесицу.

– Что-то здесь шумно, – виновато улыбнулась тетя Мила, посмотрев на меня.

Можно было подумать, что это моя тетушка виновата в происходящем! Кстати сказать, типичная позиция для пожилых интеллигентных людей – они до сих пор думают, что на них лежит ответственность за моральный климат в обществе, а насчет молодежи – укоряют себя, что плохо воспитали ее в свое время. Позиция чересчур уж гуманная, но, думается, неверная в принципе.

– Самое занятное, что это импровизированные поминки, – сказала я, обращаясь к тетушке. Мои слова, хотя я говорила достаточно внятно, были едва слышны, так как перекрывались взрывами хохота наших соседей.

– Поминки? – несказанно удивилась тетя Мила. – Да не может быть!

– Я краем уха слышала, что убит некто Головатов, а за соседним столиком сидит его сын, – пояснила я тетушке. – Выходит, что поминки.

– Головатов! – ахнула тетя Мила и прижала ко рту ладонь с платком, словно хотела подавить крик. – Господи, да неужели тот самый?

– Тот самый? – переспросила я заинтересованно. – Вы знакомы с этим человеком?

– Ну… я не знаю точно, о ком ты говоришь, – осторожно ответила тетя Мила.

– Такой представительный, лет пятидесяти. Седоватые брови, статный… – припоминала я черты человека, который вошел в кафе «Ромашка» и больше оттуда не вышел. – Очень хорошо одет.

– Похоже, конечно, – неуверенно произнесла тетя Мила. – Был у меня такой знакомый. Вернее, он у меня учился давным-давно, умница был невероятный. Знаешь, ведь даже среди студентов юридического светлые головы – большая редкость. Вот… Потом был юрисконсультом на здешнем оборонном предприятии, затем подался куда-то по партийной линии. А в последнее время занялся бизнесом и очень в этом преуспел.

– Так вы встречались и после учебы? – уточнила я. – Поддерживали отношения?

– Не то чтобы дружили, но виделись довольно часто, – кивнула тетя. – Он ведь даже как-то ко мне с дочкой приходил.

Мила вздохнула и осушила бокал шампанского. Задумчиво повертев сосуд на тонкой ножке, она добавила, грустно посмотрев на меня:

– Я ведь его помню еще совсем зеленым юнцом. А тут он с дочкой приходит… Знаешь, человек начинает замечать, что он старится, когда видит детей своих учеников, есть такая закономерность.

Я молча слушала тетю Милу, которая предавалась невеселым воспоминаниям.

– Ну, что еще можно сказать, – продолжала она. – Последний раз я видела его именно тогда, лет восемь-десять назад. Потом Головатову уже было не до визитов – бизнес ведь всегда жрет много времени.

Между тем шумная компания снова потребовала водки. Официанта они теперь звали хором, стараясь перекричать друг друга.

– Но, надо сказать, Ваня – теперь, конечно же, Иван Семенович – каждый мой день рождения звонил, и мы минуту-другую беседовали по телефону, – заметила