Глава 2

Темно-красная «девятка» остановилась перед натянутым поперек открытых ворот тросом. Раздался резкий, режущий ухо сигнал, заставивший охранников в караулке поднять головы, оторваться от шахматной партии.

– Кто? – возмутился один, в тельняшке под полурасстегнутой камуфлированной курткой, привставая с места, чтобы глянуть в большое окно, выходящее на территорию. – И в субботу покоя нет! Вовка, глянь, я не вижу толком, вплотную стоят.

Вовка, в такой же куртке, но напяленной внатяг на толстый, домашней вязки свитер, зевнул, потянулся, раскинув руки, и нехотя поднялся тоже, шагнул к двери.

– Это те, Стас, о которых мы с тобой говорили. Ну, у которых пропуск в журнал не вписан, – сообщил добродушно, выставив ногу в открытую дверь. – Скандалить будешь?

– Надо бы, – Стас почесал в затылке, с сожалением поглядывая на шахматы. – Давай, начинай ты, а я поддержу, если лаяться станут. Только сюда их тащить не вздумай.

– Была охота! – проворчал Вовка и пошел ругаться.

– А-а, черт! – Скопцов убрал руки с руля и опустил окно, высунулся навстречу приближающемуся охраннику. – Чего, командир?

Ивлев, жалея о том, что не сел на заднее сиденье, отвернулся, пряча от Вовки лицо, и встретился взглядом со Стасом, таращившимся на него из окна караулки.

– Ничего! – отрезал Вовка, слегка задетый фамильярностью Скопцова. – Вам кто пропуск выписывал? – и, выслушав ответ, возмутился: – А почему пропуск в нашем журнале не зарегистрировали? Почему порядок нарушаете?

Скопцов оправдывался, с ходу выдумывая причины, а Ивлев, верно оценив ленивую тоску в глазах Стаса, скривился в жалостной гримасе, постучал пальцем по часам и умоляюще развел руками.

Вовке никак не удавалось войти в служебный раж, не слыша грубостей или раздраженного тона, но он уперся, требуя от нарушителей вразумительного ответа, и теперь уже сам не знал, каким образом пойти на попятный. Выручил Стас, которому надоело трехминутное одиночество. Махнув рукой, он шагнул от окна в сторону, и сразу после этого трос упал, открыв машине дорогу. «Девятка» сунулась в ворота, заставив попятиться черную «Волгу», оказавшуюся в этот момент на въезде.

Все время, потребовавшееся для того, чтобы добраться сюда от дома, Степанов старался править машиной с крайней осторожностью, несмотря на относительную, субботнюю свободу улиц от транспортной толчеи. Павел Иванович за последние два дня – с тех пор, как начался этот кошмар – до того перенервничал, что прошлой ночью не смог заснуть без снотворного. И сейчас, после того дикого телефонного звонка, несмотря на принятое перед выходом из дома успокоительное, пальцы, стоило ослабить их хватку на руле, начинали плясать, как у спившегося подонка. Так что осторожная езда была совсем не лишней. Это оправдалось на въезде в ворота информационного центра, когда навстречу выскочили «Жигули», от которых пришлось уворачиваться.

Пропустив «девятку», Павел Иванович не спешил отпускать педаль сцепления, пытаясь унять внутреннюю дрожь, усилившуюся от этого пустякового происшествия. Глянув на себя в зеркало, на сжатые, побелевшие губы, на мешки под глазами, принявшие сегодня синюшный оттенок и оттого заметные более, чем когда-либо ранее, он впервые всерьез подумал о смерти как о близком и вполне реальном событии. А что? Долго ли? Инфаркт какой-нибудь, и – привет! Всколыхнувшаяся от таких мыслей злость на сволочей, посмевших не просто шантажировать его и брата, но и уже частично привести в исполнение свои угрозы, вернула ему мужество. Проезжая мимо дежурки охранников, Степанов притормозил и распорядился, приспустив стекло, с трудом удерживаясь, чтобы не плюнуть под ноги клоуна в форменке, натянутой на свитер:

– Список всех машин, въезжавших на территорию сегодняшним утром – ко мне. И как можно быстрее.

– Понял! – заверил охранник, подобострастно склоняясь, и крикнул уже вслед удаляющейся машине: – Сделаем!

Войдя в проходную, Павел Иванович по давно заведенному обычаю выслушал рапорт от вышедшего навстречу охранного старшины, беспокойно поводившего плечами под тяжелым взглядом начальства, и приказал, цедя сквозь зубы слова:

– Срочно составьте список всех мужчин, включая ваших сотрудников, находившихся на территории центра в девять часов, и ко мне на стол. Да, и про машины не забудьте, перепишите тоже.

Уже поднимаясь по лестнице, Степанов обернулся к остолбеневшему от такого распоряжения охраннику и добавил:

– Найдите связиста и доставьте его сюда, – он нашел в себе силы улыбнуться, чтобы смягчить впечатление от своей строгости. – Доставьте как по аварийному расписанию. Срочно!

– Сделаем! – воскликнул охранник, приободренный улыбкой начальства.

«Одна у всех песня – сделаем! – подумал Павел Иванович с прежним раздражением, открывая дверь в свою приемную. – Дебилы, господи!» – и, осознавая свою неправоту и оттого чувствуя себя слегка виноватым, к поднявшейся навстречу секретарше обратился вполне любезно:

– Доброе, доброе утро, Любовь Андреевна. Любонька, организуйте мне связь с Москвой. Да, с Василием. Ну, не беда, что суббота, он на месте должен быть. В крайнем случае домой к нему позвоните. Заранее благодарен.

Закрыв за собою дверь, Павел Иванович облегченно вздохнул – непросто сегодня общаться с людьми. Видеть никого не хочется.

«Наконец-то один!»

Не раздеваясь, он подошел к столу, с грохотом отодвинул кресло на колесиках и плюхнулся в него, откинулся на высокую, удобную спинку. Щелкнуть кнопкой – впорхнет Любовь Андреевна – подавать кофе, раздвигать шторы, докладывать о текучке. Пожалуй, не стоит вести себя необычно, сидеть так вот, одетым, в тихой полутьме. А может, услышанное по телефону – всего лишь идиотская шутка этих отморозков, уголовников? Возможно. Но, как наказывал Василий, ни шагу без его совета. Значит, надо ждать разговора с ним. А после Павел Иванович сам пойдет на подстанцию – для того, чтобы убедиться в том, что услышал по телефону.

– Сволочи! Ах вы, гады ползучие! – пробормотал Степанов, протягивая руку к кнопке вызова секретарши.

* * *

Вырвавшись из ворот степановского центра, темно-красная «девятка» круто вывернула на дорогу и помчалась по ней, не соблюдая правил, обгоняя попутный транспорт. Красный свет на перекрестке ее остановил. А когда он сменился зеленым, машина двинулась с места спокойно и плавно, уже ничем не выделяясь из прочих, ей подобных. Но для того, чтобы это состоялось, Андрею Семеновичу Скопцову, сидящему за рулем «девятки», пришлось взять себя в руки. О владевшем им возбуждении можно было теперь судить только по излишней порывистости движений, когда он переключал передачи, кривящимся в злой гримасе губам и приподнятой более обычного голове, отчего создавалось впечатление, что смотрит он вперед, сквозь лобовое стекло, с глубоким презрением ко всему окружающему.

Ивлеву, сидящему рядом с ним, не нравилась такая манера соратника держать себя, а в сочетании с его упорным молчанием, нежеланием отвечать даже на обвинения в идиотской торопливости, там, возле подстанции, злила Сергея, распаляла до зуда в костяшках кулаков. Поведение Скопцова, на взгляд Сергея, сейчас сильно отдавало каким-то высокомерием. Будто он, Бонза, был один виноват в постигшей их неудаче. Бред! Вешать на себя собак Сергей не позволял никому и никогда. Обо всем этом, не долго думая, он и поведал коллеге, изложил в выражениях кратких и энергичных, какие и требовались в подобных обстоятельствах. И отвернулся к окну, демонстрируя отсутствующее хладнокровие. Андрей молчал недолго.

– Нет, Сергей, не буду я отвечать тебе грубостью, хоть и мог бы. Хоть и считаю, да ты и сам это понимаешь, что заслужил ты гораздо большего, чем просто «лох». Но – нет, не спровоцировать тебе меня, и не старайся.

Скопцов повернул руль, надавил на педаль, и «девятка» остановилась у бордюра неподалеку от троллейбусной остановки. Ивлев, оторвавшись от созерцания разномастной толпы, перевел на товарища недобрый взгляд.

– Андрей Семенович, – произнес он с издевкой, – интеллигент ты вшивый! Что делать будем?

Он успел сменить брезентовую спецовку на плащ из черной турецкой кожи и выглядел сейчас пародией на презентабельного американца довоенной поры. Полуседой ежик жестких волос и короткий толстый мундштук с сигаретой усиливали сходство.

Скопцов молчал, покусывая губу. Взбудораженному Ивлеву его молчание опять показалось высокомерным, и он взорвался во второй раз.

– Ты… Ах ты, ишак холощеный! Какого же ты хрена, недоумок, коней гнал? А сейчас ты спокоен, да? Лучше бы там, у подстанции, дергался поменьше, не отрывал от дела меня, глядишь, все по-другому бы обернулось!

– Дурак ты, Бонза, – не удержался-таки Скопцов от грубости, но произнес ее спокойным тоном, по-будничному. – Ты видел, как мы выезжали? Скажи спасибо, что эти щенки на воротах лентяями оказались, а то затеяли бы возню с досмотром машины… Хороши б мы были даже без трупа в багажнике. Как знать, когда энергетики раскачаются причину внепланового включения силового шкафа проверить? А ну если к тому моменту мы бы все еще перед охраной шаркались? Ведь мы оборудование в эту самую подстанцию привозили, так? Нами и заинтересовались бы прежде всего. Тьфу! – сплюнул в сердцах Скопцов в открытое окно.

– Понимаю я все! – почти проорал Сергей.

– А раз понимаешь, то какого ж… упрекаешь меня в торопливости? С нашим-то пропуском дергать надо было оттуда как можно быстрее. Меньше шансов на неприятности нарваться. И не говори, что уже нарвались, не сотрясай воздух, без тебя знаю. А только так я тогда думал, когда сигналил тебе. И прав был, скажешь – нет? А сдурил ты, Бонза. Э-эх, с бабой не смог сладить! Ее не в шкаф, а в машину тащить надо было. Тоже мне, урка. Да не сопи ты, не надо никого пугать. Сам знаешь, что в этом деле без меня ты – ноль без палочки.

Скопцов кончиком пальца поправил на носу очки в толстой темной оправе, коротко, яростно блеснул стеклами в сторону подельщика, грызшего свой толстый мундштук уже молча.

– Ну да ничего, ладно. Сидеть вот так и виноватить друг друга – пустое дело. Вывернемся, даст бог. Хотя нарисовались здорово. Как только вскроется все, охрана живо припомнит и машину, и наши с тобой портреты. Может, уже… Я вот что думаю. Что же это за баба подвернулась тебе под горячую руку? Уж больно резва. Прямо не в меру.

– Подожди, Андрей, – прервал его Бонза, обрадовавшись тому, что обсуждение происшедшего отошло от оценки его действий. – А кого же я тогда сжег?

– Томку Ромину, конечно! – Скопцов нервно, визгливо рассмеялся. – Уж не думаешь ли ты, что труп от нас сбежал на окоченевших ноженьках? Бабенка твоя, пока ты меня матюгал за торопливость, очухалась, засунула в шкаф, куда ты ее запихнуть додумался, труп Роминой, а сама на ее место легла. Это чтобы ты не понял и сразу метаться не стал, а дал ей время уйти.

– А ведь лежала, как в глухом вырубе, – покачал головой Ивлев. – Меня не было какие-то минуты. Что ж она, как на пружинах действовала, тяжести таская?

– Значит, не в таком уж вырубе, – подытожил Скопцов. – Притворялась она.

– То-то саданула она меня ногой, как копытом. Не как мужик, конечно, но и не как баба. Да и какой бабе при таких обстоятельствах в голову придет труп ворочать? И хладнокровно на его место ложиться?

– Этого я тоже не понимаю. Пока не понимаю. Но лопухнулся ты позорно, – то ли посмеялся, то ли посочувствовал Андрей Бонзе и, видя, что у того опять вздувается на лбу жила, поспешил смягчить впечатление от сказанного. – Ладно, хватит. Хватит, Сергей! Давай думать, что дальше делать.

Сергей выбросил сигарету в открытое окно, попал ею в деваху в темном комбинезоне с ярко раскрашенным лицом, проходившую мимо, и, зарядив мундштук новой, полез за зажигалкой.

– Перед Джулаевым мы в долгу. И еще в большем долгу перед его людьми. Наобещали, взялись, теперь назад не повернешь. На нас надеются. Выход один – надо щемить Степанова. Не так всерьез, как обошлись с Томкой, но все же настолько, чтобы его московский братец за голову взялся. Говорили же, что любит он его, родного, ха! – Ивлев скривился и ударил себя по колену, будто гвоздь вбил.

– Верно, – Скопцов кивнул с видом учителя, добившегося наконец верного ответа от туповатого ученика. – Но прежде всего избавимся от машины. Охранники хорошо ее приметили. Я уже знаю, куда ее спрятать.

Андрей двинул рычаг скоростей, проверяя нейтраль перед запуском двигателя, но Ивлев остановил его, взял за руку.

– Андрей, я теперь всю тыкву изломаю, прикидывая, что ж это за баба мне попалась? – вернулся он к прежнему.

– Не простой это человек, – сказал Скопцов уверенно и тихо. Он замялся в поисках подходящего слова и прищелкнул пальцами от усилий. – Ее спецподготовка за километр чувствуется. Разве нет?

Сергей повернулся к нему всем телом, локоть положил на спинку сиденья и не заметил, как задел сигаретой за подголовник, и она, вылетев из мундштука, упала на пол.

– Ты хочешь сказать, что за нас уже взялись?

– А ты не помнишь, кого мы щемим? Не понимаешь, на кого замахнулись? Забыл, какой пост занимает в Москве Василий Степанов?

Ивлев, задумавшись, сжал зубами пустой мундштук и с шипом потянул через него воздух.

* * *

Добравшись до машины, я успокоилась уже настолько, что смогла трезво оценить первые результаты. Неплохими они мне показались. Тело Роминой найдено мной и потеряно негодяями. Будет потеряно. С того момента, когда Гром узнает, где оно сейчас. И очень хочется надеяться, что Андрей сочтет мою задачу выполненной и, по заслугам, выведет меня из дела, когда узнает еще и номер машины, на которой раскатывают убийцы.

Феноменально не везет сегодня этим людям. Когда начинается полоса невезения такого масштаба, лучше всего прекратить шевелиться, все равно ничего хорошего не получится, успокоиться и терпеливо пережидать черные времена. Теория. А практика – вот, перед глазами. Они, эти двое, в той самой «девятке», не могут представить и не представляют, насколько им сегодня не везет. Во второй раз – и теперь уже чисто случайно – я наткнулась на них. Как в тире, попала в десятку за тридцать шагов с завязанными глазами.

Позвонив по телефону-автомату Базанову и спросив у него адрес, куда могу сдать собранный урожай, и пообещав включить в машине маячок-пищалку, чтобы покупатель смог найти меня в городской толчее, если по этому адресу мне не удастся подъехать вовремя, я с чувством качественно сделанного дела села в «Ниву» и покинула тихий дворик, в котором она простояла все утро. Напряжение схлынуло, и можно было заняться обдумыванием меню сегодняшнего ужина. До обеда мне едва ли удастся освободиться, а вот к ужину… Если повезет. Но вероятнее всего – повезет, потому что не везет сегодня им. Надо думать, что Суров постарается, чтобы их невезение не ограничилось только сегодняшним днем.

Я вывела машину на улицу и – вот оно, везение, в действии – буквально через несколько десятков метров, даже не доехав до ближайшего перекрестка, неподалеку от троллейбусной остановки приметила темно-красную «девятку» со знакомыми номерами. Приятно удивленная, я поспешила остановить машину в первом подходящем для этого месте, наскоро подкрасила губы, помадой навела на щеки яркий румянец и вышла, по наитию захватив с собой пищалку, которую обещала Базану включить, чтобы по ее сигналу Грому легче было найти на улицах «Ниву».

Двое в «девятке» были настолько увлечены разговором, что к их машине можно было пристроить не только миниатюрный приборчик, а и милицейскую мигалку на крышу пришлепнуть, не опасаясь, что заметят. Справившись походя с делом, я двинулась мимо них и мелочно поплатилась – тот, с которым я боролась в щитовой, мельком глянув, бросил окурок, глянул волчьими глазами и, не узнав меня в девахе с безвкусно размалеванным лицом, поднял стекло.

Отъезжать, судя по всему, они не торопились, и я, отыскав поблизости телефонную будку, еще раз набрала номер Базана. Не дав ему сказать и слова, сообщила:

– Артюшенька, пищалку я включила. Только стоит она не на «Ниве», а на темно-красных «Жигулях» девятой модели, в которых сидят убийцы Тамары Роминой. Номера их машины ты уже знаешь.

Базан остолбенело молчал некоторое время и, наконец, выдавил:

– Понял. Я передам Грому, пусть пеленгует. А ты…

– Попытаюсь их отследить, – перебила я его. – Не вредно будет знать, где их искать при необходимости.

– Отличная работа, Юль, но у тебя же… – начал он, но я, не дослушав, повесила трубку. Не до похвал, когда бандюги скрыться могут в любой момент. А что пеленгатора у меня нет, и, значит, сигнал пищалки для меня не существует, я и без него знаю.