Глава 3

Я шла по Мамонтовской к дому Гольдштейнов той самой дорогой, которой еще два дня назад шел Марик. Дома все были одинаковые, похожие друг на друга, как близнецы. Гольдштейны жили в неплохом районе. Совсем недалеко от школы и университета. Однако найти дом оказалось делом нелегким. Я немного поблуждала вокруг школы и вышла совершенно на другую, ненужную мне улицу. Поняла я это не сразу. Сначала я прогулялась до дома, номер которого вполне меня устроил. Мне был нужен дом номер семь. Этот дом тоже оказался седьмым. Ну вот, подумала я удовлетворенно, зашла внутрь и почти добрела до верхнего этажа хрущобы. Устремившись к нужной двери, я обнаружила, что с оной дверью глупейшим образом прокололась. Мне была нужна тридцать седьмая квартира, а на этой стоял номер «29». Ладно… Ничего страшного. Лишняя гимнастика только полезна для хорошей формы моих прелестных длинных ножек. Я спустилась вниз. Там почти никого не было. Только маленькая девочка задумчиво болтала на скамейке ногой, догрызая яблоко. На меня она посмотрела равнодушно, но снисходительно. Это меня немного приободрило, и я обратилась к сей инфанте с глупым вопросом, на какой, собственно, улице в данный момент я нахожусь. Девочка, как ни странно, нисколько не удивилась моему откровенному неведению и строго ответствовала:

– Страханская…

Уточнять, что за улица Страханская и далеки ли от нее до Мамонтова, я не рискнула. Я и так была слишком навязчивой. К тому же, немного подумав, догадалась, что имеется в виду Астраханская. Дальнейшее мое присутствие в жизни девицы было верхом неприличия. Нельзя отвлекать серьезную личность от важных дел глупыми вопросами. Даже частному детективу. Я опять прошла мимо школы, из которой два дня назад вышел и пропал Марик. Школа показалась мне гробницей фараона, загадочной и неприступной. Место, в котором происходит несчастье, несет на себе печать зла. Даже если это школа. Дети внутри кричат и звонок звенит. Ничего страшного. И все же там что-то неладно. Зло оставило свою печать. Я тряхнула головой. Действительно, обычная школа. Там, внутри, дети. Ты все придумываешь, Танечка. Все тип-топ. И вообще – был ли мальчик? Простояв перед серым фасадом несколько мгновений, завороженная безликостью стены, я вздохнула. Марик отсюда не появится. Я продолжила путь. Через десять минут я вышла наконец-то на вожделенную Мамонтовку. Уже подойдя к дому номер семь, я остановилась и закрыла глаза. Передо мной отчетливо возникла фигурка мальчугана в красной куртке с ранцем. Он шел по улице. Размахивал ладошкой в такт походке. Ему было спокойно и весело. Он увидел кошку. Остановился. Подарил ободранной кошке свою неповторимую улыбку. Кошка благодарно потерлась о его ногу. Он погладил ее и наверняка загадал желание. Марик знал, что если загадать желание, когда гладишь трехцветную кошку, оно исполнится на все сто процентов. Он был нормальным ребенком.

Потом он пошел дальше. Его фигурка в моем воображении продолжала свой путь, становясь меньше, меньше, меньше… Внезапно он исчез. Провалился в черную бермудскую дыру. Но в последний момент он обернулся. Мне показалось, он почувствовал мое присутствие. «Остановись, – попросила я. – Пожалуйста, Марик… Не подходи к краю».

Он действительно стоял, оглянувшись. Но его заинтересовала не я. Что-то невидимое мне привлекло его внимание. Он вернулся, услышав нечто скрытое от моего слуха. Я увидела, как он недоуменно улыбается. Кому ты улыбаешься, хотелось спросить у него. Он кивнул головой, соглашаясь с неведомым предложением, и исчез. Так же внезапно, как появился. Провалился в тишину и темноту, как в канализационный люк.

Кто-то пушистый потерся о мою ногу. Я открыла глаза. На меня смотрела зелеными Мариковыми глазами ободранная трехцветная кошка из моего странного видения.

Кошка явно знала многое, но люди несовершенные существа. Они не понимают язык животных. Иногда у меня создается ощущение, что люди и свой язык понимают с большим трудом.

* * *

Поднявшись на четвертый этаж, я остановилась. Нажать на кнопку звонка оказалось не так просто, как мне думалось. Это в мыслях все гладко: «Здрасьте-мордасьте, я частная сыщица по имени Таня Иванова. Не могли бы вы предъявить мне вашего сынишку, чтобы я успокоилась». Поэтому, когда встретившая меня на пороге Софья Владиславовна отнеслась ко мне немного настороженно, я не удивилась.

Конечно, я подстраховалась – Андрей должен был предупредить ее о моем визите. Однако могло произойти и так, что Мельников не успел этого сделать. Перезвонить же ему я не успела и теперь отчаянно ругала себя за легкомыслие – могла выйти неувязка.

Софья Владиславовна оказалась красивой женщиной с копной тяжелых длинных волос. Ее лицо покоилось в раковине прически естественно и гармонично, создавая образ аристократичный и изысканный. Она очень молодо выглядела. Ее фигура, несмотря на возраст, была стройной и хрупкой. Я никогда бы не дала ей пятидесяти. Многие мои ровесницы выглядят старше. Да, Софья Владиславовна была красавицей. Маленький прямой нос, большие глаза изумрудного цвета. И цвет кожи, которому можно было только позавидовать. Ровный, нежный, изысканный. Посмотрев мне в глаза с обезоруживающей простотой и смелостью, она улыбнулась и протянула мне руку:

– Андрей Николаевич меня предупредил, что вы хотите со мной поговорить о Марике. Давайте знакомиться – меня зовут Софья Владиславовна. К сожалению, Игоря Викторовича дома нет – он на работе.

И тем не менее я почувствовала, что она напряжена. Ее можно было понять: я вторглась сюда без приглашения. Вряд ли ей могло быть понятно, почему мне захотелось появиться здесь. Она смотрела на меня приветливо, но ожидая удара. Я улыбнулась ей. Моя улыбка немного сняла напряжение. Я сказала:

– Оказывается, родной Тарасов иногда способен заставить поблуждать. Я нашла вас с трудом.

– Я сама путаюсь в одинаковых домах, – призналась она с вежливой улыбкой.

– В этом нет ничего странного.

Лед, кажется, тронулся. Мы посмотрели друг на друга с интересом. Она поняла, что я пришла не из праздного любопытства.

* * *

Меня пригласили войти. В комнате было огромное количество книг. Пространство, не заполненное книгами, было отдано картинам и иконам. Я сразу почувствовала замечательный запах. Пахло уютом, любовью и теплом. В этом доме хотелось остаться подольше, если бы не примешивающийся к обычному аромату отвратительный вкус принесенного чьей-то злой рукой горя. Меня довольно трудно обмануть – в улыбке Софьи Владиславовны присутствовала горечь. Ее глаза, обведенные темными кругами, свидетельствовали о бессоннице.

Марика не нашли. Отчего же тогда они предпочитают справляться со своим горем сами? Что их так напугало? И – кто их напугал?!

* * *

Софья Владиславовна рассказывала о Марике медленно, слова давались ей с трудом. Мы сидели с ней на кухне и пили замечательный чай с необычным цветочным привкусом. Я пыталась разговорить Софью, убедить ее в том, что незачем бояться киднепперов. Из своей практики я знала, что они трусы. Но трусы – самые опасные люди. Именно от них можно ожидать любых неприятных поступков. Говорить об этом мне не хотелось. Зачем пугать человека, и без того напуганного? Софья слушала меня молча. Она не знала, как ей следует поступить.

Выгнать меня? Может быть, ей этого и хотелось. С чего бы это ей доверять молодой даме с огромным апломбом, пытающейся доказать ей собственную полезность? Я и сама пока не очень уверена, что смогу отыскать ее ребенка. А уж ей-то сомневаться в моих силах сам Бог велел…

Сказать, что не нуждается в моих услугах? Но она в них нуждалась. Даже если она мне не верит, она понимает, что я ей необходима сейчас. Остаться одной, с этой безнадежностью в душе? Когда ее ребенок находится неизвестно где и никто не может поручиться за его сохранность? Этого сделать она не могла. Я была ее последней надеждой на Мариково возвращение. Принять мое предложение помощи?

Я решила пока не особенно напрягать ее. Пусть думает.

* * *

В квартире, как я уже говорила, было много икон. Заметив мое удивление, Софья Владиславовна замялась. Тема религии и ее отношение к ней не позволяли Софье чрезмерно откровенничать. Я спросила:

– Софья Владиславовна, эти иконы… Вы их собираете?

Мне показалось, что она вздохнула с некоторой досадой. Наверное, я не первая задавала подобный вопрос. И ее отношение к православию уже доставляло ей хлопоты. Во всяком случае, я пожалела, что задала его. Он явно был неуместен.

– Извините, – тихо попросила я.

– Ничего, – ответила она, – это вы извините, Танечка. Мы – крещеные евреи.

Она сказала это с горечью. Потом встряхнула головой и улыбнулась:

– Ко всему надо относиться с мужеством. Если принимаешь от Господа счастье, то нужно уметь и несчастье принимать. А нам силенок не хватает.

Она вспомнила о Марике. Воспоминание заставило ее отвернуться. Так она хотела скрыть от меня рвущуюся из души боль. Справившись с собой, она взглянула на меня. Я удивилась, до какой степени ее взгляд похож на Мариков. Такой же добрый, ободряющий, светлый… Похоже, Марику и его матери было дано знать нечто, неведомое нам – простым смертным.

– Софья Владиславовна, – решилась я, – Андрей, надеюсь, рассказал вам, почему я хотела нашей встречи с вами…

Она кивнула.

– Конечно, рассказал…

– Я очень хочу вам помочь найти Марика…

– Очень вам благодарна, Танечка, – перебила она меня, пряча глаза, – но… Марик действительно нашелся. Он у Верочки.

Я пыталась встретиться с ней взглядом. «Господи, зачем? – подумала я. – Зачем она лжет, не умея лгать? Что вынуждает ее это делать?»

– Перестаньте, – попросила я ее, – Марик не нашелся. Зачем вы пытаетесь обмануть меня?

Она испуганно молчала. Мне показалось, что моя настойчивость ей неприятна. Пока она мне не верила. Ее взгляд перебегал от меня к телефону. Так. Опасность исходила оттуда. Значит, ей звонили и угрожали. Не нужно быть психологом, чтобы без особенного труда определить – Софья Владиславовна боялась собственного телефонного аппарата и этот страх не был напрасным. Именно с телефонным аппаратом была тесно связана опасность, угрожающая ее сыну. Что ж. Попытаемся еще разок.

– Софья Владиславовна, я не имею отношения к милиции. Я – частный сыщик. Понимаете? Они ведь требовали от вас, чтобы вы не обращались в милицию? Так?

Она вздрогнула и беспомощно огляделась. Она боялась, что нас подслушивают. Ай, Танечка, умница. В яблочко попала. Только не расслабляйся. Продолжай. Быстрота и натиск – залог будущих успехов.

– Я очень хочу вам помочь. Но для этого вы должны согласиться принять мою помощь и поверить в меня. Иначе у нас ничего не получится. Пожалуйста, ради Марика – поверьте мне больше, чем его похитителям!

Она молчала, наклонив голову. Мне был виден ровный пробор ее прически. Плечи были опущены вниз и немного подрагивали. Я догадалась: она плачет. Подошла к ней и обняла ее.

– Они угрожали мне, Таня, – прошептала она совсем тихо, подняв заплаканное лицо, – угрожали его жизнью… Что мне делать, Таня? Что? Где я возьму деньги, которые они вот-вот потребуют?! За что они так с нами, Танечка?

Отчаяние вырвалось вместе со слезами. Она уже не пыталась сдерживать себя. Просто плакала, как ребенок, приговаривая:

– Там ведь Марик, Танечка… Там мой Марик… Что они с ним сделают? Что они сделают с моим сыном?

Я молчала. Ее слезы растопили недоверие между нами. Сейчас мы были похожи на мать и дочь. Ей надо было выплакать накопившуюся боль. Потом она станет свободнее. А значит, к ней вернется мужество и способность сражаться. Что сделают… Я надеялась и верила, что еще не сделали. Теперь, когда я вступила за запретную черту, они могут забеспокоиться и нанести ребенку вред. Надо было быть предельно осторожной. От меня сейчас зависела жизнь Марика. И впервые стало страшно от осознания собственной ответственности за его будущее… Я была просто обязана выиграть.

* * *

Она медленно успокаивалась и была похожа на заблудившуюся в лесу девочку. Держать себя в руках, зная, что твой ребенок сейчас находится у злых людей, – нелегкое дело. Наконец ей это удалось.

– Как же нам быть? – спросила она. Вопрос адресовался в пространство, но и это уже было победой. Она взяла меня в союзницы, поверив – я сделаю все возможное, чтобы выручить Марика из беды. – Вдруг они узнают о вас… И еще…

Я поняла ее. Она не рискнула спросить меня о гонораре. У нее не было денег.

– Для начала расскажите мне о звонке, – пожала я плечами, – потом будем думать, как действовать дальше…

Она задумалась. Потом неуверенно начала:

– Собственно, я не знаю, с чего начать… Наверное, о том, как пропал Марик, вы знаете…

Я кивнула.