Однако вспомнить о кошмарном происшествии мне пришлось уже буквально на следующий день. Вернее, утро: стрелки моих наручных часов еще только подбирались к восьми, когда я, забросив на плечо спортивную сумку и отчаянно зевая на ходу, сбежала по ступенькам и толкнула дверь подъезда, держа курс в ближайший спортзал. В планах у меня было: как следует попотеть на тренажерах, затем проплыть на дорожке бассейна мой всегдашний «червонец» (десять километров), потом – сауна и тир. Профессия требовала всегда быть в норме; а в последнее время у меня подвалило столько клиентуры, что в спортзале я не была, наверное, уже недели три.

Мой боевой конь – не очень новый, но очень проверенный «Фольксваген», припаркованный на этот раз аккурат возле подъезда, приветственно мигнул фарами. Я села за руль, бросила рядом сумку и, перед тем как выехать со двора, окинула быстрым взглядом окрестности. Сделала я это скорее по привычке: как упоминалось выше, клиента у меня в настоящий момент не было, следовательно, не было и опасений, что кому-то может понадобиться моя молодая жизнь. Однако натренированный глаз сразу отметил: одновременно со мной тронулась с места и другая машина – ярко-красный «Гранд-Чероки».

Дальше последовала сцена преследования из дешевого детектива: я на трассу – и он на трассу. Я несколько раз вильнула, сделав ложный маневр, – тип в «Чероки» повторил мою траекторию, причем настолько явно и не скрываясь, что это было сильно похоже на издевательство. И держался он, что называется, «след в след». Словом – нахал. Или враг?

Больше всего меня злило, что преследователь прятался за тонированными стеклами, и я понятия не имела – один он там или с какой-нибудь кодлой. Да ну к черту!

Не отрывая взгляда от зеркальца заднего вида, я нащупала в боковом кармане сумки пистолет. В голове промелькнула мысль выскочить из машины при первом же удобном повороте и надавать им (ему) по рогам – ясно же, что развлекаться подобным образом может только шпана зеленая. Но как только я нажала на тормоз и сгруппировалась, чтобы одним рывком выбросить тело из салона, – «Чероки» скрылся за ближайшим поворотом…

* * *

Через час нелепая сцена с преследованием выветрилась у меня из головы. В спортзале я оторвалась так, что еще неизвестно, кто через полтора часа выглядел более уморившимся: я или тренажеры. Чувствуя во всем теле блаженную усталость, которая приходит только тогда, когда ты полностью довольна собой, я направилась в сауну, а затем вознаградила себя за все старания тем, что шлепнулась в прохладно-хрустальную воду бассейна безо всяких правил, оставив за собой целый сноп брызг.

Нужно было сделать никак не меньше двадцати пяти заплывов туда-обратно, и я с удовольствием разрезала воду ровными взмахами рук. И опять смотреть по сторонам не было никакой необходимости, но боковым зрением я заметила на трибуне для зрителей постороннего мужчину. Я говорю «постороннего», потому что одет он был слишком цивильно для человека, который пришел в бассейн позаниматься. Для посетителя спортзала его строгий костюм с галстуком никак не подходил. А для простого зеваки, который забрался на трибуну от нечего делать, было еще слишком рано – около десяти утра.

К тому же я успела заметить, что тип на трибуне наблюдал за мной с явным интересом. «Похоже, моя популярность сегодня утром выходит за пределы благоразумия», – подумала я, стараясь не выбиваться из ритма. Какого черта! В конце концов, все дело может быть просто в моем тренированном теле – почему бы нормальному мужику и не поглазеть на красивую женщину в новом купальнике, рассекающую волны с ловкостью и изяществом уверенной пловчихи?

Но когда я вышла из воды и направилась к шезлонгу, где оставила полотенце, странного типа на трибуне уже не было.

– Ну и славно, – пробормотала я, вытираясь. – Не стоит портить выходной день сомнительными знакомствами.

А в душе уже начинали скрестись кошки.

* * *

На третьем этаже было уютное кафе, где классно варили капучино. Я расположилась там, намереваясь вознаградить себя за все старания чем-нибудь этаким, запрещенным для фигуры. Официант поставил передо мной чашку с кофе и тарелку с каким-то мудреным печеньем, я достала сигарету (только не говорите мне про несовместимость курения со здоровым образом жизни – я на такой образ не претендую, иначе не работала бы телохранителем) и приготовилась уже дивно провести ближайшие полчаса. Но…

– Разрешите? – я увидела перед собой руку с зажигалкой, подносившую огонек к моей сигарете. Незваный кавалер возник как чертик из табакерки – никаких шагов перед этим я не слышала, а слух у меня такой же тренированный, как и все остальное.

Если он хотел меня удивить, то черта с два я дам ему понять, что и в самом деле удивлена! Неспешно прикурив от огонька, я глубоко затянулась, выпустила дым, откинулась на спинку стула и только тогда подняла глаза на того, кто стоял рядом.

Высокий. Элегантный. Одетый в дорогой костюм – кажется, от Армани. Блондин, но не натуральный – волосы чуть-чуть высветленные и уложенные у явно хорошего парикмахера. Холодные – как две прозрачные льдинки – серые глаза и тонкие губы – два ровных надреза на месте рта. Не скажу, чтобы его можно было назвать совсем уж неприятным типусом, но во всяком случае – явно не из тех, кого бы хотелось позвать на свой день рождения.

Стоит, смотрит и не уходит.

– Если вы сейчас скажете какую-нибудь банальность типа – почему я сижу здесь одна и что намерена делать вечером, наше знакомство прекратится, не начавшись, – сказала я. Нахалов надо отшивать сразу.

Он только усмехнулся.

– Я не собирался заводить беседу ни с одной из предложенных вами фраз. Достаточно только понаблюдать за вами какое-то время, чтобы убедиться – с такой девушкой разговор надо начинать совсем иначе. С других слов.

– Может быть, вы даже готовы предложить такие слова?

– Могу.

– Ну-ка?

– Пятьдесят тысяч долларов за двухнедельную работу, – быстро и без всякой подготовки сказал он.

Я постаралась, чтобы на моем лице не дрогнул ни один мускул. Неторопливо взяла чашку с остывшим кофе, пригубила, снова поставила на блюдце. Однако эффекта не получилось – я поперхнулась и позорно закашлялась, давясь дымом от сигареты.

Он усмехнулся еще шире, положил зажигалку в карман, похлопал меня по спине и легко, безо всякого приглашения с моей стороны, сел рядом за столик, придвинув к нему свободный стул. Все это время глаза-льдинки не отрывались от моего лица, и мне волей-неволей приходилось тоже изучать своего непрошеного визави. Теперь я могла бы сказать, что ему, пожалуй, лет сорок. Или чуть больше, но этот вывод можно сделать, только очень внимательно приглядевшись к мужчине, потому что он явно очень следит за собой – вон бугры мышц проступают даже сквозь ткань пиджака, потом опять же эта парикмахерская укладка, да и квадратное лицо тщательно выбрито и даже тронуто искусственным загаром.

– Так как? – спросил он, когда я перестала кашлять.

– Плата весьма умеренная, – сипло сказала я. – Не много и не мало – смотря за какую работу.

Внезапно в типусе произошла непонятная мне перемена – черты лица разгладились, стали мягче, глаза тоже потеплели, и вдруг стало понятно, что передо мной сидит нормальный мужик, которому вдруг надоело носить маску крутого мэна. Очень естественным жестом он протянул через столик руку и накрыл ею мою ладонь:

– Я вижу, Женя, что вы не особенно расположены ко мне, я имел несчастье не понравиться вам с первого же взгляда – один бог, впрочем, знает почему. Но у меня действительно сложилась очень сложная семейная ситуация, и именно вы, на мой взгляд, способны если не разрешить ее, то, как это принято теперь выражаться в телевизионных новостях, «заморозить». Моей семье – у меня две девочки, шестнадцати и тринадцати лет – угрожает серьезная опасность. Сейчас вы спросите меня, в чем она заключается, но ответить на этот вопрос предельно точно я вам не смогу. Но опасность есть. Скажем так: я чувствую это шкурой.

– Вы знаете мое имя, знаете, кем я работаю, знаете, как я выгляжу, потому что подошли ко мне первым… – Я прищурилась и выстрелила в него вопросом, которого он вряд ли ожидал: – Так это вы следили за мной все утро? Начиная от дома и потом здесь, в бассейне и кафе?

– Почему вы так решили?

– Потому, что о встрече с вами мы не договаривались, а о том, что я собираюсь в спортзал, не знала ни одна живая душа, – пожала я плечами. – Следовательно, найти меня здесь мог только тот, кто выслеживал мои перемещения с той самой минуты, как я вышла из подъезда. Это элементарно, Ватсон. Сейчас вам осталось только сказать мне, зачем вам понадобилась эта слежка, затем представиться, а потом… потом я буду решать, хочу ли я иметь с вами дело.

– Ну что ж, на этот вопрос я отвечу, тем более что он не представляет никакой тайны. Я действительно хотел некоторое время понаблюдать за вами со стороны, чтобы оценить… ваши данные, умение водить машину, уровень спортивной подготовки. По-моему, ничего удивительного, учитывая, что я хочу предложить вам серьезную работу.

– Пожалуй, – согласилась я. – Но учтите, что своего «да» я пока еще не сказала. И не скажу, пока не услышу, в чем будет заключаться работа. Рассказывайте. Начать желательно с того, кто вы сами такой и откуда про меня узнали.

Он немного помедлил, но не из робости, а скорее из желания еще немного поизучать меня. И даже немного отодвинулся в сторону вместе со своим стулом.

– Напрасно вы пытаетесь строить из себя эдакую мужичку, лишенную элементарных женских чувств и эмоций, – протянул он задумчиво и даже как бы про себя. – Во-первых, вам это не идет, во-вторых, в ваши годы и с вашей внешностью это совершенно лишнее.

– А в-третьих? – буркнула я, не очень-то довольная тем, как клиент строит разговор.

– А в-третьих, ваше обаяние, Женя, все равно все побеждает.

Я немного растерялась и хотела было уже послать несостоявшегося клиента куда подальше. Но он еще раз похлопал меня по руке и еще раз ободряюще улыбнулся.

– Я надеюсь, ваш гонорар в пятьдесят тысяч долларов не предусматривает легкого флирта с телохранителем? – фыркнула я и отдернула руку. – Давайте все-таки переходить к делу, или мы распрощаемся.

– Простите. Трудно удержаться от комплимента, когда видишь перед собой красивую женщину.

– Уже простила. Итак?

– Итак, зовут меня Аркадий Ильинский, я – адвокат. Не буду скромничать, довольно успешный – «Ильинский и партнеры», может быть, слышали?

Я кивнула – кто же в нашем городе не знает это известное адвокатское бюро, на счету которого немало громких дел. Среди клиентов «Ильинского и партнеров» были в основном схваченные в недобрый час за руку чиновники высшего звена, погоревшие на чем-нибудь бандиты и зарвавшиеся нувориши – у обычных людей денег на таких адвокатов нет. По слухам, одна предварительная консультация у Аркадия Ильинского примерно равнялась стоимости хорошего кухонного гарнитура.

– Сразу хочу предупредить вопрос, который, наверное, вертится сейчас у вас на языке. Нет, неприятности, которые сейчас переживает моя семья, к моей профессиональной деятельности отношения не имеют.

– Откуда такая уверенность?

– Это довольно легко вычисляется. В последнее время я не вел сколько-нибудь «скользких» дел. И потом, адвокатов у нас не убивают, какой в этом смысл? Нам даже не угрожают и не шлют никаких предупреждений. Чинить препятствия в работе адвоката – это да, этим занимаются все, от следователей до прокуратуры, такая уж у них традиция. Но не более того.

– Хорошо, допустим – пока только допустим, – что это так. А теперь…

Он кивнул и сунул руку во внутренний карман пиджака. На свет появился дорогой блокнот в «корочках» из крокодиловой кожи, который Ильинский быстро пролистал, остановившись примерно на середине.

– Вот. Это началось полгода назад – восемнадцатого ноября. Точность этой даты я устанавливаю по записи: «Передать деньги на устройство похорон Сони Заметовой». Соня – это школьная подруга моей младшей дочери, Ани. Ей было тринадцать лет, девочки очень дружили, Соня часто бывала у нас дома. Восемнадцатого ноября прошлого года Соня и Аня пошли в кино. Сеанс заканчивался поздно, я тоже задерживался на работе и встретить их не мог, а у Сониных родителей нет машины. Тогда я позвонил Анне и сказал, чтобы они взяли такси. Девочки вышли из кинотеатра, направились к стоянке, но свободных машин там не оказалось, и они решили остановить частника. Около них почти сразу притормозила вишневая «девятка», за рулем сидел человек, которого они не разглядели, тот был до глаз укутан в толстый шарф, впрочем, ничего удивительного – была довольно холодная погода. Девочки назвали адрес, человек за рулем кивнул, они сели в машину. Аня проехала три квартала и попросила остановить машину у нашего дома. А Соня… – он сглотнул. – Ее нашли только трое суток спустя. В лесочке на выезде из города. В мусорном мешке.

– То есть как – в мусорном мешке?

– Девочку задушили, затянули на шее удавку из резинового медицинского жгута – он валялся тут же. А потом засу… положили в большой черный мешок, такой, в который дворники складывают мусор, знаете? Убийца действовал очень аккуратно, он ничего не забыл. В этом же мешке оказалась сложенная вдвое шапочка Сони – наверное, она упала с ее головы, когда девочку душили, потом сумочка с разными девичьими мазилками, использованными билетами в кино и кошельком, в котором была небольшая сумма денег. То есть преступник ничего не взял, понимаете? Просто убил ребенка и положил его в мешок, как ненужную вещь или сломанную куклу.

– Вы сказали, преступник ничего не взял. А ее не…

– Нет. Соню не изнасиловали. Не было даже следов борьбы, ничего не было. Ее просто убили и положили в мешок.

– Да. Жуткая история, – я немного встряхнулась, стараясь отогнать от себя ужасное видение убитого и сложенного в мешок ребенка. – Но почему вы решили, что это убийство чем-то грозит вашей семье?

– Сначала, конечно, никто из нас так не думал. Все мы были в шоке от трагедии с Соней. Хотя как отец – я думаю, вы меня поймете, Женя, – в глубине души я испытывал облегчение от того, что это случилось не с моей дочерью. Я знаю – это низкое и подлое чувство, но я отец, Аня выросла практически у меня на руках, и…

– И на вашем месте такие мысли были бы у каждого родителя. Это вполне естественно. Ну а дальше?

– Дальше… Мы похоронили Соню, я помог ее семье деньгами, там очень сложная ситуация, у девочки были очень небогатые родители, три брата мал мала меньше… Было заведено уголовное дело, проверили всех владельцев вишневых «девяток», но это ничего не дало – ровно никаких зацепок, и через несколько месяцев дело пришлось закрыть. Все это время моя Аня, конечно, очень переживала, винила себя, что позволила подруге одной поехать дальше с незнакомым мужчиной, плакала, отказывалась есть, не могла спать – мы с большим трудом вывели ее из глубокой депрессии. Надо добавить, что не без помощи психологов и даже психиатров… И вот только все более или менее стало приходить в норму, только Аня начала улыбаться, только у нее появились новые подружки, школьные интересы, увлечения – как опять… Опять это произошло.

– Что?! – спросила я, нахмурившись. – В беду попала еще одна девочка? Другая подруга вашей дочери?

– Да… Именно так. Хотя нет, не совсем. Это была подруга Иры.

– Ира – это кто?

– Ира – моя старшая дочь. На три года старше Ани.

– Она тоже школьница?

– Нет. Не совсем. Она… Вы знаете, лучше я покажу вам. Вот.

На стол передо мной легла фотография. Сначала я не поняла, почему Ильинский положил ее передо мной: на первый взгляд это был обычный снимок милой голубоглазой девушки, правда, очень худенькой, которая лежит в постели и слушает плеер. И все-таки что-то настораживало. Я поднесла фотографию к глазам, вгляделась – и прикусила губу: меня поразил безжизненный взгляд Иры, ее неестественная – теперь это стало понятно – худоба, судорожно сжатые в кулачки руки, которые лежали поверх одеяла, а главное – восковой цвет лица, такой болезненный, что его нельзя было списать даже на дневное освещение.

– Ваша дочь больна?

– Да. Она очень больна. И давно. Очень давно. Она инвалид. Уже восемь лет она вот так лежит в постели, не говорит, не может двигаться, нуждается в постоянном уходе. Я показывал ее ведущим специалистам, и ни один из них не смог сказать мне ничего утешительного. Они говорят, что Ира даже не понимает, что с ней и вокруг нее происходит, никого не узнает, не может иметь никаких желаний, даже эмоций. Про таких говорят – «растение», но… но это моя родная дочь.

Голос у него сделался сиплый, глухой.

Я осторожно положила фотографию обратно на столик.

– Как это случилось?

Ильинский чуть погладил уголки снимка и медленно убрал его обратно в бумажник.

– Восемь лет назад Ирочка училась в первом классе. Только-только начался учебный год, она бегала такая веселая, шумная, каждый день новые впечатления, на одном месте даже минуты не могла усидеть, я называл ее – Муха. Один раз прибежала из школы: «Папа, завтра нас поведут в бассейн!» – тогда мы жили гораздо скромнее, чем сейчас, и она училась в обычной школе, уроки физкультуры для малышей проводились в городском бассейне. Моя жена собрала ей все необходимое – купальник, полотенце, мыло для душа, что там еще, тапочки. В такую красивую сумочку сложила, прозрачную с голубым дельфином… А на следующий день… На следующий день Иру увезли из бассейна прямо в реанимацию. Как нам объяснили – когда дочка нырнула под воду, ее колено застряло между трубой и стенкой бассейна. Моя дочь не смогла самостоятельно всплыть на поверхность, а одноклассники играли, плескались, брызгались, стоял шум, смех, гам – и Ирочкиного отсутствия просто никто не заметил.

– Как никто не заметил? А тренер? В бассейне, да еще если там дети, всегда должен находиться дежурный тренер!