Я внимательно посмотрела на Марию Васильевну. Если ее дочери семнадцать, то во сколько же лет женщина родила Олю? Если я была права и Марии Васильевне около пятидесяти, выходит, Оля поздний ребенок. Ладно, такое тоже бывает…

Вслух я спросила другое.

– А где отец Оли? Вы разведены?

– К сожалению, Семен бросил меня, когда я забеременела, – грустно пояснила моя собеседница. – Такое сплошь и рядом, как говорят – поматросил и бросил. А я дурочка была, в любовь верила. В двадцать пять лет с Семеном познакомилась, он мне голову вскружил. Есенина с Блоком цитировал, на гитаре играл, обещал, что женится на мне… Вот я и поверила. А когда узнала, что беременна, на радостях Семену сообщила. Ну и что вы думаете? Так он и сказал: мне ребенок не нужен, делай аборт. И вообще, я для него была развлечением, позже узнала, что у Семена еще несколько девушек было. Он же красивый был, девчонкам нравился. А я-то все думала, что он меня любит…

– Простите за бестактный вопрос, получается, вам сейчас сорок два года? – Я быстро произвела мысленные расчеты.

– Сорок три, – поправила Мария Васильевна. – Знаю, что плохо выгляжу. Понимаете, чтобы Оленьку содержать, мне пришлось на две работы устроиться. Так вот и живем – я постоянно работаю, Оля в школе учится… Зарплата у меня невысокая, я в музыкальной школе преподаю, а по вечерам еще уборщицей подрабатываю. Приходится из одного конца города в другой мотаться, чтобы никто не узнал, а то представляете, позор какой будет! Преподаватель в музыкальной школе учит детей и взрослых на фортепиано играть, а по вечерам полы моет в магазине…

– Да уж, вам не позавидуешь, – покачала я головой. Золотова продолжала:

– Как ни странно, Оля музыкой не заинтересовалась, хотя у нас пианино в комнате стоит, если хотите, я вам покажу. Мы его давно еще купили, мама моя жива была, царствие ей небесное… А вот Оля никогда играть не хотела, хотя я, когда дочка маленькая была, ей «Лунную сонату» Бетховена играла, Вивальди, Моцарта. Хотела, чтобы ребенок с детства к классике приучался. Зато Оленька очень хорошо рисует, правильно говорят – одним одно, другим другое. Я ее, несмотря на материальные трудности, в двенадцать лет в художественную школу отдала, она ее на отлично закончила. Жаль только, что сейчас Оля ничего не рисует… Хотите, покажу ее картины? В кухне ничего нет, я их в комнатах развесила, пойдемте!

Внезапно женщина оживилась, в глазах ее появились огоньки, и сама она как-то сразу выпрямилась, точно гордость за дочь заставила ее распрямить плечи. Я встала и пошла за Марией Васильевной в комнату – такую же маленькую, как кухня, вся обстановка там состояла из кровати, письменного стола с компьютером (не последней марки, явно недорогим), книжного и платяного шкафов. Я поняла, что это комната Оли, семнадцатилетней дочери хозяйки квартиры. Все стены были увешаны рисунками, в основном пейзажами какой-то сельской местности. Не скажу, что я хорошо разбираюсь в живописи, но, на мой взгляд, некоторые работы Оли были очень даже неплохими, судя по всему, эти картины она рисовала лет в пятнадцать. Были и совсем детские рисунки, но все работы Оли были яркими, сочными и жизнерадостными.

– Вот Оля рисовала в семь лет, – Мария Васильевна показала на маленькую картинку, на которой была изображена речка с островом, поросшим зеленью. – Это мы на дачу ездили, еще когда мама моя жива была. Сейчас, увы, уже не получается туда выбираться – у меня работа, а Оля даже в каникулы дома сидит, книжки читает да иностранный язык учит. Она хочет на переводчика учиться, мечта у нее такая… В одиннадцатом классе у нее нагрузка тяжелая, Оленька четыре раза в неделю к репетиторам ходит заниматься. По иностранному языку два раза в неделю, еще по математике и физике. Оля ведь у меня гуманитарий, а чтобы ей медаль получить, надо ведь по всем предметам отличницей быть! Вот времени у девочки моей совсем нет…

– Да, у вас талантливая дочь, – кивнула я, разглядывая картины. – И вы говорите, что Оля пропала? Когда это случилось?

– Понимаете, как бы так сказать… – Мария Васильевна замешкалась. – В последнее время с Олей что-то странное творится. Она совсем не такая стала, как раньше. Знаете, Оля ведь всегда росла тихой, скромной девочкой, подруг у нее не было, она только училась и домашние задания делала. В художественную школу ходила, в девятом классе ее окончила. Когда Оля маленькая была, я ее на танцы пыталась отдать, но пришлось секцию бросить – там ведь все дети вертлявые, раскованные, подвижные, а Оля комплексовала очень. Она стеснялась, и я решила, раз ребенку не нравится, то ладно. В бассейн тоже ее отдавала, но дочка заболела и бросила. А вот в художественную школу ходила с удовольствием. Сначала мама моя ее водила, но когда Оле было тринадцать лет, бабушка ее умерла от инфаркта. А меня постоянно дома не было, иногда без выходных приходилось работать, за что я себя сейчас ругаю. Внимания девочке не уделяла, и Оля росла без меня, если можно так выразиться. После смерти бабушки дочка в себе замкнулась и еще старательнее стала учиться, чтобы меня не расстраивать. Готовить сама начала, чтобы я на это время не тратила. Ну и уроков им очень много задают, на всякие глупости у Олечки времени не было. Я нарадоваться на дочку не могла – другие девчонки в ее возрасте о мальчишках да о шмотках думают, по дискотекам бегают, а Оля не такая. Она никогда у меня денег не просила, чтобы по магазинам прошвырнуться, да и не любит Оля наряжаться. Она очень умная, и кризиса подросткового возраста у нее не было. А вот в последние месяцы все как-то изменилось. Оля стала нервная, раздражительная, плакала часто. Я спрашивала почему, может, в школе что-то не получается, но нет – в дневнике одни пятерки, задания все выполнены. А Оля постоянно твердила, что не хочет в школу ходить, даже пыталась врать мне, что у нее температура. Я было подумала, может, в семнадцать лет у Оли этот самый переходный возраст начался? Может, влюбилась она в кого? Спрашивала, но дочка ничего мне не отвечала, только еще неразговорчивее становилась. Бывало, слова из нее не вытянешь, на мои вопросы не реагирует, а в глазах слезы. Я решила, что Оля по бабушке так переживает, скучает. Все-таки, кроме меня и бабушки, у нее родных никаких нет, вот, может, в этом вся причина? А неделю назад и вовсе кошмар случился. Я пришла домой с работы поздно вечером, а Оли дома нет. Это очень странно – дочка после школы всегда домой приходит, она мне по телефону мобильному звонит, сообщает, где она. Я давно ей сотовый подарила, самый простой, конечно. Но сейчас без мобильников никуда, стационарных телефонов давно нет. Конечно, телефон у дочки простой, без интернета, но звонить и писать смс-сообщения можно, а что еще от мобильника требуется? Так у Оли и компьютер есть, им по учебе он необходим. В конце концов, не в каменном веке ведь мы живем! Так вот, я по мобильному Оле позвонила, но номер был недоступен. Хотя в тот день репетиторов у дочери не было, и она мне смс прислала, что дома находится. Я забила тревогу – может, случилось что? Обзвонила все морги, все больницы, но нигде Оли, к счастью, не было. Всю ночь не спала, на работах отгул взяла, думала с утра в полицию идти. И тут Оля возвращается, как ни в чем не бывало! Я ее спрашиваю, ты где всю ночь была? Но дочка нулем на меня, собрала сумку и ушла на занятия!

– Раньше Оля никогда не уходила ночевать к знакомым? К подружкам? – уточнила я.

– Да не было у нее никаких подружек! – воскликнула Мария Васильевна. – Если бы она с кем-то дружила, то обязательно бы познакомила меня со своими друзьями! А так – нет, да и времени у нее не было…

– Это очень странно, – заметила я. – Что, вообще у вашей дочери не было хотя бы знакомых?

– Нет, ну знакомые, конечно, были, – пожала плечами женщина. – Одноклассники и одноклассницы, с ними Оля в школе общается. Но не дружит ни с кем. Она мне рассказывала, что в школе у них никто особо не старается, не учится. Кому-то по блату пятерки и четверки ставят, кто-то списывает… Школа-то у нас самая обычная, та, что поближе к дому. В классе, где учится Оля, девчонки только о всякой ерунде думают, не то что моя дочь. Да сейчас вся молодежь такая, это мне с дочкой повезло несказанно. Как с первого класса она стала на отлично учиться, так и до одиннадцатого старается. Потому что знает – с деньгами у нас туго, оплатить учебу в университете я при всем желании не смогу, надеяться Оле приходится только на свои знания. Дочка все это прекрасно понимает и потому пытается меня не расстраивать. Она же видит, с каким трудом мне деньги достаются!

– Но у вас есть предположения, куда могла уйти ваша дочка? – продолжала расспрашивать я. Мария Васильевна пожала плечами.

– Ума не приложу! – воскликнула она. – Когда мама моя жива была, она дружила со своей одноклассницей, Лорской Анной Степановной. У Анны Степановны есть внучка Лена, ей столько же лет, сколько и Оле. В детстве девочки дружили, хотя и виделись редко, только когда мы их в гости звали или Анна Степановна – нас. Я редко с ними ходила, так – обычное застолье, не больше. Потом мама умерла, и дружба эта сама собой прекратилась. Вот, наверно, единственная подруга Оли – это Лена, и то в детстве.

– Вы звонили Лорским? Когда Оля пропала? – уточнила я. Мария Васильевна кивнула.

– Да, я позвонила им, еще классной руководительнице Оли… Но у Анны Степановны дочки не было, а классная руководительница сказала, что Оля была, как обычно, в школе, на всех уроках, к посещаемости дочери у учителей претензий нет. А больше я не знала, кому звонить.

– Так, ладно, – кивнула я головой. – Что же было дальше?

– А дальше я стала подозревать, что дочка, может быть, попала в дурную компанию, – вздохнула Мария Васильевна. – Вечером того дня, когда Оля вернулась домой, я дождалась, когда дочка ляжет спать, и тихо прошла к ней в комнату. Достала ее школьную сумку и решила проверить – вдруг там наркотики? Или алкоголь? Оля никогда не пила спиртного, это точно, но кто знает – мало ли что могло с ребенком случиться! Но ни спиртного, ни сигарет, ни наркотиков я не нашла. Зато нашла записку, написанную от руки. Ужасную записку.

– Она у вас? – поинтересовалась я. Женщина утвердительно кивнула.

– Сейчас, я Оле ее не отдала, хотя утром спросила ее, что это… Дочка мне опять ничего не ответила, только зарыдала и убежала в комнату. Я записку себе оставила – хотела при случае снова дочь спросить, кто написал эту гадость…

Мария Васильевна вышла из комнаты, спустя пару минут вернулась обратно с клочком бумаги в клетку. Она протянула мне листок со словами:

– Вот, полюбуйтесь…

На тетрадном листе были от руки написаны следующие слова: «Уродка, вали из этой школы, заучка дрянная!». Естественно, без подписи. Я повертела записку в руках, потом спросила у матери девушки:

– Вы позволите забрать записку?

– Да, конечно, делайте с ней что хотите! – воскликнула Мария Васильевна и сокрушенно добавила:

– В жизни бы не подумала, что кто-то напишет такое моей доченьке… Может, это не ей предназначалась записка?

– Тогда что она делала в Олиной сумке? – резонно поинтересовалась я. Золотова пожала плечами.

– А вдруг Оля отняла записку, чтобы она не досталась тому, кому была адресована? Это же очень мерзко, получать такое…

– Сомневаюсь, – протянула я. – Вы же говорите, что ваша дочь не ладила с одноклассниками?

– Ну не то что бы не ладила… Просто у нее не было подруг, вот и все. Но это же нормально, откуда у Оли время на друзей? Она же учится на отлично, а представляете, какая это нагрузка? Старшеклассникам так много задают!

– Нет, отсутствие друзей – это ненормально, – возразила я. – Человек – существо социальное, он не может без общения. Если, конечно, не является глухим интровертом, что само по себе считается отклонением от общепринятых норм.

– Но у меня тоже нет подруг! – воскликнула Мария Васильевна. – Я живу для Оли, а Оля – для меня! Это же логично!

Я не стала объяснять женщине неправильность ее позиции – в конце концов, каждый живет так, как считает нужным, и не мне решать, что верно, а что нет. Мое дело – распутывать преступления, но никак не наставлять на путь истинный ошибающихся людей. Я кивнула и спросила:

– Что же произошло дальше? После то- го, как вы обнаружили в сумке дочери записку?

– Я несколько раз пыталась поговорить с дочерью по душам, – проговорила Мария Васильевна. – Спрашивала, не обижают ли ее в школе, как у нее дела… Но Оля на откровенность не шла – просто говорила мне, что все хорошо, показывала дневник с оценками и шла учить уроки. Или спать, если я поздно возвращалась. Я было решила, что и на самом деле все нормально, записка – глупое недоразумение, а ночевка Оли не пойми где – случайность. Вдруг ее позвали на день рождения, празднование затянулось, и автобусы уже не ходили? Вот Оле и пришлось остаться ночевать у подружки или одноклассницы, не знаю у кого. Мало ли, в самом деле!

– А вы не думали, что ваша дочь, возможно, встречается с молодым человеком? – предположила я. Мария Васильевна отрицательно покачала головой.

– Ну что вы, Татьяна Александровна! В Олином возрасте о мальчиках думать рано, ей учиться надо, в университет поступать, готовиться! Вот отучится в высшем учебном заведении, на работу устроится – тогда и о замужестве можно думать! А Оле ведь сейчас всего-навсего семнадцать лет!

М-да, Мария Васильевна прочно застряла веке в восемнадцатом, подумала я про себя. И откуда она такая взялась, с замашками «тургеневской барышни» и абсолютным незнанием жизни?! Да в наше время девчонки лет в четырнадцать, а то и раньше, девственности лишаются, в семнадцать некоторые аборт делают или рожают по «случайному залету»… То, что Мария Васильевна – уникум, вымирающий экземпляр, я уже поняла, но является ли таковой Оля? Вполне возможно, что, пока мать вкалывает на двух работах, девчонка спокойно себе крутит романы направо и налево. Ну и учиться не забывает, вдруг она ко всему прочему действительно умна, обладает прекрасной памятью и легко справляется с нагрузкой в школе? Или все-таки Оля – Мария Васильевна номер два, девица, воспитанная на русской классике и абсолютно не знающая суровых реалий этого жестокого мира?..

– Ладно, рассказывайте дальше, – попросила я.

– А дальше произошло ужасное, – вздохнула Мария Васильевна. – Я пришла домой после работы, это было два дня назад. Оли дома не было. Я удивилась – на часах половина десятого, обычно дочка меня дожидается с работы, ужин мне готовит, и только когда я возвращаюсь домой, спать ложится. В тот день занятия у Оли закончились рано, в первом часу дня, и после школы ей никуда не нужно было идти. Четверг, в этот день у нее не было репетиторов. Они у нее по пятницам, понедельникам, средам и воскресеньям. Днем, как обычно, Оля прислала мне эсэмэску, что она дома, и я была спокойна. Однако вечером дочери дома не было, и, как и в предыдущий раз, на звонки она не отвечала. Я очень волновалась, но подумала: а вдруг она снова придет утром, как ни в чем не бывало? Я даже разозлилась на Олю, ну что она вытворяет? Если она ночует у подруги, почему бы так сразу не сказать? Я же не зверь какой-то, не против, если у дочери друзья будут, главное, чтобы они ее дурному не научили! Вот почему бы не предупредить меня – мама, не жди меня вечером, я у подружки заночевала? Я напилась успокоительного, чтобы поспать хоть немного, а утром собиралась с Олей поговорить, когда она вернется. Сказать ей, что так поступать плохо, она же не собирается меня до инфаркта довести! И попросить ее всегда говорить мне правду, какой бы она ни была!

Мария Васильевна снова вздохнула, потом продолжила:

– Но утром Оля не вернулась. Я тогда забила тревогу – снова стала больницы, морги обзванивать, в полицию заявление подала. Они сейчас меня по приемным и кабинетам мурыжить будут, а Оленька наверняка в опасности… Вдруг ее маньяк какой поймал или еще что?! Я вот сидеть сложа руки не намерена! Потому и вас хочу нанять, мне моя дочь дороже жизни! И если с ней что-то случится…

– Мария Васильевна, успокойтесь, – прервала я женщину. – Вы опрашивали одноклассниц и одноклассников Оли?

– Я классному руководителю позвонила, Марине Павловне Курчаковой, – проговорила моя собеседница. – Сказала, что Оля пропала, и она обещала спросить одноклассников дочери… В школе ведь сейчас пропускная система, знаете? Я пришла туда, с учителями поговорила, но никто не знает, где моя дочь может быть… Все учителя очень удивились, но никто мне ничего толком не сказал. Говорили только, что Оля одна задания делает и на уроках отвечает, но это и так понятно… Видели бы вы ее одноклассниц! Я разговаривала с двумя девочками, Настей и Катей. Кошмарные девицы, я вам скажу! В школе ведь раньше как было, все в школьной форме ходили, и Оля моя надевает белую кофту и черные брюки, так можно… Юбки она не любит, а вот эти девчонки – в джинсах, да в каких! Представляете, в них трусы видно, это же позор! А у одной так вообще пузо голое и в пупке сережка, куда только их родители смотрят! И накрашены, как будто не в школе учатся, а в борделе работают! Я бы за такое вообще в школу не пускала, это же какое неуважение к учителям! В общем, ужас что творится…

– И что же сказали вам Настя с Катей? – прервала я женщину.

– Да что? Ничего они мне не сказали! Одна из них жвачку все жевала, но от нее сразу чувствовался запах сигарет. Они еще и курят, представляете? Я бы выпорола за такое!

– Совсем ничего не сказали? – снова оборвала я возмущенный монолог Марии Васильевны.