Остаток ночи прошел спокойно, только под утро кто-то принялся дергать дверь. Но мой импровизированный засов держал крепко, и человек ушел, вполголоса ругаясь. Мне снились черные колодцы без дна и пожилая женщина с добрым и милым лицом. Женщина казалась мне смутно знакомой. Она плакала и повторяла: «Я же просила тебя быть осторожной!» Понятия не имею, что все это значило…

Меня разбудил солнечный свет – жаркие полосы расчертили ангар, точно тигриную спину. Груда ветоши, служившая мне постелью, нагрелась и источала сильный запах мазута. Я чихнула и окончательно проснулась.

Есть хотелось страшно. Я порылась в карманах и вытащила деньги – несколько потрепанных купюр. Интересно, это сколько? Надеюсь, хватит, чтобы раздобыть себе какой-нибудь немудреной еды. Я рассовала деньги по карманам, нашарила босыми ногами резиновые шлепанцы. Сумка с барахлом покойного Володьки стояла здесь же. Я решила оставить ее в ангаре. Так, больше тянуть не имеет смысла. Пора выходить на белый свет… Мои пальцы сами собой потянулись поправить волосы, но встретили только миллиметровый «ежик». Как же меня все-таки зовут? Ну, не Мужик, это точно…

Я выбралась из ангара и двинулась туда, откуда доносился шум машин и людские голоса. Минут через десять я вышла на привокзальную площадь, заполненную спешащим, навьюченным багажом народом, голубями, а также разнообразным транспортом – от автобусов-«гармошек» до деловито-пронырливых «Газелей». Тут я немного растерялась. Но вскоре заметила неподалеку металлический ящик под большим зонтиком. Возле ящика сидела тетка в белом халате и считала деньги. Вот к тетке подошел пацаненок лет восьми, протянул горстку мелочи, а взамен получил вафельный рожок с ядовито-зеленым содержимым. Похоже, мороженое. Ну вот, ничего трудного и нет. Если ребенок справился, то я и подавно смогу…

Я подошла к ящику и остановилась, изучая ассортимент под стеклом.

– Слышь, не стой здесь, а то Григоряна позову, – непонятно, но с угрозой произнесла тетка. – Я милостыню не подаю и ваших вообще не терплю. Все пьете, сволочи, дрыхнете до обеда. А ты стой тут на жаре за копейки…

Я почти ничего не поняла, но решила не обращать внимания. Протянула тетке сиреневую купюру и ткнула пальцем в ядовито-зеленую трубочку, как у мальчишки.

– А, так ты покупать! – обрадовалась тетка. – Так бы сразу и сказала. Бери, вкусное.

Я схватила трубочку и, на ходу сдирая обертку, двинулась прочь.

– Погоди, а сдача?! – заорала мне вслед тетка. Пришлось вернуться и принять горсть мелочи и четыре желтенькие бумажки. Тетка посмотрела на меня, подумала, и одну из бумажек сунула себе в карман.

Мороженое оказалось вкусным, но это явно было не то. Путем проб и ошибок я разыскала на площади павильон с пирожками и киоск, торгующий разноцветным лимонадом. Потом подумала – и купила бутылку самой дешевой водки в супермаркете. С добычей я вернулась в свое убежище, поела, а потом заснула. Проспав до самого вечера, я почувствовала, как возвращаются силы. Когда темнота опустилась на город, я отправилась на работу. Если я хочу иметь пирожки еще и завтра, мне необходим источник постоянного дохода…

Петрович не обманул – сегодня действительно разгружали арбузы. Алкоголики и бомжи неуклюже таскали полосатые гигантские шары, и уже несколько багровых клякс на асфальте указывали на то, что без жертв не обошлось.

– Да тише, вы, уроды! – едва не плакал бригадир. – Арбуз – он деликатность любит, а вы мудозвоны, сплошь косорукие! О, Мужик! – обрадовался при виде меня Петрович. – Становись номером первым!

Когда Петрович отвернулся, ко мне вплотную придвинулся вчерашний Колька и еще с десяток корявых личностей.

– Слышь, вали отсюда, а? – угрожающе, но тихо посоветовал мне самый крупный экземпляр породы. – Нам тут чужих не надо, самим работы едва хватает. А то знаешь, чего бывает? Споткнешься и шею сломаешь ненароком…

Я молча высунула из кармана горлышко бутылки. Одно движение – и стеклянная булькающая валюта перешла в собственность к здоровяку.

– О, это дело другое! Порядок! – с удовольствием произнес бугай. – Работаем!

– Миш, ты чего? – обиженно спросил Колька. – Мы ж договорились – гнать ее отсюда. Нам тута стахановцев не надо…

Миша положил ему на плечо ручищу, отчего Колька слегка присел, и прогудел:

– Мужик – правильная баба! Кто тронет, будет иметь дело со мной, ясно?

Мы выстроились в цепочку и принялись кидать арбузы. Работа была не тяжелая, скорее, даже приятная. Тяжелые прохладные шары с приятным шлепком падали в ладони. От свежего воздуха и движения в голове у меня прояснилось. И пусть я по-прежнему не знаю, кто я такая, одно могу сказать точно – со спортом я явно дружу. Примерно через час из цепочки по одному начали выпадать люди. Вот Колька, по-стариковски кряхтя и потирая поясницу, отошел и улегся на траву в сторонке, вот еще трое малорослых работничков присоединились к нему. К концу третьего часа нас осталось всего человек десять. Но зато и работали эти десять как все остальные, вместе взятые. Петрович не мог нарадоваться на нас, ходил и покрикивал:

– Давай, ребятки, навались! Еще немного осталось!

Наконец мы закончили работу. Так же как и вчера, все потянулись к бригадиру за получкой. Тем, кто работал до самого конца, Петрович заплатил втрое больше, чем остальным, и пресек хныканье тех, кто попытался что-то возразить. А в конце вообще сказал:

– Так, чтобы я вашу инвалидную команду больше здесь не видел! Завтра на работу выходят вот эти десять. Мужик будет над ними старшая.

Амбал Миша по-свойски хлопнул меня по плечу:

– О, поздравляю! Глянь, ты уже карьеру сделала.

– Спасибо. – Это было первое слово, что я произнесла с тех пор, как пришла в сознание почти сутки назад.

– Ну и ладно! – присвистнул сквозь недостающие зубы Колька. – Больно надо надрываться. Я на жестянке больше заработаю! Прям с утра и пойду банки собирать… Слышь, Мужик, а ты где живешь-то?

– Нигде, – честно ответила я, гадая, в чем причина такого любопытства.

– А пошли ко мне! – жизнерадостно предложил алконавт. – У меня жить будешь. Баба ты сильная, зарабатываешь хорошо…

Я почувствовала, как мои губы невольно растянулись в улыбке. Ну и ушлый тип этот Колька! Жиголо третьего сорта…

– Нет, спасибо, я лучше сама как-нибудь.

– Ну, тогда могу тебя к Таньке пристроить! – не отставал мужичок. – Танька Черная койки сдает. Деньги у тебя есть…

Я остановилась и внимательно взглянула на алкоголика. Колька доставал мне до плеча, вид имел чрезвычайно замурзанный, и самой яркой деталью его внешности были разбитые кроссовки сорок пятого размера – явно не по росту. Ясные голубые глаза по-детски простодушно смотрели на меня. Заподозрить его в каком-нибудь коварстве или злодействе мог только человек очень испорченный. К примеру, даже я, со своей памятью, напоминающей чистый, но чрезвычайно помятый лист бумаги, сообразила – тут кроется какой-то подвох.

– А тебе с этого какой… – я прокрутила пальцами, припоминая слово, – какой навар?

Колька хитро прищурился:

– Так мне Танька за каждого клиента десять процентов отстегивает! Идем, не сомневайся! Я тебя не обижу.

И я отправилась вместе с Колькой и еще несколькими согражданами на поиски нового жилья. Танька Черная оказалась курносой блондинкой маленького роста. Одетая в какой-то цветастый халат, хозяйка встретила нас в дверях своего жилища – до невозможности грязной коммунальной квартиры неподалеку от вокзала.

– О, явился, вилять, не запылился! – кокетливо засмеялась Танька и хлопнула Кольку по плечу деревянным веером. Такие на привокзальном рынке продавали китайцы. В другой руке Танька держала сигарету, причем на отлете, и в свой халат куталась так, словно это было кимоно гейши. Очевидно, Татьяна позиционировала себя как роковая женщина и знойная красавица. С головой у нее явно было не очень.

При виде меня Танька ничуть не удивилась. Колька подпихнул меня в спину и горделиво заявил:

– Вот, принимай, хозяйка. Жильца тебе привел. Звать ее Мужик, но вообще-то она баба. С нами работает на разгрузке. Ты ей Володькину комнату отдай, все равно ведь пропадает.

– А чего! – обрадовалась Танька. – Живи, места всем хватит! Пятьдесят рублей в сутки – и комната твоя. Володькины шмотки выкинь и можешь заселяться!

Танька указала мне на дверь в конце коридора, а сама ухватила Кольку под ручку и уволокла на кухню, откуда доносились веселые голоса подвыпивших гостей этого несомненного шалмана и тянуло сигаретным дымом.

Я толкнула дверь и вошла. В комнате было темно, пахло нестиранными носками. Я пошарила по стене в поисках выключателя. Щелчок – и под потолком загорелась слабая сороковаттная лампочка, висящая без всякого абажура на витом шнуре. Она осветила щелястый замусоренный пол, узкую раскладушку с каким-то тряпьем и стопку книг у изголовья. Еще в помещении я увидела консервную банку, полную окурков, служившую пепельницей, трех растерянных таракан и гитару. Что ж, пятьдесят рублей за такое жилье – это не слишком дорого. А если учесть, с какого низкого старта я начинала, то дела мои совсем не плохи. Честно сказать, за двое суток я прошла тот путь, на который человеческой цивилизации потребовались тысячелетия. Я очнулась голой, не помнящей себя, беззащитной и одинокой. И вот теперь у меня есть жилье (в каком-то шалмане), работа (грузчиком, но зато с перспективами карьерного роста) и компания себе подобных. Правда, мои новые друзья сплошь бомжи и алкоголики, но мне ли быть снобом… В общем, все складывалось удачно.

Единственное, что меня немного смущало – это то, что я заняла комнату покойного Володьки. Похоже, я была обречена донашивать не только штаны этого человека, но и жизнь в целом. Но пока я предпочитала не задумываться о таких сложных вещах. Мне необходимо выжить. Это – первостепенная задача. А цель номер два – вспомнить, кем я была до той ночи, когда очнулась на свалке. Вот на этом и сосредоточимся.

Я погасила свет, приоткрыла окно, чтобы впустить в комнату хоть немного свежего воздуха, скинула с раскладушки черное от грязи тряпье, после чего свернулась калачиком и провалилась в сон.

Утром я первым делом выглянула в окошко. Прямо напротив помещалось здание железнодорожного вокзала. Огромные часы на фасаде показывали половину десятого. Отлично! Я чувствовала себя достаточно отдохнувшей для того, чтобы начать обживать пространство, которое должно было заменить мне потерянный дом.

Я вышла в коридор. По обе стороны располагались два ряда дверей. Некоторые были полуоткрыты, другие распахнуты настежь, так что ничто не мешало мне осмотреть окрестности. Почти во всех комнатах были люди. Какие-то граждане спали вповалку на раскладушках, старомодных кроватях и просто на полу. В воздухе стоял застоявшийся табачный дым и могучий перегар. Под ноги попадались пустые бутылки и разноцветные кошки. Я побрела по коридору, стараясь не споткнуться о мусор на полу, и наконец вошла в кухню. За столом, накрытым веселенькой клеенкой, сидела Танька и таращила на меня остекленевшие глаза. Хозяйка была в дым пьяна.

– О! – обрадовалась мне Татьяна. – Пойдем выпьем! У тебя есть?

Я отрицательно покачала головой. Танька по-детски обиженно скривилась.

– А ты кто? – наконец поинтересовалась квартирная хозяйка. – Что-то я тебя не помню…

– Я – твой новый жилец. Вместо Володьки, – пояснила я.

Танька нахмурила белые бровки:

– Так ведь он помер!

– Вот поэтому, – наставительно проговорила я, – вместо него теперь я живу в той комнате. И плачу тебе полтинник в сутки. Так что выдай мне ведро и тряпку.

– Зачем?! – изумилась хозяйка.

– Секрет, – ответила я.

– Да здесь сроду такого не было! – пожала плечами Танька. – Тряпок полно, бери любую! – И хозяйка широким жестом обвела свои хоромы. – А ведро Колька пропил, извини.

– Ладно, я что-нибудь придумаю, – пообещала я и покинула кухню.

Примерно полдня ушло у меня на то, чтобы привести комнату покойника Володьки в приемлемый вид. Первым делом я отправилась в магазин и сделала кое-какие покупки. Ведро и швабра шли в моем списке под номером первым и вторым. Я сгребла вещи покойника в черный пакет для мусора и, мысленно попросив у Володьки прощения, вынесла все это на помойку. Оставила только стопку книг и гитару. Я взяла инструмент в руки, тронула струны… Нет, играть на гитаре я в прошлой жизни точно не умела. Потом я принялась за уборку. Когда часы на здании вокзала показали час дня, я присела передохнуть. В это время дверь приоткрылась и в проеме возникла голова Таньки. Хозяйка вытаращила глаза:

– Ты это… чего это здесь наделала-то?!

Я вздохнула и объяснила:

– Понимаешь, раз я тут живу, значит, все должно быть по-моему. Мне нравится, когда пол видно, понимаешь? И окно должно пропускать свет. А что, какие-то проблемы?

– Да нет. – Танька смотрела на меня как на ненормальную. – Охота тебе молодость свою тратить на уборку?!

– Охота! – твердо ответила я, и Танька скрылась, перед тем покрутив пальцем у виска.

Так началась моя жизнь в шалмане. Вскоре она вошла в привычное русло, и небольшие странности, присущие этому чудному месту, перестали вызывать у меня удивление.

Владелицей большой коммунальной квартиры была Танька Черная. Когда-то давно остальные комнаты населяли какие-то соседи, но никто не мог долго выносить круглосуточного веселья, царившего в шалмане, и соседи куда-то делись.

Каждую ночь в огромной квартире на продавленных кроватях и просто на полу ночевало не меньше двух десятков человек. Причем только половина жильцов была постоянными, остальные менялись. Шалман притягивал к себе всякую странную публику со всего города. Спившиеся йоги, веселые поддатые бабенки с фонарями под каждым глазом, профессиональные бродяги, что останавливались на пару ночей отдохнуть и подкормиться, а потом отправлялись в свои бесконечные странствия по нашей необъятной родине – кого тут только не было! Однажды утром я обнаружила на полу своей комнаты совокупляющуюся парочку. На мои вопросы, что, собственно, они здесь делают, мужик, оторвавшись всего на пару секунд от своего приятного занятия, сообщил мне, что они практикуют тантрический секс, посоветовал спать спокойно и продолжил процесс. Я пожала плечами, перевернулась на другой бок, накрылась одеялом с головой и заснула. Но в тот же день поставила задвижку на дверь своей комнаты.

В другой раз на кухне меня подловил старичок в красном берете. У старичка в руках был блокнотик, в котором он проворно черкал карандашом. Старичок вежливо попросил разрешения сделать с меня набросок, потому что у меня «интересный типаж». Я хмуро кивнула и принялась за еду – после смены я всегда была голодна как волк. Когда минут через пятнадцать старичок вручил мне готовый портрет, я присвистнула. Это был сделанный легкими штрихами, уверенной профессиональной рукой портрет женщины с правильными чертами лица и ежиком едва отросших волос на бритой голове. Неужели это я?! Я сунула художнику денег. Он принял плату за работу с достоинством профессионала и удалился из шалмана. А я в тот же день купила и повесила у себя в комнате маленькое зеркало.

Днем жизнь в шалмане замирала. Его обитатели спали до обеда, а потом выходили на охоту. Предметом этой охоты могло быть все, что угодно: сплющенные жестянки из-под пива, картон и бумага, пластиковые бутылки. Все это можно было сдать в переработку за очень небольшие деньги. Кто-то пытался подрабатывать – в основном таская тяжести или копая канавы. Но большинство обитателей шалмана было хронически неспособно к регулярной работе. Кто-то пробовал воровать, но обычно это заканчивалось плохо – с такой замедленной реакцией и напрочь спаленными дешевым алкоголем мозгами за криминал лучше не браться.

Однажды амбал Миша предложил мне «взять сейф тут неподалеку». Мне стоило большого труда отказаться. «Ну ты же умная баба! – гудел Миша и умильно заглядывал в лицо. – С тобой мы все провернем по-умному! Не с этими же мне идти!» Вскоре после этого Миша пропал. Понятия не имею, что с ним случилось.

Из постоянных жильцов самой яркой фигурой был Колька. Назойливый, как навозная муха, но совершенно беззлобный, он был родом из деревни. Отсидел за драку, в которую ввязался по пьяни, и домой уже не вернулся. Зона его сломала. Зубов в его улыбчивом рту почти не осталось, и голова сделалась абсолютно лысой, несмотря на то что лет Кольке было не так уж много. На голом черепе виднелись жуткого вида шрамы, а небесной голубизны глаза смотрели как будто издалека, словно Колька постоянно сомневался: а с ним ли все это происходит? Несмотря на свое юродство, Колька умел быть очень практичным, именно он притаскивал в шалман новых жильцов.