Не прошло и полгода после свадьбы, как Настену она от себя удалила. Уж не знаю, как она Димке объяснила и чем ей маленький ребенок помешал, но вскоре узнал я, что живет девочка у бабушки с дедушкой. То есть у Галиных родителей. Ну, я пошел было ее навестить, да не так-то это оказалось просто. Адрес старый мне напоминать не нужно было – сам там жил. Но, как выяснилось, старики после ее смерти оттуда переехали. В какую-то деревню, а в какую – никто не знает. Еле-еле, через десятые руки нашел я адрес. Оказалось, живут они под Тарасовом, в Тополевке. Ну, съездил к ним, узнал, что да как. И про девчонку спросил, чем, мол, помешала? Ответили, что новая жена ходит беременная и боится, что Димка, мол, не будет так любить ее ребенка, если перед глазами все время будет Галькин. Насколько я понял, она с ним не скандалила, а решила все по-тихому. Мол, у бабушки с дедушкой Насте будет хорошо: и на свежем воздухе, да и старикам отрада. В общем, для всех только лучше. А нуждаться она ни в чем не будет, потому что деньгами они будут ей помогать. Вот так. Девчонку выставила, а вскоре и мужа в другую страну перетащила.

Еще тогда, на свадьбе, Димка говорил, что как у Гальки была навязчивая идея вырваться в Москву, так у Эльвиры – уехать за границу. Ну и в конце концов своего она добилась. Димка в последнее время очень активно с Финляндией работал, там и на дерево спрос всегда хороший, и граница рядом, да и вложиться выгодно можно. У него там и деревообрабатывающий завод был, и еще что-то… я подробно не интересовался. Но факт тот, что капитал очень приличный. Ну и перетянула она его. «Почему, – говорит, – все основное производство у тебя в Финляндии, а сам ты до сих пор еще в России лаптем щи хлебаешь?» В общем, уговорила.

Я пытался было на него повлиять – объясни, мол, ты ей, ну какая это заграница, Финляндия, да это глушь, хуже Урюпинска, тем более по сравнению с Санкт-Петербургом. Но толку никакого. Если уж бабе что в голову втемяшится… Впрочем, это к делу не относится.

Переехали они, месяца три пожили – и новый сюрприз. Обнаружились у Димки проблемы по онкологии… да-а… Вот судьба! Казалось, всего человек добился – и деньги есть, и семья, и все вроде бы хорошо, а вот… на тебе. Конечно, и тут тоже… и лечили его, и лекарства дорогие покупали, но, как и с Галькой, все было без толку. Месяцев пять, кажется, прожил он еще. Сгорел, как щепка.

Теперь должен вам сказать, Татьяна, что весь этот длинный и не очень веселый рассказ к настоящей истории – только присказка. Именно после этой последней смерти и начинается самая запутанная и, как я опасаюсь, криминальная драма: дележка наследства. Наследство, как я уже говорил вам, после Дмитрия осталось не маленькое, и разделил он его поровну между своими детьми – Настей, дочерью от его первой жены, Галины, и Дмитрием, сыном от второй жены, Эльвиры. Поскольку оба ребенка еще не достигли совершеннолетия, мальчику был назначен опекун в лице его матери с достаточно широкой свободой распоряжения средствами, а девочке, согласно завещанию, должен был быть определен опекун из числа сотрудников адвокатской конторы, в которой и было написано завещание. Причем условия этого опекунства составлены так, что нет абсолютно никакой разницы, кто именно будет выступать в качестве опекуна, поскольку полномочия его очень ограничены и по сути заключаются в чисто технических функциях. То есть Дима постарался предпринять все возможное, чтобы после его смерти ничто и никто не мог ущемить интересы его дочери, перед которой он, возможно, чувствовал себя виноватым, и, как вы, наверное, сами заметили, постарался не вмешивать сюда свою вторую жену.

Завещание составлено в законном порядке, причем именно по законам Финляндии. В некоторых случаях они гораздо жестче, чем российские. В частности, и в том, что касается защиты интересов детей, тем более несовершеннолетних и оставшихся без родителей. Поэтому нарушить условия завещания будет не так-то просто… но… Боюсь, что не смогу логически объяснить вам это, но меня не покидает предчувствие, что найдутся люди, которые постараются их нарушить. Очень уж крупная сумма поставлена на кон.

В общем, чтобы не искушать судьбу, я решил забрать Настю от дедушки с бабушкой. Все-таки Галя была мне близким человеком, и я бы всю жизнь чувствовал себя виноватым, если бы с ее дочерью что-нибудь случилось. Поживет какое-то время у нас, думал я, подружится с моими детьми… И уж конечно, у меня она будет гораздо лучше защищена, чем с пожилыми людьми в глухой деревушке.

Но, когда я приехал в Тополевку, оказалось, что около года назад старики друг за дружкой сошли в могилу, а Настю отдали в детский дом. Как я себя ругал тогда! И за то, что совсем выпустил из вида девочку, и за то, что так быстро успокоился, увидев в тот свой приезд, что материально они обеспечены и действительно ни в чем не нуждаются. Дима открыл на имя Насти счет, поскольку не мог часто приезжать сюда, и на этот счет регулярно перечислялся определенный процент с прибыли его предприятий… или какого-то из предприятий. Точно я сейчас не помню, я и тогда не очень внимательно слушал. Для меня главным было выяснить, что девочка ни в чем не нуждается и за ней есть кому присматривать. Когда я узнал это, еще в свой первый приезд, то вполне успокоился и посчитал свой, как говорится, долг перед старой подругой выполненным. Вот так. Успокоился, забыл, закрутился в делах, а когда вспомнил, было уже поздно. Разумеется, никто не мог толком объяснить, в какой именно детский дом отправили Настю. «Где-то в Тарасове» – вот самый внятный ответ, который мне удалось получить.

Тогда я вспомнил о своих дурных предчувствиях. Если вторая часть наследства записана на Настю, то, разумеется, тот, кто захочет претендовать на эту часть, для начала должен будет заполучить саму Настю. Поэтому не исключено, что девочку начнут искать. Если уже не начали. И что с ней будет, когда ее найдут… я даже думать об этом не хочу! Конечно, Дмитрий наверняка постарался составить завещание так, чтобы в нем не было лазеек для вмешательства в интересы Насти. Но ведь всего не предусмотришь. Например, те же адвокаты из этой самой финской конторы могут представить девочку душевнобольной или неполноценной по каким-то иным критериям и на этом основании выговорить себе более широкие права в распоряжении наследством. Но это в лучшем случае. Плохо то, что куда легче будет просто устранить беззащитную маленькую девочку, не имеющую на всем белом свете ни единой родной души. Понимаете – физически устранить! Нанять здесь какого-нибудь подонка… они вон за дозу родную мать готовы удавить. Что уж говорить о детдомовке…

В общем, положение отчаянное, и если мы не найдем Настю, то… может произойти все, что угодно. Ну почему я не позаботился об этом раньше, почему упустил ее из виду?

Последние слова Семенов произнес, обращаясь как бы к самому себе, и с выражением полной безнадежности уставился в пространство.

Выслушав эту историю, я подумала о том, что хотя сами по себе подозрения, зародившиеся в душе моего собеседника, несомненно, дают повод для беспокойства, но вот основания для таких подозрений, особенно с точки зрения профессионала, несколько сомнительны. Ведь все эти черные замыслы, которые господин Семенов приписывает загадочным недоброжелателям Насти, существуют пока только в его воображении. Никаких фактов, доказывающих, что все произойдет именно так, а не иначе, он, как я догадываюсь, представить сейчас не готов.

Но я видела, что человек, сидящий передо мной за столиком кафе, вполне солидный и серьезный и он не на шутку озабочен вставшей перед ним проблемой. Поэтому я не стала вести бесполезных разговоров о том, реальна или нереальна проблема, озаботившая моего собеседника, а обратилась к ее сути.

– Ну что ж, – сказала я. – Если девочка осталась одна и некому позаботиться о ее интересах, то в любом случае будет лучше найти ее и убедиться, что с ней все в порядке. Даже если в отношении ее никто не вынашивает таких черных замыслов, как вы предполагаете. Кстати, вот еще вопрос: почему вы думаете, что предполагаемые недоброжелатели именно захотят найти саму Настю? Ведь убийство – это не шутки, тем более убийство ребенка, а вы, если я вас правильно поняла, склонны подозревать именно такие намерения? Не проще ли было бы смухлевать что-то с документами? Ведь, в конце концов, Настя здесь, завещание – там… Финляндия далеко.

– Думаю, что нет. Во-первых, мухлевать с завещанием имело смысл до того, как текст его стал известен. Теперь это сделать намного сложнее, и, скорее всего, в любом случае подлог будет очевиден. Во-вторых, в Финляндии у людей несколько иной менталитет, чем в России, и там такие вещи, в общем-то, не приняты. Если какому-либо чиновнику или даже клерку адвокатской конторы предложат сделать что-либо противозаконное, то он скорее заявит в полицию, чем возьмет взятку. То есть риск очень велик. Я немного работал с финнами, поначалу, когда только создавал свое дело, возил оттуда обувь. Они делают качественно, и у нас она неплохо продавалась. Так вот, финны хоть и туповатые немного, но дотошные, что есть, то есть. В документах, в любой бумажке каждую запятую двадцать раз перепроверят. Тем более если речь идет об интересах ребенка. Поэтому, когда я все эти факты сопоставил, я и подумал, что самое простое и эффективное для тех, кто захочет заполучить наследство вместо Насти, это именно… физическое устранение девочки. А придя к такому выводу, сами понимаете, я забеспокоился.

– Что ж, понятно. Значит, смошенничать с самим завещанием в данном случае будет сложно.

– Если не сказать – невозможно.

– Между прочим, а откуда у вас такая подробная информация о самом завещании? Обо всех этих опекунствах? Это ведь, наверное, сведения закрытые?

– Ну, в общем, да, но… Я ведь говорил вам, что у меня по бизнесу есть связи и в Питере, и в Финляндии. Я и с самим Димкой немного работал. Видите ли, когда начинаешь дело, чтобы не прогореть, приходится хвататься за все, что под руку подворачивается. Вот и я чем только не занимался! Торговал всем, чем можно было, заправки держал, кафе… игровые автоматы даже. Диверсификация, так сказать. Это потом, когда фирма более-менее окрепла, встала на ноги, появилась возможность ограничить сферу деятельности и заниматься немногим, но серьезно, в крупном масштабе. Сейчас я вожу комплектующие для компьютеров, ну, и по связи работаю… да вам это неинтересно, конечно. Я все это к тому говорю, что с Димкой у нас, кроме всего прочего, были общие дела по бизнесу, ну и, разумеется, имелись общие знакомые. И, собственно, информацию эту я и получил от одного такого знакомого, совсем недавно, в последний свой приезд в Петербург. Получилось все нечаянно совсем. Просто разговорились – что да как. Для меня и сама смерть Димы была новостью просто шокирующей. А потом и о завещании знакомый рассказал. Сам он в Петербурге живет, но в Финляндию часто ездит. Тоже по делам. А ведь за границей русские все друг друга знают… А они к тому же, как говорится, с Димой семьями дружили. Ну, то есть больше жены, конечно… общались. Ну вот, от своей жены он все это и узнал. Она к Эльвире зашла, как водится, навестить да поболтать, та ей и рассказала… новости последние. Так что, в сущности, информация о завещании – это со слов самой Эльвиры, поэтому, возможно, нуждается в уточнении.

– А если действительно возникнет необходимость в таком уточнении, как вы думаете, можно будет сделать это, не привлекая излишнего внимания?

Семенов задумался.

– Даже не знаю, что вам ответить, – после небольшой паузы сказал он. – Ведь Финляндия и вправду далеко, тем более такое… сугубо частное дело. Правда, есть у меня парень один… он на таможне работает, но связи у него, по-моему, во всех инстанциях есть. Такой крученый, даже на финна не похож. Больше на итальянского мафиози. Он мне помогал пару раз… в сомнительных случаях. Если это действительно необходимо, я могу связаться с ним и проконсультироваться, сможет ли он чем-нибудь помочь.

– Подобную информацию можно запросить в официальном порядке, – вставил свое веское слово Киря.

– Запросить, Кирочка, конечно, можно, но если ты будешь действовать в официальном порядке, то об этом запросе будут знать очень многие посторонние лица, в том числе и возможные недоброжелатели, о которых говорит Николай. А если они действительно вынашивают какие-то идеи насчет наследства, это заставит их быть осторожнее и усложнит нам работу. Кроме того, подобный запрос будет связан с использованием международных дипломатических каналов, посольств и еще целого ряда организаций, каждая из которых захочет узнать, на каком основании ее беспокоят. А таких оснований ты, Кирочка, представить не сможешь, поскольку официально, как я понимаю, дело открыто не будет, – возразила я.

Мой старый друг сконфуженно кашлянул, и я поспешила вывести его из неловкого положения.

– Но зато есть одно направление, по которому ты очень легко можешь послать официальный запрос и даже довольно быстро получить на него ответ. Ведь если девочку действительно отправили в один из детских домой Тарасова, то нет ничего проще, как разослать подобные запросы во все имеющиеся в наличии детские дома. Думаю, их не так уж много. И вот тут наиболее успешным образом действия будет именно официальный. Перенапряжения усилий от твоих подчиненных это не потребует, а когда заведующие узнают, какая солидная организация запрашивает сведения, то они просто сразу же… тут же… немедленно все расскажут.

Видимо, уловив в окончании моей речи некий иронично-шутливый тон, Семенов сдвинул брови, чтобы продемонстрировать всю его неуместность.

– А если окажется, что девочки там нет? – спросил он не в бровь, а прямо в глаз, и у меня сразу пропала охота шутить.

– Ну, во-первых, мы будем узнавать не о том, есть она или нет, а о том, когда прибыла и когда выбыла. Если действительно выбыла. Ну и, разумеется, куда, с кем и по какой причине. Если же окажется, что ни в один из детских домов она даже не прибывала… что ж… тогда дело несколько усложнится. Да, дело усложнится, и тогда вам понадобятся услуги частного детектива, которые я… ну, в общем-то, готова вам предоставить.

– Боюсь, Танечка, что услуги частного детектива тебе придется предоставить нам уже сейчас, – сказал Киря. – В настоящее время в нашей стране, как тебе известно, господствуют свобода и демократия, поэтому, кроме государственных детских домов, существуют еще и частные интернаты, а также детские дома семейного типа. Делать официальные запросы в такие учреждения я бы не спешил. Во-первых, они нам отчетом не обязаны, а во-вторых, если девочка попала туда в обход каких-нибудь инструкций… мало ли… какие-нибудь знакомые знакомых попросили, или что-то в этом роде, – тогда о том, чтобы получить достоверную информацию, нечего и думать. Мы только напугаем их, и все. Поэтому считаю, что на этой ниве придется потрудиться тебе.

В словах Кири был свой резон.

– Что ж, надо будет потрудиться – потрудимся. Нам не привыкать. Только уж координаты всех этих частных заведений выясни, пожалуйста, сам. Тебе это и проще будет, да и быстрее.

– Выясню, нет проблем.

– Отлично. Тогда договариваемся так: вы, Владимир Сергеевич, подаете запросы в государственные детские дома и выясняете адреса частных; я занимаюсь отработкой этих частников, а вы, Николай, постарайтесь все-таки связаться с вашим знакомым с финской таможни и узнать у него, сможет ли он помочь нам с завещанием. Если окажется, что на долю наследства Насти Колобковой действительно имеет претензии кто-то, кроме нее самой, то знать содержание завещания нам будет просто необходимо.

– Что скажешь, Коля, как тебе такой план? – спросил Кирьянов у своего друга.

– Вполне. Очень рад, Татьяна, что вы согласились помочь. А что касается оплаты ваших услуг, то с этим действительно, как уже заметил Володя, нет никаких проблем, и, в принципе, я даже сейчас могу…

– Давайте мы насчет оплаты договоримся так. Проехаться по частным детским домам и расспросить, не появлялась ли там девочка, для меня не составит особенного труда. Думаю, что эту маленькую услугу я смогу оказать своему старому другу и бесплатно. К тому же если окажется, что девочка действительно находится в одном из детских домов, не важно, частном или государственном, и никакая опасность ей не грозит, то вопрос об оплате отпадает сам собой, поскольку в этом случае мне не придется ничего делать. Если же выяснится, что ее там нет… что ж, тогда будем считать, что подозрения ваши обоснованны, и мне действительно придется начать расследование. Вот тогда и поговорим об оплате.