– Значит, так, – начал стажер, – Иннокентий Подхомутников вернулся домой около половины двенадцатого ночи.

– А как было установлено время его возвращения домой? – тут же спросила я. – Были свидетели? Кто-то видел, как он входил в подъезд? Или его видели на лестничной клетке, непосредственно перед квартирой? – Я тут же задала ряд вопросов.

– Нет, Татьяна Александровна, – покачал головой Загребенников, – к сожалению, никаких свидетелей возвращения Подхомутникова не нашлось. Единственным человеком, который видел художника, была консьержка. Она и сообщила время его возвращения. Подхомутников пожелал ей доброй ночи и отправился на лифте на свой этаж. Утром пришел секретарь Союза художников и сказал, что ему необходимо передать Подхомутникову какие-то документы. Он говорил, что накануне они с Подхомутниковым о встрече договаривались и тот очень ответственно относился к таким договоренностям, – добавил внушительно стажер. – Но связаться с художником по телефону не удалось. Звонок в дверь тоже остался без ответа. Секретарь и дежурная еще около получаса простояли у двери Подхомутникова. Периодически они звонили и стучали в дверь. Консьержка уверяла, что художник из подъезда не выходил. И наконец было принято решение вызвать полицию. Ну, мало ли что. Вдруг человеку плохо стало, а помощь оказать некому?

– Почему не «Скорую»? – удивилась я.

– А кто дверь откроет? – откликнулся мой собеседник. – Впрочем, в «Скорую» они тоже звонили, те чуть позже нас приехали – и, сами понимаете, чуть не сразу уехали обратно.

– Так, приехала полиция. Кстати, во сколько это было? По времени, я имею в виду.

– Мы там были примерно в девять тридцать утра, – ответил стажер.

– Так вы, Анатолий, тоже были в составе опергруппы? – поинтересовалась я.

– Да, Татьяна Александровна. Владимир Сергеевич сказал, что мне это пойдет на пользу. Я ведь только что приступил к практике. А тут такое дело! Очень непонятное убийство. К тому же еще и весьма запутанное.

– А что говорит в пользу такого вашего определения? – спросила я.

– Ну, во-первых, никаких следов пребывания в квартире посторонних людей обнаружено не было. А во-вторых, у трупа отсутствовали уши.

– Вы хотите сказать, что убийца отрезал жертве уши и унес с собой? – уточнила я. Ведь Масленникова сказала, что уши Подхомутникова лежали рядом с телом.

– Да, уши он отрезал, совершенно верно. Только он не уносил их с собой, а оставил на трупе. Вдобавок кровью из раны он нарисовал на лбу жертвы перевернутый крест. Впрочем, давайте я расскажу все по порядку, – предложил Загребенников.

– Да уж, пожалуйста, давайте все по порядку.

– Значит, так. Мы вошли в подъезд, поднялись на последний этаж, и там нас встретили консьержка и секретарь Союза художников. Дверь вскрыли, и мы прошли в комнаты. Подхомутников лежал на полу в спальне. Скорее всего, художник собирался ложиться спать, потому что на постели лежала приготовленная пижама. Но мужчина так и остался в дневном костюме. Вероятно, преступник сразу занялся делом. Он ударил Подхомутникова тяжелым предметом по голове, в область затылка, а затем уже у мертвого отрезал уши и нарисовал знак оккультистов – перевернутый крест.

– Так смерть наступила в результате удара? – уточнила я.

– Да, именно поэтому, – подтвердил Анатолий.

– И этот тяжелый предмет – орудие убийства – преступник унес с собой?

– Убийца ударил Подхомутникова напольной вазой, которая находилась в спальне. На вазе были обнаружены следы крови жертвы, – сообщил Загребенников.

– Как насчет следов преступника?

– Ничего. Отпечатки пальцев затерты, либо работал человек в перчатках.

– А что с ушами? – не смогла не уточнить я. – Отрезаны уже у мертвого? Что говорят эксперты?

– Да, уже у трупа, – кивнул Загребенников.

– То есть можно предположить, что убийца прятался в спальне? – Я продолжала уточнять подробности.

– Скорее всего, там. Собственно, как я уже и сказал, Татьяна Александровна, никаких отпечатков пальцев преступника следственная группа не обнаружила. Вообще, в квартире царила идеальная чистота. Просто стерильность, как в операционной. Как удалось выяснить, к Подхомутникову приходила домработница и тщательно убирала его апартаменты. Как пояснил секретарь, аккуратность и порядок во всем, и особенно в жилище, – это был своеобразный пунктик художника. Мы всё осмотрели, Подхомутникова увезли в морг, ну а квартиру, естественно, опечатали.

– При осмотре квартиры было обнаружено что-то, что могло пролить свет на совершённое убийство? – спросила я.

– Ну, как я уже сказал, никаких отпечатков пальцев, никаких других следов, включая и следы борьбы, обнаружено не было.

– Следы взлома на входной двери?

– Какие-то царапины, – пожал плечами стажер. – Но эксперт не уверен в том, что это именно следы взлома. Ключ к замку своеобразный, не очень хорошо обточенный как будто, как мне объяснили. Ну, с металлическими заусенцами. И он вполне мог такие царапины оставить.

– И что из этого следует? – проговорила я вслух. – Либо преступник зашел в квартиру заранее, спрятался в спальне, а когда вернулся Подхомутников – ударил того вазой. Либо зашел в гости к убитому…

– Почему? – насторожился Загребенников. – В гости около полуночи?

– Почему бы и нет? – хмыкнула я. – Мало ли, если он, допустим, сосед. Понимаете, Анатолий, ситуация необычная. С одной стороны, убили подручным предметом – вазой. То есть мы видим намек на неумышленное преступление или аффект. Преступник разозлился, схватил вазу и грохнул собеседника по голове. Так?

Стажер кивнул, а я продолжила:

– Но уши сюда не вписываются. Это уже намек на какой-то ритуал или месть. Кстати, чем их отрезали?

Парень пролистал отчет, вчитался в какой-то абзац:

– Вот! Обычный столовый нож, ориентировочная толщина лезвия… ширина…

– Понятно, спасибо. Камеры слежения в квартире были установлены? Или на лестничной клетке? – спросила я.

Загребенников покачал головой.

– Нет. Видимо, художнику они были без надобности.

– А что говорит консьержка? – задала я следующий вопрос. – Приходили ли в тот день в дом какие-нибудь посетители, личности которых могли вызвать подозрение?

– Таких людей не было. Консьержка утверждает, что во время ее дежурства в подъезд входили только постоянные жильцы этого дома.

– Консьержке можно доверять? – спросила я.

– Думаю, что да, можно. Мы опросили жильцов дома, они подтвердили, что дежурная – очень ответственная и порядочная женщина, что ей можно доверять. Работает давно, вдвоем со сменщицей. Ту, вторую, тоже считают ответственной и надежной. Если бы кто-то пришел чужой, консьержка не оставила бы это без внимания.

– Консьержка могла покинуть свое рабочее место. Например, по естественным надобностям, – хмыкнула я, дивясь наивности и доверчивости стажера.

– Да, и это мы тоже выяснили, – кивнул он, ничуть не смутившись. – Несколько раз в течение дня она действительно отходила с рабочего места. Но дверь в подъезд была закрыта, и войти в отсутствие консьержки мог только тот, кто жил там. То есть человек с ключом от подъездной двери.

– Хм… А как насчет камер? Насколько я знаю, в домах, где есть консьержка, должны быть и видеокамеры, по крайней мере у входа.

– Да в том-то и дело, что нет камер! – с каким-то даже возмущением буркнул Анатолий. – Как так можно? Элитный дом, с консьержкой, но на камеры решили не тратиться! А ведь с системой видеонаблюдения все было бы гораздо проще!

Я согласно кивнула: он прав. Были бы камеры, на них, по крайней мере, фигуру преступника можно было бы заметить. А тут… Ну да ладно.

– Ну, хорошо. Но тогда непонятно, как же преступник оказался в квартире Подхомутникова? – спросила я. – Не телепортировался же он?

– Вот и нам тоже хотелось бы получить ответ на этот вопрос. Но – увы… Нет, другой возможности попасть в квартиру художника, кроме как подняться в лифте или по лестнице, просто не существует. Но для этого опять-таки необходимо пройти через наблюдательный пост консьержки.

– А как насчет окон первого этажа? – задумалась я.

– Тоже проверили, все окна забраны решетками, – порадовался своей сообразительности парень. – К тому же окна выходят на открытое пространство – двор, где бабушки сидят на лавочках, мамочки с детишками гуляют, и так далее. И магазины круглосуточной торговли. Вряд ли преступник рискнул бы снимать решетки и лезть через чужую квартиру.

– Консьержка точно не могла отойти, оставив входные двери открытыми? – спросила я.

– Клянется и божится, что отходила только днем и двери были закрыты. Думаю, что так оно и было, женщина очень переживает случившуюся трагедию. У меня сложилось впечатление, что говорит она искренне.

– А что со второй сменщицей? Вы ее упоминали? Сутки дежурит один человек, потом на вахту заступает другой.

– Да, это так, – согласился Анатолий.

– Так вы допросили вторую дежурную? – спросила я.

– Да нет, – несколько растерянно произнес Загребенников, – а зачем? Сменщица никакого отношения к делу не имеет, она ведь сменилась за сутки до убийства. Какой тогда смысл ее допрашивать?

– А смысл в том, что убийца мог прийти в подъезд гораздо раньше, чем на дежурство заступила та консьержка, которая находилась на вахте в день убийства Подхомутникова. Преступник пришел загодя, подыскал себе подходящее укрытие. Возможно, он изучил распорядок дня художника, установив за ним наблюдение. Таким образом, убийца точно знал, в какое время суток Подхомутников бывает дома, а когда – отсутствует. То есть убийца все продумал и тщательно подготовился к совершению преступления. Что скажете, Анатолий?

– Да, вы правы, Татьяна Александровна. – Загребенников взял со стола свои очки и повертел их в руках. – Мы как-то упустили из виду такой вариант. Вполне возможен такой поворот событий, о котором вы говорите.

– Но главное все-таки не это, – заметила я.

– Да? А что же?

– Куда делся убийца Подхомутникова после совершённого преступления? Ведь, по словам, консьержки, никого постороннего в доме не было, все только свои. То есть и приходили, и выходили только постоянные жильцы. Ну и как же в таком случае убийца ушел из квартиры?

– Да… Действительно, загадка… Прямо мистика какая-то, Татьяна Александровна, – обескураженно проговорил Анатолий. – Хотя… Может быть, сообщники?

– Да, тоже вариант, – кивнула я. – Либо сообщники, либо человек банально был хорошо знаком с кем-то из этого подъезда.

– Зашел в гости, вышел из квартиры с какой-то целью, дождался Подхомутникова, убил и вернулся? – подхватил мою мысль на лету парень. А я задумалась. Если бы все происходило в дневное время суток – такой вариант вполне можно было бы рассмотреть. Но в районе полуночи ходить в гости, да еще таким загадочным образом? Впрочем, возможен и еще один вариант. Преступник общался с кем-то с первого-второго этажа и все же рискнул выбраться через окно, например.

– Анатолий, скажите, вы обыскивали подъезд или только квартиру?

– Квартиру – да, разумеется. Подъезд – нет, не обыскивали, – покачал головой парень. – Побеседовали с соседями этажом ниже, выше – только технический этаж, Подхомутников на последнем этаже жил. Поговорили с консьержкой – и все. Никто ничего не слышал. Да и что там слышать-то? Если Подхомутникова неожиданно стукнули по голове. Это же не огнестрел!

Я кивнула, а потом озадачилась:

– Постойте, а что с квартирами на той же лестничной площадке?

– Так у него единственная квартира на этаже! – с каким-то даже восторгом сказал Анатолий. – Совершенно роскошная!

– Ага… – кивнула я. И внезапно даже для себя воскликнула: – А вот и лазейка для нашего преступника! – фыркнула я. – Если предположить, что он после убийства выжидал в подъезде удобного случая, мог вполне дождаться полиции и незаметно ускользнуть. Или… в те полчаса, что консьержка топталась у дверей Подхомутникова. Изнутри ведь дверь подъезда можно открыть без ключей?

– Татьяна Александровна, гениально! – восторженно воскликнул стажер, набрасывая заметки в блокноте. А я пожала плечами. Ладно, хватит толочь воду в ступе.

– Вот что, Анатолий, – я решительно поднялась, – мне необходимо осмотреть квартиру Подхомутникова. Вы сказали, что квартира опечатана?

– Да, конечно, – подтвердил стажер. – Так ведь положено по закону.

– Это понятно. Но ключи от нее имеются? – спросила я.

– Ну конечно, имеются.

– Тогда давайте прямо сейчас поедем на квартиру художника и осмотрим ее еще раз, – предложила я.

– Хорошо, Татьяна Александровна, – согласился Загребенников. – Сейчас я только схожу за ключами.

По дороге мы с Загребенниковым обсуждали версии совершённого убийства.

– Анатолий, скажите, вы уже очертили возможные мотивы, которыми руководствовался преступник? – спросила я.

– Да, кое-что есть. Мы начали с того, что стали выяснять, могла ли быть кому-либо выгодна смерть Подхомутникова. Опросили для начала самый близкий круг тех, кто с ним общался.

– И что вы выяснили? – спросила я.

– Вы знаете, художник, судя по отзывам, в принципе был, в общем-то, неконфликтный человек. Вежливый, рассудительный, владел своими эмоциями. Но вместе с тем – принципиальный. Будучи владельцем картинной галереи и устроителем художественных выставок, Подхомутников являлся довольно-таки важной величиной в художественном мире. Ну, он мог отказать в персональной выставке, если считал, что картины, отобранные на нее, недотягивают до эталона. А с другой стороны, искусство ведь – вещь очень тонкая, неоднозначная. Кому-то нравится классика, кому-то – абстракция. Я это к чему, собственно, говорю. Секретарь Союза художников – Владислав Шляпников – тот самый, что приходил утром к Подхомутникову, сообщил, что накануне убийства у Подхомутникова произошел серьезный конфликт с художником Григорием Переводниковым. Подхомутников отказался брать его картины, ну, то есть отказал по существу в устройстве персональной выставки.

– А в чем была причина отказа? – спросила я. – Картины Переводникова не соответствовали критериям искусства в понимании Подхомутникова?

– Да, это была одна из причин. Кроме того, на устройство персональной выставки претендовал еще один художник – Геннадий Селиверстов.

– То есть Подхомутников предпочел Селиверстова? А Переводников остался не у дел? – уточнила я.

– Да, именно так. И, по словам Владислава Шляпникова, Переводников устроил грандиозный скандал. Он рвал и метал и как ошпаренный выбежал из здания Союза художников.

– А что же Подхомутников? – спросила я.

– Опять же, как следует из рассказа Владислава Шляпникова, Подхомутников решил еще раз поговорить с обиженным художником и даже позвонил ему, назначив встречу вечером, кажется, в одном из кафе.

– А какой смысл был в этой встрече? – недоуменно спросила я. – Ведь решение о выставке было уже принято. Ведь не собирался же Подхомутников поменять его?

– Ну, судя по всему, нет, не собирался. Не знаю, зачем это ему было надо. – Загребенников пожал плечами. – Возможно, хотел в более спокойной обстановке еще раз поговорить. Как я уже сказал, по отзывам, Подхомутников был неконфликтным. Может быть, ему был неприятен такой скандал, который учинил Переводников, кто знает.

– Понятно. А вы уже допросили Переводникова? – спросила я.

– Да, конечно, Татьяна Александровна.

– И что он сказал?

– Сказал, что после того, как они с Подхомутниковым встретились в кафе, они, поговорив, остались каждый при своем мнении.

– То есть Переводников продолжал считать, что он более достоин персональной выставки, чем Селиверстов? – уточнила я.

– Да. По словам Переводникова, они вышли из кафе и каждый направился в свою сторону.

– А он мог совершить убийство? Этот самый Переводников? Ведь устроил же он скандал в Союзе художников. Не исключено, что в пылу гнева ему могла прийти в голову и более радикальная мысль, – предположила я.

– Ну… – Загребенников на долю секунды задумался. – Так-то у нас на Переводникова ничего серьезного нет, Татьяна Александровна. По его словам, после возвращения из кафе после встречи с Подхомутниковым он изрядно выпил, так как его сосед отмечал возвращение сына из армии. Так что у него имеется алиби.

– А вы уже допросили соседа Переводникова? – спросила я.

– Конечно! Сосед все подтвердил. Он сам проводил Переводникова до его квартиры.

«Все равно нужно будет встретиться с этим неуправляемым Переводниковым, – подумала я, – мало ли что. Пусть он и напился, но потом дома мог и протрезветь и убить Подхомутникова. И еще эти отрезанные уши… Очень похоже на месть, учитывая взрывной характер Переводникова. Но опять же, как он проник в его квартиру? Ведь никто чужой в тот день не приходил».

– Анатолий, а какие еще версии вы рассматривали? – спросила я.

– Мы подумали, что, возможно, здесь задействован какой-то сектант. Все-таки уши просто так не отрезают и символы на жертве не рисуют. Кто знает, может быть, это какой-то фанатик поработал. Но пока эта версия отрабатывается. Мы, правда, уже устроили несколько облав по шалманам и другим подобным местам, но пока все безрезультатно.

– И когда только успели? – больше себе задала я вопрос. Подхомутников всего три дня назад, получается, был убит.

– Так сразу же, как стали раскручивать это дело. Уж больно интересная особенность, – откликнулся стажер.

– А что с аналогичными случаями? С отрезанными ушами, я имею в виду? Не смотрели по базе, занимался кто-нибудь подобным?

– Нет, пока не успели, Татьяна Александровна, – покачал головой Анатолий. – Это же время надо, а мы пытались по горячим следам с делом разобраться. Всего три дня прошло! А символ этот – перевернутый крест – в принципе используется во множестве оккультных сект. Ничего конкретного.

Мы подъехали к дому, где проживал Иннокентий Подхомутников. Это был высотный дом с благоустроенной придомовой территорией. Квартира Иннокентия Подхомутникова находилась на четырнадцатом этаже. Я обратила внимание, что к дому вплотную примыкала еще одна такая же высотка. «Или это второй подъезд одного и того же дома? – подумала я. – Да нет, скорее всего, еще один многоэтажный дом. Потому что двухподъездные дома не строят. Или один подъезд, или пять, а то и больше». На всякий случай я метнулась к прогалу между домами – но поняла, что здесь с трудом средних размеров кошка протиснется. Нет, не вариант. Да и окна сюда не выходят, что приятно для жильцов: вряд ли доставит удовольствие существовать в квартире, за окнами которой постоянно мельтешат соседи.

В просторном холле подъезда нас с Анатолием встретила пожилая женщина. Она сидела за стеклянной перегородкой и вязала какое-то меланжевое полотно.

– Здравствуйте, Октябрина Михайловна, – поздоровался Загребенников.

– Здравствуйте, – отозвалась женщина, – вы снова к нам?

– Нам необходимо еще раз осмотреть квартиру Иннокентия Константиновича, – сказал стажер.

– А эта девушка тоже будет проводить осмотр? – спросила женщина, посмотрев на меня.

– Да. Это Татьяна Александровна, частный детектив, она тоже участвует в расследовании убийства, – объяснил Загребенников.

– Какой ужас, какой ужас. Я до сих пор в себя не могу прийти, – запричитала консьержка. – И надо же было случиться такому как раз в мое дежурство! Хорошим человеком был Иннокентий Константинович, вежливым, обходительным. Всегда поздоровается при встрече, поинтересуется здоровьем. Царство ему небесное!

– Октябрина Михайловна, скажите, а Иннокентий Константинович жил один? – спросила я консьержку.