Остаток дня пролетел незаметно. Когда все было готово, на улицах уже стемнело. Можно было подавать на стол. Прежде чем переодеться в вечернее платье, соответствующее моменту, и зажечь свечи, я на минутку вышла на балкон.

Прохладный вечерний ветерок, наполненный звуками и ароматами большого города, охладил мое разгоряченное лицо. Шелестели деревья на тротуаре. Окна в домах напротив светились розовым и голубым светом – и от этого здания казались прозрачными и похожими на плитки мармелада – их даже хотелось попробовать на зуб.

Я не успела в полной мере насладиться красотой вечернего города, потому что в прихожей прозвучал звонок. Признаться, меня это удивило. Дело в том, что я веду достаточно замкнутый образ жизни и не афиширую свой адрес. А специфика моей профессии и подготовка, которую я получила в свое время в разведшколе, приучили меня относиться к любому нежданному гостю, как минимум, серьезно.

Я на цыпочках подошла к входной двери и осторожно заглянула в глазок. Но ничего не увидела – все поле зрения занимало нечто бесформенное и лиловое. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Я выругала себя. Все время собираюсь поставить над дверью компактную видеокамеру, чтобы не попадать в такое глупое положение, как сейчас, но постоянно откладываю это дело на потом.

Пришлось вернуться в комнату за газовым баллончиком. Последнее время я не подписывала никаких контрактов, и никаких таких хвостов за мной, кажется, не тянулось. На первый взгляд мне некого было опасаться. Ну что ж, если бы это было не так, я взяла бы не баллончик, а револьвер.

В глазке по-прежнему царил непонятный фиолетовый цвет. Я накинула цепочку и осторожно приоткрыла дверь, предусмотрительно отступив в тень.

На лестничной площадке стоял мужчина с букетом лиловых ирисов в руках. Он озорно улыбался – видимо, прятаться за букетом цветов казалось ему необыкновенно остроумным. Я редко теряюсь, но сегодня был особенный день. Я онемела.

На моем пороге стоял великолепный гонщик Берт собственной персоной. То есть актер Алексей Овалов, если говорить официальным языком. Но какая уж тут официальность, когда все происходящее было похоже на рождественскую сказку! Или у меня поехала крыша. Иначе как он нашел в миллионном городе единственную свою самую искреннюю и восторженную воздыхательницу!

– Добрый вечер! – бархатным голосом произнес Овалов. – Вы Евгения Максимовна Охотникова, я не ошибся?

Я кивнула, недоверчиво разглядывая его с головы до пят. Теперь на нем была короткая замшевая куртка и белые джинсы, пожалуй, тесноватые для нынешней моды. Вокруг шеи был повязан шелковый платок. Пытаясь осмыслить происходящее, я без колебаний откинула цепочку и молча распахнула дверь.

Гость протянул букет и сказал:

– Это вам… Можно, я войду?

Я машинально взяла цветы и снова кивнула – теперь он, должно быть, точно решил, что я немая. Овалов довольно уверенно вошел в квартиру и сразу же направился за мной в комнату, не пытаясь расстаться в прихожей со своей обувью. Мне это понравилось – терпеть не могу, когда гости толкутся в коридоре, сбрасывая ботинки и выискивая в куче обносков тапочки по ноге.

Он поступил иначе и вошел в мою комнату по-европейски. Но тут же остановился, с сомнением уставившись на изящно сервированный стол. В голосе его послышалось разочарование.

– Вы кого-то ждете? – спросил он.

Я нервно засмеялась. Если покопаться в моих сегодняшних побуждениях и фантазиях, то вполне можно сделать вывод, что ждала я именно его. Но признаваться в этом было никак нельзя – все-таки я ждала тень, а он явился во плоти.

– Вообще-то никого, – ответила я, впервые открыв рот. – Но если вам нравится джамбалайя по-бразильски, присоединяйтесь!

Овалов смущенно улыбнулся.

– Откровенно говоря, я пришел к вам по делу, – произнес он с обезоруживающей интонацией. – И мне бы не хотелось злоупотреблять вашим гостеприимством…

По делу? Мои дела обычно имели весьма специфические особенности. Неужели? Додумать эту мысль мне мешало странное ощущение, что со мной не все в порядке. Сосредоточившись, я поняла, что меня беспокоит – я опять предстала перед мужчиной моей мечты в наряде Золушки! Чтобы скрыть досаду, я занялась букетом. Налила воду в вазу и поставила в нее лиловые цветы. Ирис означает постоянство и красоту, но, с другой стороны, в Японии, например, ирис и воинский дух обозначаются одним иероглифом, а в древней Аравии эти цветы и вовсе были символом печали. Какой же смысл скрыт в этом свежем букете?

– Кто дал вам мой адрес? – спросила я.

– Собственно, дали мне номер вашего телефона, – пояснил Овалов. – Остальное, сами понимаете, дело не такое уж и сложное… У меня талант – выискивать иголку в стоге сена. Однако я, кажется, не представился…

– Алексей Овалов. Киноактер. Имел большой успех, исполнив роль автогонщика Берта в кинофильме «Режущая цепь», – отчеканила я.

Его брови поползли вверх.

– Ничего себе… – вымолвил он озадаченно. – Я не ожидал, что моя популярность распространилась так широко.

Я не стала рассказывать о своих тайных пристрастиях.

– Кино – мое увлечение, – объяснила я коротко. – И потом, у вас действительно был успех.

Глаза Овалова затуманились.

– М-да… – проронил он с заметным усилием.

– Что же мы стоим? – спохватилась я. – Присаживайтесь. Выпьете чего-нибудь? Могу предложить креольский пунш…

– Это, видимо, ром с сиропом? – повеселевшим голосом поинтересовался Овалов, опускаясь в кресло. – Я предпочел бы чистый, но, повторяю, ни в коем случае не хочу злоупотреблять вашим терпением.

– Чепуха, – ответила я очень серьезно. – Я – ваша горячая поклонница, и в моем доме вы – почетный гость.

Овалов внимательно посмотрел на меня.

– Вот как? – проговорил он странным голосом и достал из кармана пачку «Голден Америкэн». – Не возражаете? – Кажется, он чувствовал себя не до конца уверенно и торопился спрятаться за дымовой завесой.

Я подвинула поближе пепельницу и спросила:

– И по какому же делу вы ко мне пришли?

– Хочу просить вас поработать моим телохранителем, – сообщил он, обретая с первой затяжкой обычную раскрепощенность. – На время моего пребывания в этом чудесном городе.

Эти мгновенные смены настроения не ускользнули от моего внимания. С ним явно что-то было неладно, и его просьба только подтверждала это.

– Вам угрожает опасность? – спросила я.

Овалов тихо рассмеялся.

– Ну что вы! – добродушно воскликнул он. – До этого дело не дошло. Просто хочу отдохнуть как следует. У меня некоторые проблемы со здоровьем – нервы. Не хочется лишних контактов. Все-таки популярность… Видите, и вы меня узнали. А если узнает какой-нибудь неуравновешенный тип? В наше время известность иной раз опасна…

Я села в кресло напротив него. Красивый, раскованный, со смеющимися голубыми глазами, он вовсе не казался больным. И я знала, что телохранителей не нанимают по таким смехотворным поводам. Если ты, конечно, не миллионер и не мировая знаменитость, физиономия которой глядит с каждой витрины. Но наваждение было так велико, что я почти поверила ему.

– Вы долго думаете пробыть в Тарасове? – спросила я, наклонив голову, чтобы он не видел выражения моих глаз. Голос мой, кажется, прозвучал достаточно сухо, и рука, разливавшая в бокалы ром, не дрогнула.

– Ну-у, думаю, месяц, – неопределенно ответил Овалов. – Может быть, больше… Нет, месяц! Именно так.

– Я беру по двести долларов в сутки, – предупредила я, поднимая бокал с янтарным напитком. На самом деле я не взяла бы с него ни копейки. Думаю, что подсознательно мне просто хотелось отпугнуть его.

Овалов улыбнулся мягкой и щедрой улыбкой.

– Нет проблем, – спокойно согласился он и, осторожно коснувшись своим бокалом моего, медленно выцедил сквозь зубы весь ром до последней капли, даже не стерев с губ улыбки.

– Вы пьете, как морской волк, – не удержалась я.

– Мне приходилось быть и в этой шкуре, – подтвердил Овалов. – Вживаешься в образ на время, а навыки приобретаешь на всю жизнь…

Я ограничилась единственным глотком – напиток обжигал, словно жидкий огонь.

– Однако вернемся к нашим баранам, – напомнила я. – Как вы представляете себе мою работу?

Овалов легкомысленно помахал в воздухе рукой.

– Ну-у… Я думал, что вы будете везде сопровождать меня. Музеи, рестораны, театры… Мы будем весело проводить время, а вы будете следить за тем, чтобы никто меня не обидел.

Я кивнула.

– Надеюсь, по ночам мое присутствие не понадобится? Где вы остановились?

Овалов на секунду нахмурился.

– Пока нигде, – неохотно ответил он. – То есть я оставил вещи у своего приятеля, друга юности – кстати, это он дал мне ваш телефон – но, кажется, у него семейные проблемы, – он с надеждой взглянул на меня. – Может быть, вы мне что-то посоветуете? А знаете, я ведь родом отсюда! Но столько лет! Город совершенно изменился – я не узнаю ни улиц, ни людей. Я чувствую себя совсем чужим!

В глазах его в этот миг было столько трогательной беспомощности, что я неожиданно для себя самой ляпнула:

– Если речь идет о месяце, вы можете пожить у меня. Разумеется, если вас это устроит. – Язык мой – враг мой, но, кажется, сегодня я до конца собралась быть романтичной.

Овалов посмотрел на меня с благодарностью и не стал ломаться:

– Вы очень меня обяжете! – горячо заявил он. – Разумеется, за квартиру я плачу отдельно! Пятьдесят долларов в сутки будет достаточно?

Кажется, ему приходилось бывать и в шкуре миллионера, во всяком случае, навыки у него имелись.

– У нас квартплата гораздо ниже, – успокоила я его. – Не перебарщивайте!

– Нет-нет, я плачу! – заявил Овалов. – Вы – мой ангел-хранитель!

Он заметно воодушевился и предложил тут же отметить сделку, прикончив бразильский ужин.

– Раз уж все на столе, – сказал он и добавил значительно: – Это – судьба!

Он ел с большим аппетитом и пил, не пьянея, он сыпал шуточками и комплиментами и совершенно очаровал меня. Горели свечи, играла тихая музыка, в его шальных глазах плясали манящие огоньки.

А потом случилось то, что и должно случиться в романтической сказке. Мы танцевали – одни в пустой квартире, все теснее и теснее прижимаясь друг к другу, а потом внезапно и страстно впились друг в друга губами, едва не задохнувшись от бесконечного поцелуя.

– У меня такое чувство, – проговорил он, с сожалением отрываясь от моих губ, – что все это во сне. Что я снимаюсь в самом лучшем своем кино, в шедевре всех времен и народов…

– Кино – великий обманщик, – напомнила я.

– И великий утешитель, – возразил великолепный Берт.