– Это ты к чему, бать? – спокойно осведомился у отца Глеб.

Тетя Мила с тревогой посмотрела на Константина. И я в этот момент поняла, чего она сейчас боится. Тетушка была не слишком опытна в общении с нетрезвыми людьми. За этот вечер Костя выпил все-таки немало и теперь, достигнув нужной кондиции, мог постепенно превращаться в несущего чушь умника. Впрочем, стоял на ногах Константин твердо, лицом в тетушкино угощение не падал, говорил внятно, мысли выражал ясно. И взгляд его был совершенно трезвым.

Но все смутились, конечно. Ясность внес Глеб.

– Ты бы объяснил, что во флоте служил, – посоветовал он отцу, – и твой тост про море скрывает множество смыслов. Женя, я переведу: «За вас, девушка! Респект и уважуха!» Так?

– Я думал, меня поняли, – смутился Константин Глебович.

– Фу ты, слава богу, – огорчилась тетя Мила. – Я уж подумала, что один из нас уже не понимает, где находится. Да ну вас.

Глеб весело посмотрел на меня. Константин Глебович приобнял тетю за плечи.

– Вином меня с берега не смыть, – заметил он. – Я пить умею, хоть и делаю это редко. С сына пример беру. Он уехал от меня, и теперь все, степенным стал человеком. Приезжает, а как будто и нет его.

– Да перестань, пап. Я тут.

– Сейчас ты тут, а завтра уже и нет тебя, – возразил Константин Глебович.

За столом повисло тягостное молчание. Глеб опустил взгляд в тарелку.

– Как там Москва? – поинтересовалась тетя Мила. – Давно я туда не выбиралась.

Глеб встряхнулся. Я с благодарностью посмотрела на тетушку. Вовремя сменить тему разговора не каждый умеет, а она просекла момент.

– Москва гудит, шумит и строится, – ответил Глеб. – Работаю много, если вы об этом спрашивали. Порой голова болит по нескольку дней, вот такая вот напряженка.

– А где именно трудитесь?

– Детским психологом. Консультирую.

Он достал из кармана пачку сигарет.

– Женя, – вдруг обратился он ко мне, – не хотите прогуляться? Скучно одному.

И я вдруг согласилась. Не знаю почему. Я не курю, предпочитаю находиться подальше от всей этой дымовухи. Но сейчас согласилась.

* * *

Застолье продолжалось долго, за приятной беседой я абсолютно потеряла счет времени. На улице окончательно стемнело, и я удивленно посмотрела на часы.

– Ничего себе! – вырвалось у меня. – Почти одиннадцать часов. Это сколько же мы уже сидим?

– Недолго, – подсчитал в уме Глеб. – Мы пришли примерно в шесть вечера. Пока то, пока се.

Мы спустились к окну на лестничной площадке. Оно было открыто, и, несмотря на то что здесь уже несколько раз курили, воздух в подъезде все же был довольно свежим. Глеб присел на подоконник.

– Значит, телохранитель, – задумчиво произнес Глеб. – И как же тебя туда занесло?

– А тебя как занесло в детские психологи? – вопросом на вопрос ответила я.

Глеб почесал мочку уха.

– Случайно, знаешь, – ответил он. – Хотел сначала пойти на историка, а потом вдруг понял, что это не мое. Захотелось чего-то более современного. Теплого и человеческого. Вот психология подошла по всем параметрам.

– И как оно?

– Отец мной гордится, – признался Глеб, – но я ведь в профессии не остался. Консультирую иногда, но это для души. Так-то я в редакции одной славной московской газетки сижу. Правлю тексты, которые наспех сочиняют амбициозные сотрудники. Порой случаются настоящие авралы. Это когда материал нужно выпустить в самое ближайшее время, а должным образом подготовить его некому. Тогда я начинаю выискивать «горячие» материалы и отправляю их в редакторский отдел. Сортировка, иным словом. Выживаю, как могу.

– Кого же ты консультируешь как психолог в свободное от работы время?

Я перегнулась через подоконник, выглянула на улицу.

– У детей весьма занятная жизнь, в которой полно своих тайн, демонов и сомнений, – сказал Глеб. – Это борьба, из которой не каждый выходит победителем. У меня есть знакомые, которые не могут найти общий язык с собственным ребенком. Я им в этом помогаю. Результат, правда, от многих факторов зависит, не только от моих усилий. Приведу в пример традиционный случай: девочка двенадцати лет, несколько попыток суицида. Долго я с ней работал… Не шла на контакт, разговаривать со мной не хотела. А потом оттаяла. Оказалось, что ее прессовали везде, где только можно. В школе, дома. Представь, что у тебя нет места, где ты могла бы остаться одна, – везде кто-то тобой недоволен, учит жизни, тычет носом в ошибки. Сплошные «нельзя», «плохо» и «не можешь». Это же ад. А родители не понимали, что с ней. Вроде бы у дочки есть все, почему же она тогда хочет уйти из жизни. Но на деле весь мир ополчился против ребенка. В один момент она решила, что с нее хватит. За пару сеансов с ней я понял, что к чему. А с ее родителями я разговаривал намного дольше. Взрослые искренне не понимали, в чем проблема. Сейчас там все в порядке, насколько я знаю. Я успел, скажем так, предотвратить самое ужасное и необратимое.

– Расскажи про самый сложный случай, – попросила я.

– В двух словах? Один пацан не верил, что я хочу ему помочь, и дал мне в зубы.

– И чем закончилось? – я напряглась.

– Двумя зубными коронками. Но я тоже успел ему ответить – заломил руку за спину, сделал больно. Если бы не его мама, которую он безмерно уважает и боится, он бы меня убил. Кстати, мама во всем разобралась без моей помощи. Очень смышленая оказалась и сильная. А я так… пару пинков дал, и все.

Вокруг стояла уютная тишина, двор тоже пустовал. Это были последние теплые выходные сезона, и люди предпочитали проводить их за городом.

– Тетя сказала, что вы скоро уезжаете, – вспомнила я. – Ты давно в Москве?

– Сразу после школы уехал.

– А папа остался здесь? Один?

– Папа тогда не был один, – нехотя признался Глеб. – Я тогда решил, что ему будет легче без меня. Мама умерла, когда мне было шесть. Всю жизнь отец посвятил мне. Никаких женщин в доме никогда не было. Разве что соседка зайдет на минуту. Может, он сам не хотел ни с кем заводить отношения, может, не получалось… Я у него не спрашивал и не буду. И когда он однажды познакомился с кем-то, я свалил в Москву, дав ему возможность пожить для себя.

– Но у них не срослось… – поняла я.

– Это было и так понятно, не правда ли? – усмехнулся Глеб. – Хотя, наверное, такое очевидно.

– Твой папа отчаянно строил тете Миле глазки, – объяснила я. – Да и вместе с тобой в гости к давней подруге не пришел бы. Отсюда вывод: не срослось.

– И такое бывает, – произнес Глеб, – а жаль. Я успел пообщаться с той женщиной перед своим отъездом из Тарасова. Она показалась мне приятной, а еще сильной, серьезной. Подумал, что отцу подойдет такая опека. Пусть расслабится, пусть даст себе возможность отдохнуть от вечного контроля за сыном. Но вышло иначе – стали контролировать его, и Константин Глебович не выдержал.

– Черт, жаль-то как…

Глеб замер, быстро приложив палец к губам.

– Что такое? – удивилась я.

– Стой на месте, – приказал он и бесшумно соскользнул с подоконника.

Я прислушалась. Глеб медленно спустился по лестнице. Что происходило дальше, я не слышала, поэтому решила аккуратно последовать за ним.

– У тебя все в порядке? – вдруг услышала я голос Глеба. Судя по всему, он разговаривал с кем-то, находящимся этажом ниже. Ответа на вопрос не последовало.

– Не бойся, – попросил Глеб. – И не молчи, ладно?

Я спустилась по лестнице и увидела Глеба, сидящего на корточках. Того, с кем он вел диалог, почти не было видно.

– Это Женя, – спокойно произнес Глеб и посмотрел на меня через плечо. – Живет в этом доме. Ее тоже можешь не бояться.

И я увидела того, к кому обращался Глеб. В углу, в темноте, прямо на полу сидел подросток. Рядом с ним лежал полупустой рюкзак.

Лицо мальчишки я сначала не разглядела, а потом глаза привыкли к темноте.

– Артем! – ахнула я.

– Твой знакомый? – спросил Глеб, поднявшись на ноги.

– Конечно, знакомый, – улыбнулась я и подошла к мальчику. – Ты чего в подъезде сидишь? Жить теперь тут будешь?

Артем посмотрел на меня снизу вверх. Его лицо было совершенно спокойным. Потом он перевел взгляд на Глеба. Потом снова на меня.

Я решительно протянула ему руку.

– Вставай, – потребовала я. – Простудишь наследство, по врачам затаскают.

Он ухватился за мои пальцы, встал, отряхнул джинсы, набросил на плечо рюкзак и торопливо направился к лестнице.

Артем Кормухин был сыном моих хороших друзей. Его мама Юлька и папа Антон – это молодые и бесшабашные люди. Они умеют справляться с трудностями, не впадая в панику, поэтому даже с родительскими обязанностями они справлялись с радостью и легко. Кормухины жили в соседнем доме. Антон занимался какими-то мелкими поставками, а Юлька была программистом, и весьма неплохим. Имея кучу знакомых за пределами Тарасова, она иногда помогала им разобраться с компьютерными проблемами, не покидая собственную квартиру, но иногда что-то шло не так, и ей приходилось разбираться с ними на месте. В таких случаях Юлька отваливала в командировку. Командировки у Юльки могли быть в любую точку мира, и 2–3 раза в год она на неделю или больше покидала родной дом и отбывала в очередную светлую даль. Муж Юлю к работе не ревновал, она очень хорошо зарабатывала. Никто ни о чем не жалел, всех все устраивало, за исключением, пожалуй, того, что Юлька нечасто бывала дома.

Артем – единственный ребенок в семье Кормухиных. Кажется, Юлька и Антон больше и не планировали. А на данный момент отсутствие еще одного ребенка не было им на руку: сын, пока мама уезжала по работе, оставался один на один с отцом, а два мужика, живущие в одном помещении, не всегда могут найти общий язык. Юлька несколько раз рассказывала мне о том, что они с Антоном не могут найти общий язык с сыном. Подступал переходный возраст, и Артем часто вел себя не очень адекватно: спорил с родителями на ровном месте, мог нахамить кому-то в школе. Дважды был застукан с сигаретой и банкой пива. Вот-вот – и начнутся разговоры о том, что школа – отстой, люди – быдло, жизненные ценности поросли плесенью, а понимания тонкой душевной организации как не было, так и нет.

Увидев Артема на лестничной площадке, я сразу поняла, что дело пахнет керосином. Во-первых, он заныкался в темный угол. Во-вторых, сидел прямо на полу – значит, не до выбора места почище. В-третьих, пацан выбрал внеурочное время для одинокой поздней прогулки по чужому подъезду. Что-то тут было не так. Когда мы нашли Артема и я ему дала руку, чтобы подняться, он убежал от нас, да еще и с видом человека, который не желает общаться с окружающим его миром.

Мы с Глебом переглянулись. Он вопросительно вскинул бровь. Мол, что? Так и отпустишь?

– Торопишься куда-то? – бросила я в спину уходящего Кормухина-младшего. – А поговорить?

Он молча продолжил спускаться.

– Артем! – позвала я.

Глеб тронул меня за руку.

– Не надо, – тихо попросил он, – пусть идет.

В другой раз я бы, наверное, не стала вмешиваться. Согласилась бы. Ну а что? Пусть идет. Действительно, чего я привязалась? За час по полуночи случайно обнаруженный на лестничной клетке ребенок, с которым мы знакомы, уходит в ночь, не сказав мне ни слова. Что же тут такого? Пусть идет. Пускай.

– Я не знаю, что ты за психолог, – сказала я Глебу, – но лучше я сама разберусь. Возвращайся за стол, а я скоро буду.

Тут я поймала себя на мысли, что дверь подъезда так и не открылась. Ну не услышала я этот звук, хотя должна была. А ведь Артем, по сути, уже должен был дойти до первого этажа и непременно ею воспользоваться.

Я взглянула на Глеба. Он отстранился от меня и стал подниматься на мой этаж. Неужели действительно решил вернуться в квартиру и сесть за стол?

Я услышала, как открылась и закрылась дверь в квартиру: Глеб все-таки сделал свой выбор, решил оставить меня одну.

– Артем, ты еще тут? – громко спросила я, перегнувшись через перила. – Ты помнишь, где я живу? Просто позвони, я открою. Просто позвони!

В ответ я не услышала ни звука. Только тишину. И негромкую музыку откуда-то с улицы.

* * *

Глеб положил себе на тарелку остатки картофельного пюре. Сдобрил его ломтиком соленой семги. Подумав, потянулся за укропом и помидорами.

Тетя Мила и Константин, казалось, сдвинули стулья, чтобы быть ближе друг к другу. Оба были совершенно трезвы.

– Ну что же, – произнес Глеб, – надо бы на дорожку, пап. Как думаешь?

– Время детское, сын, – прогудел Константин Глебович.

– Не сказал бы, – не согласился Глеб. – Как ты себя чувствуешь? День-то был суматошным. Да и девушки, наверное, утомились: видишь какую поляну развернули, а еще убираться.

– Все нормально, – утвердительно качнул головой старый друг тети Милы, даже не покосившись на нее.

Константин Глебович действительно не выглядел усталым. Тетя тоже вела себя бодро.

– Жаль, – вдруг задумчиво произнесла она. – Жаль, что быстро прошло время. Уже стемнело, гляньте-ка. Вы устали, наверное?

– Я? Нет! – горячо заверил ее Константин. – Я вообще огурец. А вот насчет других ничего сказать не могу.

– Я в порядке, – заверил его сын. – Мне кажется, что Женя тоже в силах продолжить.

И он посмотрел на меня с самым заговорщицким видом.

– Так о чем я?.. Я хочу произнести тост за неравнодушных людей.

Он на полном серьезе собирался продолжать выпивать. Отвинтил крышечку с бутылки, наполнил коньяком мою рюмку. Не забыл и про себя. Вышел из-за стола, задумался.

Я смотрела на этот спектакль. Ну, давай, Глеб Константиныч. Жги. Неравнодушие – это прямо твоя тема.

– В прошлом году я был в Лондоне, – начал он, – и там случайно познакомился с девушкой. Дело было в пабе, вечер пятницы. Город отрывается, народу кругом полно, но я заметил только ее и подсел к ней.

Тетя Мила и Константин, заслушавшись, прильнули друг к другу, как голуби в мороз.

– Она казалась расстроенной. Тогда я спросил ее: «Почему вы грустите?» Она ответила: «Болит голова. Кажется, я простудилась». Мне нечем было ей помочь.

– Боже мой… – голос тети Милы дрогнул. – И что же было дальше?

Глеб поднял рюмку.

– Я не знаю, я ушел. Но сейчас действительно хотел бы выпить за неравнодушных людей. Иногда нужно всего лишь сказать кому-то два или три слова, дав понять, что ты видишь, насколько ему тяжело. Этого достаточно.

Я не стала пить. Тост получился идиотским. Подводка к нему – не лучше. Перед глазами стояло лицо Артема. Почему он не стал со мной разговаривать? Он ведь меня узнал, я часто бывала у него дома и общалась с родителями, он не мог перепутать меня с другим человеком. Сам Артем с родителями тоже гостил у меня. Почему я не пошла за ним? Могла же выяснить, что произошло. Даже если ничего страшного не случилось. А вдруг случилось?

Зазвонил мобильник. Это был Антон Кормухин.

– Надеюсь, не разбудил? – напряженным голосом произнес он.

– Нет, ты что? Рано спать еще, – возразила я. – Ты насчет Артема?

– Да.

– Подожди, давай встретимся на улице, около детской площадки.

Извинившись перед гостями, я взяла ключи от квартиры и открыла входную дверь. С телефоном около уха я снова вышла на лестничную площадку. Остановилась перед пролетом, прислушалась. Ни звука. Спустившись на первый этаж, я вышла на улицу и пошла к соседнему дому.

В это время Антон должен был производить те же действия, только двигаться мне навстречу.

Он выглядел очень встревоженным и злым одновременно. Пнул ногой камень, некстати попавший под ботинок.

– Ничего? – спросил он, убирая телефон.

– Ничего, – ответила я. – В подъезде пусто, рядом с домом тоже никого нет.

– И я не нашел, – пробормотал Антон. – Всех на уши поднял. По нулям.

– И многим позвонил?

– Ну, всем, кого вспомнил. Это Юлька у нас общается с другими родителями или учителями, но несколько номеров и у меня сохранились.

Теперь стало понятно, почему Антон позвонил мне. А я-то ломала голову.

– Расскажи, что случилось, – попросила я.

– Да блин!

И понеслась. Кормухина рвало на части. Оказалось, что Юля неделю назад умотала в Ямало-Ненецкий автономный округ, где открылся новый торговый центр. Местные программисты справились бы и сами, но владельцу торгового центра порекомендовали подстраховаться и вызвать некую волшебницу из Тарасова, которую ему когда-то порекомендовал знакомый. Юлька согласилась помочь, пообещав семье не задерживаться. Однако что-то пошло не так, и командировка затянулась.

– Значит, вы снова с Артемом остались одни, – поняла я. – Что-то не поделили, что ли? Ты прости, что я так в лоб спрашиваю, но мне нужно знать. На всякий случай.

– Не поделили? – переспросил Антон. – Нет, все у нас нормально… было.

– Было, – повторила я. – Ага. Вот оно в чем дело.

– Именно в этом. Он стал врать, понимаешь?

– Да ладно, все врут.

«Ну, соврал. Не такая уж и беда, – подумала я про себя. – Пацаны в его возрасте часто обманывают. А взрослые иногда вообще врут на каждом шагу, приходится. Порой не соврешь – не выживешь. Хотя…»

– Я не знаю, с какой целью он это делает, – раздраженно продолжал Кормухин. – Для чего-то, вероятно. Но мне не понять. Я же в его глазах выгляжу тупым придурком. А главное, знаешь что? Раньше с ним такого не было. Ругались, конечно. Руку на него как-то даже поднял, когда он свою химичку при всем классе назвал «собака сутулая».

– Господи, – произнесла я, изо всех сил стараясь не улыбаться. – Какой ужас. Как же так можно на педагога-то?

Губы Кормухина тоже дрогнули в улыбке, которая тотчас испарилась.