Глава третья

Они еще об этом не думали…

– Сэкономили, – мрачно рассуждала Рита, закидывая на плечи рюкзак, – зато времени потеряли уйму.

– А мы никуда не торопимся, – весело парировал Костя, – мы же теперь бродяги, у нас времени предостаточно.

Рита вздохнула. После десяти часов, проведенных в поезде, она чувствовала себя моряком, впервые за долгое время сошедшим на землю. Ноги подрагивали, голова слегка кружилась. Первым пунктом своего путешествия Рита с Костей единодушно выбрали Челябинск и, надо сказать, по кардинально разным причинам. Костя очень хотел посетить экспериментальный цех «Высота 239» на Челябинском трубопрокатном заводе, поскольку всегда интересовался передовыми методами производства и приземлением на российскую почву различных западных и японских технологий. Риту технологии интересовали мало, она мечтала посетить озеро Тургояк – жемчужину Южного Урала.

Сошлись на том, что Рита сопровождает Костю в крестовом походе на завод, а Костя любезно составляет ей компанию в поездке на озеро.

Начать решили с «Высоты». Необычности начались еще на улице. Забор цеха и прилегающих к нему территорий был больше похож на выставку художников-абстракционистов, так как был сплошь покрыт разноцветными геометрическими фигурами всех мыслимых и не очень цветов.

– Пит Мондриан отдыхает, – прокомментировала Рита, вызвав усмешку Кости. Он, как и всегда, правильно понял её сарказм.

Попасть на завод оказалось не так-то просто, но им, можно сказать, повезло. Пока они крутились вокруг забора, соображая, что делать дальше, к воротам подъехал большой автобус, и из него выгрузилось человек тридцать в белых касках.

– А сейчас мы посетим уникальное место. Этот цех является передовым не только на этом заводе и в городе, но во всей России, – вещала миловидная девушка с микрофоном. – В рейтинге самых красивых заводов мира, который был недавно опубликован на одном американском портале, «Высота 239» заняла девятое место.

– Ну, надо же, – изумилась Рита, – каких только рейтингов не придумают. А вот интересно, девятое место – это много или мало? Сколько их там вообще участвует, этих красивых заводов? И по каким критериям их выбирают, что у них там считается красивым в этой продакшн-индустрии?

Костик моментально сделал охотничью стойку, ага, экскурсия. Так они примкнули к незнакомой группе. Касок у них, конечно же, не было, но это никого не смутило.

Цех оказался огромным помещением с высоченными потолками, верхним ярусом, выложенным ламинатом, по которому и повели экскурсантов, и совершенно неожиданно раскрашенным в разные цвета. Всюду декоративные деревья и цветы в больших напольных горшках, фотографии на стенах и непонятные символы. Помещение диспетчерской с пультом управления, больше похожее на капитанскую рубку межгалактического корабля из американской фантастики 60-х годов.

– Производственный Диснейленд, – подумала Рита.

Оказалось, что всё это буйство красок вовсе не для красоты. Каждый цвет несет какую-то смысловую нагрузку и что-то означает, но Рита в такие детали не вдавалась и, конечно, ничего не запомнила.

– Наши сотрудники оставляют все личные вещи и мобильные телефоны в раздевалках перед началом рабочего дня, – увлеченно рассказывал субтильный молодой человек в белом халате, как поняла Рита, какой-то здесь главный.

– Так выглядят суровые челябинские мужики с трубопрокатного завода? – Рита в недоумении разглядывала их молодого чичероне.

– Потом они принимают душ, переодеваются в форменную одежду и идут на свои рабочие места. У нас есть лучшая французская прачечная, в которой рабочие совершенно бесплатно могут стирать униформу. У нас работают итальянские повара, которые готовят для сотрудников обеды, – продолжал начальник.

Было видно, что он в восторге от своей работы и искренне верит в этот рай на земле.

– Средний возраст коллектива нашего цеха – двадцать пять лет, мы ориентированы на привлечение молодежи и уделяем огромное внимание обучению сотрудников. Молодые люди мечтаю попасть именно в наш цех.

– А что будет с этими людьми лет через десять, когда они перестанут соответствовать стандарту среднего возраста двадцать пять лет? – не выдержала Рита, – вы их, таких опытных и обученных, уволите и наберете новых молодых?

Молодой человек, так влюбленный в свое дело, явно не ожидал, что кто-то может критически отнестись к его словам. Он замялся и слегка покраснел. Но уже через несколько секунд он продолжил заготовленную речь, оставив вопрос Риты без ответа, явно решив, что незачем вступать в полемику с глупой женщиной, которая ничего не понимает.

Костя, стоявший у него за спиной, усмехнулся и подмигнул Рите.

Остальной завод, особенно на фоне хваленого цеха, производил удручающее впечатление. Было что-то в корне неправильное и нелогичное в этом контрасте. Какая-то вопиющая несправедливость от того, что существует государство в государстве, что одним итальянская кухня и трубопрокатный Диснейленд, а другим заводская столовка и облезлые цеха. И, главное, такие лояльные, такие счастливые сотрудники без будущего. Что завод сделает с ними через 5-10 лет?

Уже вечером, когда Рита возмущалась по этому поводу, Костя снова усмехнулся и спокойно ответил ей:

– Ну, что ты, они еще об этом не думали!

Глава четвертая

Вера должна оставаться верой

– Это и есть твоя обещанная свобода? – злилась Рита, лежа на узкой кровати маленького гостиничного номера.

Гнев Риты вызвал, как ни странно, ее вдохновитель и ангел-хранитель Костя. После поездки на завод Рита с Костей пошли в клуб, немного развеяться и потанцевать. И вот там произошло неслыханное – во время медленного танца Костя попытался ее поцеловать. Костя – друг, гуру, ее интеллектуальный брат. И вдруг такое.

Нет, Рита не была ни фригидной, ни наивной. Отправляясь с Костей в это путешествие, она предполагала, что такое когда-нибудь может случиться и где-то в глубине души, так глубоко, что боялась сама себе признаться, мечтала об этом. Но не в первый же вечер? Рита была к этому не готова.

– Как же так, мы же новые бродяги?

Это самоопределение они придумали в поезде Тюмень-Челябинск. И Рита находилась под обаянием этого романтического образа. Она мечтала о бесконечных дорогах и приключениях, ночевках в палатках и рассветах в горах, попутных машинах и интересных знакомствах. Отношения в эту картину мира никак не укладывались.

– Не сейчас, – решила Рита и взяла отдельный номер.

На следующее утро Рита с Костей, как ни в чем не бывало, катили в небольшом «Нисане» на Тургояк. Водитель, согласившийся их туда отвезти, оказался многословным и эрудированным собеседником. За два с небольшим часа пути Рита узнала о Южном Урале больше, чем за все предыдущие годы жизни.

– Вот здесь, вот прямо где мы сейчас едем, проходит граница между Уралом и Сибирью, между Востоком и Западом. То есть мы с вами уже в Сибири, но еще на Западе. А скоро будем на Востоке.

Рита совсем запуталась. В Сибири и на Востоке.

В ее скромном понимании, Сибирь – это морозы, кедры и крепкие сибирские мужики. А Восток – это китайцы, лапша и бамбук. Ну, или верблюды, бедуины и кальяны. Кому что больше нравится. Но, ни бамбука, ни кальянов тут не было. Было хмурое холодное утро с пеленой измороси в воздухе. С утра Костя несколько раз очень убедительно выразил сомнение в целесообразности поездки на природу в такую погоду, но Рита была непреклонна.

– Я вчера твой завод терпела. А туда ни в какую погоду психически здоровому человеку ездить на экскурсии не рекомендуется во избежание вреда этому самому психическому здоровью.

– В древности у нас тут проходило северное ответвление Великого Шелкового Пути, – вклинился в Ритины размышления водитель, – бронзовую скульптуру с верблюдами на Арбате видели (Арбатом в Челябинске называют переходную улицу Кирова, ласково именуемую местными жителями Кировкой)? Так вот она как раз Шелковому Пути и посвящена. Шёлк возили, чай, пряности разные, материи, нефирит.

– А вон памятник Курчатову, земляку нашему, – продолжал «экскурсию» водитель, – недавно ученые в каком-то челябинском архиве метрику его нашли. Нет, памятник не поэтому поставили, памятник – намного раньше, в 86-м к двухсотпятидесятилетию Челябинска. А как он светится в темноте! Залюбуешься. Вы вечером назад поедете, посмотрите обязательно.

Рита достала из рюкзака свой верный «молескин» и начала торопливо записывать.

– А это