И, страшно довольный собой, он уселся в «Фиат», легко прихлопнул дверцу и мягко тронулся с места, оставив Маргариту поддерживать сползающую с лица улыбку. Впрочем, может и не поддерживать. Притормозив у светофора, Литвиненко обернулся и даже немного расстроился: вопреки его ожиданиям, госпожа Мамай не осталась стоять, как громом пораженная его убийственно-справедливым вердиктом, а спокойно уселась в свою машину и отправилась следом за ним, поскольку на улице Бажова движение было односторонним. От светофора она ушла вперед, несмотря на все предпринятые им усилия – как ни крути, навороченный «Мерседес» приемистее простенького «Фиата». Досадно, конечно. Но последнее слово все равно осталось за ним.

Если бы Валентин Рудольфович знал, какими катастрофическими последствиями обернется для него эта ссора с подругой жены, он затолкал бы все слова себе обратно в глотку и лично оформил бы разноцветными фломастерами красивую пригласительную открытку многоуважаемой Маргарите Сергеевне Мамай. А вот на этом перекрестке повернул бы направо и через четверть часа был бы уже дома, съел бы свой любимый помидорный салат и макароны с сыром (непременно с пармезаном!) и под бормотанье телевизора сладко задремал бы – с чистой совестью, сытым желудком и приятным чувством выполненного долга, но…

Но, как справедливо заметил классик, нам не дано предугадать, как именно наше слово отзовется. И пока сказанное Валентином Рудольфовичем мало-помалу начало проделывать свою разрушительную работу, он, ни о чем не подозревая, нашел по радио приятную мелодию, перестроился в левый ряд – и поехал прямо.

«Без! Женщин! Жить нельз-зя на све-ете, нет!» – радовался радиоприемник, и мысли Валентина Рудольфовича наконец-то потекли в более приятном направлении. Ехать предстояло далеко – Туся жила на окраине, на Химмаше, и с учетом пробок дорога могла занять час. А за рулем думалось как-то особенно хорошо и расслабленно. Вот интересно: могла бы Марго быть его любовницей? Или женой? Нет, все-таки лучше любовницей. Ведь когда-то они учились вместе в юридическом, правда, он на пятом, а она – на втором, но у них была одна компания в общежитии, и он-то сразу выделил ее среди прочих девчонок. То есть, конечно же, это он жил в общаге, а Рита приходила в гости к однокурсникам на праздники и дни рождения. Ритка была хорошенькая и не дура, училась на повышенную стипендию, и никто из общежитских парней не мог похвастаться, что пользуется ее благосклонностью. А у середнячка Вали Литвиненко тем более не было ничего такого, что тогда выделило бы его из прочей серой массы, и он любовался Ритой издали, довольствуясь совместным танцем или одной тарелкой жареной картошки на двоих, потому что по тарелке на каждого мыть было в облом. Год спустя, получив диплом, он женился на ее подруге Ирине, которая училась в Институте народного хозяйства на экономиста и часто бывала вместе с Ритой в их компании, а Рита вскоре вышла замуж за какого-то коммерсанта, и он потерял ее из виду.

Потом, когда дочь немного подросла и жена опять стала общаться с подругами, Рита Мамай снова появилась в их доме. Валентин неподдельно удивился тому, как она расцвела и какой победительно-красивой стала. Из хорошенькой девочки, каких множество, она превратилась в роскошную женщину – из тех, что наделены редким талантом обращать годы себе на пользу и в сорок с хвостиком сводят с ума гораздо большее количество мужчин, чем в глупые двадцать пять, о которых все прочие дамы безосновательно тоскуют. И поэтому Валентину опять ничего не светило: да, он был хорошим судьей, и написал кандидатскую, и через пару лет защитит докторскую, и вот-вот его сделают председателем или заберут в областной, но Марго («королева Марго», так он ее называл про себя) опять слишком шикарна для него, и с этим ничего не поделаешь. Кроме того, имея статус «подруги жены», она не позволяла себе даже намека на кокетство – только изредка иронию, впрочем, вполне дружескую и доброжелательную. А с тех пор, как Марго стала заниматься вопросами этого проклятого «Правого дела» – и успешно заниматься, надо сказать, потому что оказалась не только толковым адвокатом, но и на редкость энергичным бизнесменом, – судья Литвиненко, заботясь о своей карьере и репутации, старался общаться с ней как можно меньше и тщательно следил за тем, чтобы Марго случайно не оказалась в кругу его знакомых и коллег. Жена всегда с пониманием относилась к его требованиям, поскольку дело касалось работы, и Марго бывала у них нечасто, как правило, в отсутствие Валентина Рудольфовича. Редким исключением бывали летние выезды на дачу и день рождения жены, когда она приглашала только своих подруг.

Прервавшись в своих размышлениях, Валентин Рудольфович притормозил возле ювелирного магазина, где выбрал две симпатичных вещички: для жены продавщица посоветовала брошь – рябиновая веточка с ягодами из кораллов, а для девятнадцатилетней дочери – прелестные сережки в виде бабочек. Конечно, это не Юлькин стиль, она предпочла бы получить в подарок этот, как его, тьфу, короче, бриллиант в пуп, но он сказал, что это – через его труп. Ничего, глядишь, когда и наденет приличную вещь. Подумав о дочери, Валентин Рудольфович привычно расстроился. Но так же привычно взял себя в руки – зачем расстраиваться, если сделать все равно ничего нельзя, а думать – себе дороже. И даже заговорщицки подмигнул продавщице, когда та имела нахальство поинтересоваться, для кого это он покупает третью вещь. Но на этот раз Валентин Рудольфович в ее советах не нуждался, поэтому и удовлетворять праздное любопытство не стал. Туся равнодушна к серьгам и прочим дамским бирюлькам, но любит золотые браслеты и надевает их по несколько сразу. Руки у нее красивые, тонкие, всегда загорелые, с длинными ногтями (он всегда ими любовался), и браслеты, то стекающие к локтю, то падающие к запястью, очень Тусе идут. Рассовав бархатные футлярчики по карманам, он еще раз улыбнулся развеселившейся продавщице и вернулся в уже успевшую остыть машину.

А надо бы поторапливаться: пять минут девятого, а ему еще обратно ехать. Часик посидит – и поедет. Туся у него молодец, некапризная, хотя и моложе на целых шестнадцать лет (да-да!), и красавица. Не требует ни особого внимания, ни подарков, не устраивает сцен, когда он приезжает вот так, «на часик», и периодически поглядывает на часы. Иногда он задавал себе вопрос: а что, собственно, заставляет Тусю поддерживать с ним отношения? Денег у него не больше, чем времени, как правило, в обрез. Перспектив тоже никаких – он сразу честно объяснил Тусе, что из семьи не уйдет никогда. «Могла бы найти себе и получше», – трезво нашептывала логика. «Значит, лучше не нашла», – выкладывало козырную карту мужское самолюбие. Конечно, он вполне отдавал себе отчет, что когда-нибудь Туся может дать ему отставку, предпочтя любого другого субъекта, который согласится вступить с ней в законный брак (почему-то все женщины к этому стремятся), но старался не думать об этом, верный своему принципу не расстраиваться, если сделать все равно ничего нельзя, а думать – себе дороже.

А вот ему Туси будет недоставать. Ведь они знакомы уже лет пять… или шесть, надо будет спросить у нее. Тогда она, совсем девчонка, работала мастером в мужском салоне, где он стригся. Это потом уже он настоял, чтобы она перешла в женский, – Туся не возражала, да там и платили больше. Туся вообще ему редко возражала, и не потому, что у нее не было своего мнения. Просто она была легкая и веселая и не цеплялась к мелочам. Еще она удивительно меняла внешность: то глаза покрасит как-то не так, то вдруг из коротких волос сделает длинные, то она брюнетка, то блондинка, то в драных джинсах и мужской рубашке, то в юбке до пяток и в кружевной такой кофточке, а фигурка совсем девичья… И в постели она тоже легкая и веселая, отзывчивая, а еще большая выдумщица, это качество не лишенный комплексов Валентин Рудольфович особенно ценил. Да черт возьми, может, она вовсе и не хочет замуж. Судя по всему, ее бывший муж – не большой подарок!

Во дворе панельной девятиэтажки Литвиненко с трудом нашел место для парковки: все было завалено снегом, и его «Фиат» брюхом едва вполз на сугроб. А снег продолжал идти, как будто там, в небесной канцелярии, захлопотавшиеся сотрудники, как и уральские «праводелы», готовили отчет по итогам года и не хотели ударить в грязь лицом перед начальством.

Валентин Рудольфович едва не подавился традиционным утренним тостом с плавленым сырком (нежная привязанность, оставшаяся со студенческих времен, хотя вместо сырка «Дружба» теперь он клал на хлеб нечто заграничное с грибами или ветчиной), когда жена, до того момента тихо-мирно наряжавшая елку в гостиной, вихрем влетела в кухню, вырвала из его рук телевизионный пульт и принялась лихорадочно нажимать кнопки:

– Валя, смотри, смотри, тут Нельку показывают, вчерашние новости повторяют, ты вчера все пропустил!

На экране телевизора и вправду нарисовалась подруга жены Неля. В белой кепочке и коротенькой белой курточке она сидела за рулем огромного черного «Ленд Крузера», изящно облокотившись на руль, и нежно мурлыкала в подставленный микрофон:

– Хочется понять, что такое минус семьдесят один, увидеть эту природу, проверить себя в экстремальной ситуации…

– Неля, единственная женщина в команде, получила права только три месяца назад и не побоялась отправиться в эту экспедицию! – восхищался журналист. – Екатеринбургские трофи-рейдеры отпразднуют Новый год на так называемом полюсе холода. Экспедиция в составе тринадцати человек на пяти машинах пройдет пятнадцать тысяч километров, ее цель – самая холодная точка Северного полушария, поселок Оймякон, где температура опускается до минус семидесяти градусов.

– Что за идиотская идея… – начал было Валентин Рудольфович, приготовившись снова укусить бутерброд.

Но Ирина закрыла ему рот рукой и закричала:

– Молчи, сейчас ее нового покажут! Такой красавец, умереть – не встать!

Ну и вкусы у женщин, брюзгливо подумал лишенный тихого воскресного завтрака Валентин Рудольфович, с неприязнью глядя, как на пассажирское место возле Нели угнездился поджарый мужик с бритым черепом, но с ухоженной бородой сложной конфигурации. Тоже мне, рейдер!

– Мы туда приезжаем, быстро встречаем там Новый год и едем обратно! – Мужик во все зубы улыбался в камеру, левой рукой нежно обнимая спинку сиденья, на котором устроилась Неля.

Валентин Рудольфович покосился на жену – ее глаза сияли. И непонятно, то ли лысый рейдер тому причиной, то ли очередная Нелькина блажь.

– Ну и что все это значит? – проворчал он, прихлебывая уже почти остывший – такая гадость! – кофе.

– А это означает, – пропела непонятно чем довольная жена, – что Неличка вчера уехала и сегодня к нам не придет. Зато потом они придут вдвоем и нам все расскажут! Там минус семьдесят один! Здорово?

– Здорово… – кисло согласился Валентин Рудольфович, который терпеть не мог всех Нелькиных ухажеров, с которыми та постоянно ввязывалась в какие-то авантюры. При этом у Нельки, что самое интересное, был муж, лапоть и подкаблучник, который свято верил, что все спортивно-туристические и прочие увлечения супруги носят исключительно культурологический характер.

– И Настя с Игорем тоже не придут, представляешь? – продолжала Ирина, деловито переставляя какие-то плошки со стола в раковину – она вообще никогда не сидела без дела. – Игорь позавчера в больницу попал с гипертоническим кризом, а знаешь ведь, какой он капризный, то ему одно, то другое, вот она ему супики готовит, котлетки жарит и возле него в больнице сидит целый день. Еще и елочку ему туда понесет. Так что день рождения отмечаем в узком семейном кругу: ты, я, Юлька и Рита. Но Юлька придет поздно. И ты, пожалуйста, веди себя прилично, не лезь к ней, ладно, Валь?

– А… Рита тебе не звонила? – осторожно поинтересовался Валентин Рудольфович.

– Нет. А что? – удивилась жена.

– Видишь ли… После вчерашнего дела… Я бы не хотел, чтобы она к нам приходила. И я тебя уже не раз просил…

– Рита – моя лучшая подруга! – отчеканила Ирина и забрала у него из рук кружку с недопитым кофе. – Ее муж к нам и так не ходит – нормальный, кстати, мужик. Мы договаривались, чтоб не знакомить ее с твоими коллегами, так их и не будет. В чем дело-то?

Валентин Рудольфович так расстроился, что даже отложил недоеденный бутерброд. Вчера, красиво отшив Марго возле суда, он был весьма доволен собой, но о последствиях не подумал. Жена, которая очень гордилась им самим и его карьерой, была готова положить на алтарь служения его профессии все. Кроме подруги детства. А получается, что на день рождения не придет никто, и если в первых двух случаях виноват злой рок, то в третьем – он лично.

– Зато в магазин ехать не надо, – вручила ему утешительный приз жена. – Представляешь, какие там очередищи! Я хотела вчера, а ты приехал в одиннадцать, ладно, думаю, раз никого не будет, и сама приготовлю, тряхну стариной, если не разучилась еще.

– Зато я решение отписал, нам же ехать завтра, чтоб на мне не висело, – привычно соврал супруг. – Ты хоть знаешь, что за дело вчера было?

– Какое? Расскажи! – Ирина немедленно оставила в покое посуду и уселась рядом, приготовившись слушать. Он любил рассказывать жене про сложные и интересные дела, потому что, рассказывая, еще раз их обдумывал и порой находил верное решение, а Ирина была отличным слушателем.

И Валентин Рудольфович подробно рассказал о вчерашнем заседании, о том, как он мечтал треснуть Буликова пепельницей в лоб и как отвратительно себя вела ее драгоценная подруга. Но жена, вопреки ожиданиям, не прониклась сочувствием, а принялась хихикать. Литвиненко обиженно прервал рассказ:

– Тебе смешно! А с меня еще шкуру спустят за это дело. Они же шпионы, им деньги из-за границы шлют, чтоб они нашу судебную систему расшатывали.

– Ну и что за система, если ее дохлая мышь может расшатать?! – уже хохотала жена.

– Да ну тебя! – обиделся Валентин Рудольфович, не встретив привычного сочувствия и понимания, и присовокупил бесспорный, с его точки зрения, аргумент против четы Мамай-Буликовых: – Если бы не они, я бы дома вечер провел.

– Ну, не они, так другие, – не поверила Ирина. – У тебя всегда работы больше всех. Но зато скоро будешь председателем! И тут выкрутишься, ты же умный! Ты у меня самый умный на свете. Устал, мой хороший, устал, мой заинька… – Она шутливо прижала его голову к своей груди, погладила, нежно подергала за ушки… и Валентин мгновенно расслабился, поплыл, он очень любил, когда она вот так, как над малым ребенком, над ним ворковала. – Вот в Египте отдохнем, да, солнышко? Слушай, какая, интересно, там погода, а? В турфирме говорят, что двадцать восемь градусов, а в Интернете я смотрела – двадцать один. Вообще-то разница. Ну ничего, просто будем гулять, правда?..

День прошел в ожидании. Ирина собирала чемодан и параллельно хлопотала на кухне – а у него не поворачивался язык сказать, что Марго тоже не придет и что виноват в этом он. В шесть часов раздался долгожданный звонок – но не в дверь. Ирина, сняв телефонную трубку, сперва заулыбалась:

– Ритуля, привет! Ну, ты где? Ждем ведь! Почему не придешь?.. Валя? Рассказал, конечно, я смеялась ужасно… Да ладно вам, подумаешь, приходи – помиритесь, я вас помирю… Что сказал? Так и сказал?!

Ирина, прижимая трубку к уху, зашла в комнату и уставилась на благоверного – на ее лице было написано изумление. Но Валентин Рудольфович выражения ее лица как бы не видел, потому что он как бы уже задремал у телевизора, умаявшись за день.

– Рита, я требую: немедленно приходи! Ты с ума сошла! Я тебе говорю… Где сидишь? А… Ну ладно… Господи, чепуха какая! Ведь сколько лет… Ну, что поделаешь… Давай так: мы приедем восьмого, и ты сразу приходи. Обещай. Нет, ты обещай! Я все улажу.

Эта последняя фраза была произнесена тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Выдержав паузу, Валентин Рудольфович не утерпел и все же приоткрыл один глаз. Жена стояла напротив и смотрела на него в упор.

– И что она сказала? – еще надеясь на мирный исход, глупо спросил он.

– Сказала, что сидит в салоне красоты. Шоколадные обертывания у нее. Очень успокаивает и тонизирует одновременно. А завтра у них с мужем прием в консульстве США. С утра она в парикмахерскую. А сегодня ей еще за платьем. Что еще тебя интересует?

– Ну, Ириша… – Против воли голос прозвучал заискивающе, но и это не помогло.

– Валя, я уважаю твою работу, и все, что могу, для тебя сделаю, ты знаешь. Но всему есть предел. Мы с Марго дружим с третьего класса, мы вместе ходили в баскетбольную секцию. Жизнь складывается по-разному, она зарабатывает на жизнь, как может, и не делает ничего противозаконного. Она известный даже в мире адвокат. Она такой же кандидат наук, как и ты! Я не заставляю тебя с ней дружить, но и ты мной командовать не смеешь! – Голос жены подозрительно зазвенел.

Валентин Рудольфович растерялся. Жена впервые в жизни устроила ему скандал, отказываясь подчиниться разумному, с его точки зрения, требованию – не общаться с человеком, дружба с которым могла повредить его, Литвиненко, карьере. Его работе, его почти написанной докторской, его преподаванию в юридической академии. Как-то сразу так сложилось у них в семье, что жена не возражала ни против командировок (повышение квалификации), ни против позднего возвращения с работы (документы должны быть в идеальном порядке). Он никогда ничего не делал по дому – ему некогда! Да и не умел, честно говоря, а если возникала необходимость, то слесарей, электриков, сантехников, телефонистов вызывала и разыскивала Ирина, она же отвечала за ход и качество ремонтных работ. И до последнего времени у них с Ириной не было спальни: гостиная, в которой раскладывался диван, Юлькина комната и его кабинет – ему нужнее! Только год назад, когда дочь стала жить отдельно, Ирина призналась, что всю жизнь мечтала о собственной спальне, само наличие которой казалось ей верхом роскоши и комфорта. Он никогда ничего не просил, не требовал, просто само собой сложилось, что его заботы, его дела первостепенны, а остальное – вторично. То, что необходимо для его работы, не обсуждается. И вот впервые в жизни жена категорически отказывается идти ему навстречу, а он не знает, что делать. Утешать? Настаивать на своем? Свести все к шутке? Просить прощения?

Ирина уже собиралась заплакать всерьез, с расчетом на конкретный результат, но ситуацию спасла Юлька – ворвалась, как всегда, шумная, веселая, со связкой шариков и самодельной газетой с фотографиями и смешными стихами. Валентин Рудольфович откровенно любовался дочкой: высокая, тоненькая, спинка прямая, вся, как струночка, копна пушистых непослушных волос, сияющие серо-зеленые глаза – может, и не красавица, но когда она весела и счастлива, от нее глаз не отвести!