Синоптик

Я делаю погоду. Иногда мне хочется дождь, и в нашем городе идет дождь. Я покупаю новые босоножки, – и асфальт становится сухим от жары.

Муж говорит, что я синоптик.

Но это неправда. На самом деле я – метеоролог, которого все зовут синоптиком.

По вечерам мне иногда звонит сослуживец Коля. Он говорит, что у него дождь. Я говорю, что нет.

На следующий день в городе солнечная погода с кратковременными дождями.

С одной стороны, – это хорошо, когда можно не брать с собой зонтик. С другой, – скучно. Я никогда не попадаю под теплый летний дождик или в мокрые сугробы.

Я из породы тех людей, которых не спасает даже мобильная связь. Мы одиноки, хотя нам есть, с кем поговорить.

Коля похож на меня. Чтобы не было скучно, он никогда не берет с собой зонтик и все-таки иногда попадает под ливни. Но это – обман. Это – не неожиданность.

Мой муж носит зонтик всегда. Может, не доверяет мне, но говорит, что так ему спокойнее. У него «Samsung» и он всегда на связи.

Я не знаю, зачем и почему вышла за него замуж. Наверное, потому что так хотелось окружающим. Они думали, мое время пришло и часики скоро оттикают свое. Ницше говорил, что самый отчаянный страх человека – боязнь одиночества. Страх остаться вне общества, не получив его одобрения. Страх, порожденный стадным инстинктом.

Я – трусиха. Я вышла замуж, хотя не любила его. Не люблю и сейчас. Чем больше живу рядом с ним, тем больше убеждаюсь в этом. И продолжаю жить. Наверное, с ним и умру, и нас похоронят в соседних могилах, запечатав при этом землю. Мертвецы не должны беспокоить живых. Даже если они мертвы еще при жизни.

Я никогда не знала любви. И если честно, мне кажется, что ее не существует. Почему, – объяснить не могу и себе. Не пошлым же: «Ее придумали сами люди» ?.. Мне просто кажется… Это мое мнение. С ним можно не соглашаться.

Чего можно ожидать от синоптика, живущего с нелюбимым мужем?

Я ему даже не изменяла. Самое страшное, – не из принципа, нет. Не считала нужным. Мне никогда даже не хотелось.

Я не умею говорить хорошо или плохо. Я не философ.

Я живу, перетекая изо дня в день.

Я боюсь осуждения.

Я невозможно скучаю…

Но все, что я умею – делать погоду. Большего я не хочу, потому что не знаю, где оно и как сделать, чтобы оно не наскучило.

Я делаю погоду. Хочу – дождь, хочу – снег. Или переменная облачность.

И простите меня за гололед. Просто сейчас мне хочется падать…

Жизнь

"И когда закончится война, тогда и прекратится род человеческий и без того, в общем-то, на *** здесь не нужный. Пусть останутся разрушенные остовы Нью-Йорка, гниющие русские деревни, щебень китайской стены, изнывающие от тоски девки и кочевые отряды безжалостных воинов… И когда все завершится, восстановится утраченная справедливость и явится что-то новое, лишенное "экономического фундамента", что-то совершенно новое, не человеческое уже."

А. Ханжин

Не бойся того, что твоя жизнь кончится; бойся того, что она никогда не начнётся.

Грейс Хансен.

Ночью мне приснился Че… Он курил кубинскую сигару, улыбался так, что казалось, он все понимает. Казалось, он хочет сказать мне: "Зачем, bella? Что ты делаешь со своей жизнью?"

А мне становилось стыдно перед Команданте, я опускала глаза, нервно кусая губы, не зная, что сказать ему в свое оправдание.

"Понимаете, Эрнесто, Вам светило солнце Кубы, под ногами был теплый песок, море и небо звало Вас в путь… Моя же страна похожа на обломки утонувшего корабля. В ней не осталось огня и стремления, в ней больше нет идеалов, все вытоптано, выбито, выжжено, как каленым железом. А я слишком слаба, чтобы вдохнуть жизнь в серое, холодное небо. Мне уже никто не верит. Все, что я могу, это складывать строчки кружевами. Я не такая, как Вы, моя сила и страсть ушла в сны, в холодное равнодушие и пошлость. Я сама подменила свои идеалы фальшивками, я сама выбрасывала из себя все хорошее, чтобы пропитаться дрянью. Я оказалась слишком трусливой, чтобы пойти против всех с отрядом из восьмидесяти бойцов. Я смирилась. И мне уже не уготован на небесах свой остров, где любовь обжигает, как пламя, а дружба пропахла порохом. Я не заслужила пить жизнь жадно, как текилу. Я превратилась в лед, и даже солнце Кубы не растопит мои холода. Простите меня, Команданте, я не оправдала Ваших надежд… Я даже не смогла оправдать своих".

Клубы дыма, разноцветные в бликах огней, суши, роллы, текила, виски… Ароматы Versace, девочки плачут. Или не плачут. Каждая, пафосно втянув в себя кусок никотина, стряхивает пепел наманикюренными пальчиками, слизывая с пухлых силиконовых губ дорогие блески от Chanel.

Я уже давно не чувствую себя белой вороной, я тоже умею покупать Versace в стоках и сэкондах на вес, а мои блески от Rubi rose блестят не меньше. Конечно, это фейк. Жалкое подражание жизни от кутюр. Но какая на хрен разница?

Когда-то, лет в пятнадцать, мне казалось, что встречу умного и похожего на меня человека, писателя, может быть, или ученого, и мы уедем с ним куда-нибудь далеко-далеко от этой суеты. Теперь я знаю, что это невозможно. И даже, попробуй я сбежать, я принесу эту суету в своей сумочке от Nina Ricci.

Дело даже не в деньгах, дело в той маленькой девочке, которая много весила, хреново одевалась и красила волосы в какой-то жуткий, ярко-оранжевый цвет. Девочке хотелось быть красивой и стильной, но жизнь, родители и зеркала разубеждали ее в обратном.

Жизнь стала раздвоенной. По вечерам девочка собирала себя по частям, слепливала и превращала в подобие гламура, чтобы с унылым видом отшивать обрюзгших, престарелых депутатов и олигархов поселкового масштаба. А по утрам она впихивалась в наглухо забитый автобус, чтобы добраться до работы, и пыталась изо всех сил не грохнуться с обморок от ароматов пота и перегара.

И там, в автобусе, она каждый раз давала себе обещание, не отковыривать в селдующий раз скрюченные пальцы престарелых мачо от своих коленок и наконец-то хорошо и с удовольствием продаться, так, от всей души и по полной. И знала, что никто ее за это уже не осудит, не здесь, не в этом мире. Наоборот, будут завидовать и считать, что ей повезло.

Но каждый вечер при виде даже не пигментных пятен, а презрения во взгляде готовящихся поторговаться за нее мужчин, становилось так предельно мерзко, что данные самой себе утром обещания рассыпались в прах.

"А хрена вам лысого!" – думала эта самая вредная, толстая девочка в моей голове, и мило улыбаясь, отправляла дядечек подальше от моих коленок.

Мне хочется купить бутылку дешевой настойки, вызвонить своего друга, залезть куда-нибудь на высоченную крышу дома и горланить оттуда песни, типа, "Черный ворооон, что ж ты вьееешьсяяя над моееееюю головоооой.."

Но я сижу в гламурной провинциальной забегаловке и пытаюсь строить из себя крутую. Внутри меня рвет от отвращения маленькая девочка. Мне кажется, я даже вижу ее, скорчившуюся над унитазом, с бледным лицом, растрепанными волосами, в длинном, мешковатом свитере и потертых джинсах. На бачке лежит книга Достоевского, которую она читала, пока ее не начало тошить, а голову не сдавило железными тисками. Тогда мир начинал казаться хрупким и раздвоенным, ткни сама в себя посильнее – и проткнешь насквозь.

Когда перед глазами светлело, этой девочке было наплевать на все тряпки, тачки, бабки, войны, дебаты, кризисы, происходящие вокруг. Мир начинал сужаться до одной точки, грани через которую, казалось, проходит ее жизнь и смерть. Иногда она даже отстраненно наблюдала за своей болью, как будто это не она сейчас корчится на полу, а кто-то просто очень похожий.

Когда человек испытывает боль, он становится наиболее честен с собой. Он сразу правильно расставляет жизненные приоритеты. Через боль мы можем заглянуть в ворота вечности, боль всегда идет рука об руку со смертью. А перед лицом смерти врать как-то глупо… Перед этими воротами никому не нужен твой пафос, твоя надуманная любовь, твои шмотки от кутюр, твой образ. На пороге смерти остается только твоя голая душа, согбенная под тяжестью твоих поступков. И если ты веришь в то, что душа твоя бессмертна, то тут-то и приходит пора платить по счетам.

Я не раз слышала фразу – "Я не боюсь смерти". От нее хотелось морщиться, как от съеденного лимона. Вранье. Подлое. Мы все боимся. Боимся неизвестности за порогом. И от этого страха начинаем верить в бессмертие души, в рай и ад. И как говорится, "каждому по вере его". Каждому… Будет тебе и рай, и ад, и высший суд…

"Что ты делаешь со своей жизнью, bella?"

Что я делаю? Что мы делаем?

Вот уже которую ночь мне снился сон. Заснеженный мост, река с сильным течением внизу, низкие, скользкие перила… В лицо мне бьет ветер, так, что замерзают слезы, выступившие на глазах. Я слышу запах, терпкий, мускусный, запах то ли мужчины, то ли зверя, сзади меня обнимают и прижимают к себе чьи-то сильные руки. Я замираю от животного ужаса и желания как можно дольше оставаться в этих руках, к страху и ожиданию боли примешивается непреодолимое желание подчиниться. Тихий, страшный голос шепчет мне на ухо: "Не противься, подчинись, останься со мной… Все со мной. Все уже давно со мной. Все твои близкие, друзья… Ты останешься одна…" Все внутри переворачивается, кажется, согласишься, и сразу станет легко, хорошо, сразу отпустит боль и страх. Но сквозь эту пелену я чувствую так же, что кто-то или что-то не пускает меня, держит на этой прекрасной и жестокой Земле, не дает сказать: "Да!" демонам, поселившимся у меня внутри. И сквозь плотно сжатые зубы, я отрываю эти руки от своих плеч, отталкиваю, поскальзываюсь и падаю вниз…

Здесь я просыпаюсь. И после этого сна кажется мне, что так моя и жизнь – зависла где-то в падении… И нужно что-то сделать, чтобы подняться вверх или окончательно упасть с холодную воду.

– Девочки, я вот вчера видела Лену Сухоцкую… Это же какой-то кошмар!!!

Все лица оборачиваются к миниатюрной брюнетке в коричневом брючном костюме под цвет длинным каштановым волосам.

– Она таааак растолстела… Ужас просто. Не знаю, куда ее Андрей смотрит.

Мне даже кажется, я вижу на ухоженных, холеных лицах слюнки от предвкушения аппетитного затаптывания в грязь подруги. Я извиняюсь и выхожу в туалет.

Сплетни-сплетни-сплетни… Я тоже люблю сплетни. А кто их не любит? Мужчины зачастую бывают еще худшими сплетниками, чем малолетние девицы. Когда до тебя доходят сплетни о самом себе, это не всегда приятно. Иногда даже обидно до чертиков… Я радуюсь сплетням о себе. Если меня обсуждают, значит, моя жизнь интересна. Мне она такой не кажется… Много-много мужчин, много-много вина. Девочка, живущая во мне, сдохла бы от скуки с такой жизнью.

Становится вдруг противно, и я, не попрощавшись, забираю свои вещи из гардеробной и выхожу на улицу. Легкие наполняет свежий, морозный воздух. Я выхожу на дорогу, останавливаю такси, называю адрес.

Старая дверь с облупившейся зеленой краской, матерные слова на побеленных стенах подъезда, острый, резкий запах мочи и открытых бутылок с пивом… Звоню в звонок, и слышу его шаркающие шаги. Сашка открывает дверь, под зелеными глазами залегли темные круги, лицо как будто почернело, алкоголь и никотин высушили моего друга до дна.

– Заходи, – он распахивает дверь.