Ирина решительно потянула подругу за собой ко входу в кафе, и Ника, не сопротивляясь, пошла. Она почувствовала потребность поговорить с кем-то, кто не осудит и не станет смотреть скептически. Ирину она знала сто лет – дружили еще с детского сада, вместе пережили многое, и даже когда Ирина, став довольно успешным искусствоведом, практически перебралась в Прагу и открыла там собственную галерею, они не потеряли связи и не стали общаться меньше – все-таки телефон и Интернет очень упростили жизнь. Других подруг у Ники с годами так и не появилось, коллеги в редакции смотрели на Стахову искоса и к тесному общению не стремились, особенно когда стало очевидным, что главред выделяет ее среди других журналистов и относится к ней немного иначе, чем к остальным. А вот Ирка оставалась неизменной, как куранты на Спасской башне.

Заказав ромашковый чай и чашку капучино, Ирина, словно подслушав тайные мысли подруги, удобно расположилась на диванчике и велела:

– Давай начинай. – И Ника даже слегка опешила:

– Что начинать?

– Ну ты же поплакаться хочешь, я чувствую. Так не тяни, начинай.

Ника помолчала пару минут, не совсем понимая, что именно хочет выплеснуть сейчас на приготовившуюся слушать Ирку.

– Понимаешь… я тут влезла в одно дело… Даже не дело… Скорее, расследование журналистское затеяла. А там…

– …офигенного качества мужичок, – довольным тоном закончила фразу Ирина, – и теперь тебя разрывает. С одной стороны, ты явно что-то накопала, о чем у тебя чешутся руки написать, а с другой – ты не знаешь, как сделать так, чтобы этот товарищ не пострадал, да?

Ника виновато кивнула. Эти мысли вот уже несколько дней не давали ей спокойно спать. То, что она узнала о Максиме Гавриленко и его махинациях с застройкой в историческом центре, тянуло на «бомбу», от взрыва которой много чего могло случиться. Но личность самого владельца «Изумрудного города» заинтриговала ее настолько, что Ника растерялась. Максим показался ей неплохим человеком, просто слишком уж поглощенным своим бизнесом и готовым ради него на все. Как связать эту готовность с понятием «неплохой человек», Стахова не знала. И еще ей почему-то постоянно вспоминался его взгляд, устремленный в большое окно офиса. Максим смотрел на распростертый буквально у его ног город с видом собственника, хозяина, пытающегося облагородить его облик, привнести в патриархальную архитектуру что-то свое, новое и свежее. Ника понимала, что своей стройкой Гавриленко ощутимо нарушил уклад старых улочек центра, уничтожил что-то, делавшее их притягательными и уютными. Как будто убил дух этого места. Но почему-то у нее все равно не поднималась рука открыть файл с заметками и набросками и приняться обличать и уличать. Раньше подобного с ней не случалось. Да и Артем здорово испортил все, когда сам переписал Никину статью.

– Не знаю, Ир, – вздохнула она, уставившись в наугад раскрытое меню, – я не могу понять, что случилось. То есть умом я понимаю, что там и безумные взятки, и шантаж, и подкуп, и угрозы – а вот не вяжется у меня все это в голове с владельцем. Ну не верю я, что он способен… хотя все факты говорят об обратном. Но вот внутри меня что-то тормозит.

Ирина придирчиво наблюдала за тем, как официант расставляет на столе их заказ и, казалось, была поглощена только этим. Однако, когда парень отошел, она, обхватив пальцами толстостенную кружку, проговорила:

– А ты не влюбилась, Никуся?

– Да ну, бред! – Ника почувствовала себя почти оскорбленной. – У меня есть Артем, и с ним никто не выдерживает никакого сравнения. Да, он не фантастический миллионер, не мечта юных нимфеток, но мне с ним хорошо, легко и спокойно.

– А не в этом ли кроется весь тайный смысл, а? – лукаво глянув на подругу, спросила Ирина. – Не в том ли, что тебе с ним спокойно? А на самом деле хочется, чтобы все клубилось и бурлило.

– Ты меня разучилась понимать, – вздохнула Ника, наливая чай в чашку, – вспомни все мои романы – ну с кем у меня «клубилось и бурлило», а? Я всегда выбирала мужчин спокойных, надежных и целеустремленных, а не тех шалопаев, что вечно клеились к тебе.

– А Яблоков? Он же всегда был шутом и клоуном.

– Это была видимость, маска, – опровергла Ника, – это он для вас таким был, потому что вы его только таким и хотели видеть. А наедине со мной он становился собой. Читал стихи, книжки умные притаскивал, философствовал. Вы же ему не позволяли этого делать, он вам был интересен только как Игорешка-прибаутка!

Ирина слегка покраснела – это прозвище именно она дала Никиному ухажеру, едва только он появился в их сплоченной школьной еще компании, и с тех пор оно к нему прилипло. Игорь был для Никиных одноклассников кем-то вроде придворного шута, рассказывал анекдоты, травил байки, беспрестанно кого-то разыгрывал и балагурил. Когда Игорь появлялся в компании, все вокруг него превращалось в цирк и балаган, с ним было весело, и именно за это друзья Ники его полюбили и приняли. Даже когда у них с Никой все закончилось, Игорь продолжал общаться со всеми как ни в чем не бывало. Его даже жалели тихонько – не понимали, как могла Стахова променять такого весельчака на сухаря-преподавателя.

– Ладно, Никусь, проехали, – примирительно попросила Ирина, – даже не знаю, к чему я это. А если ты сомневаешься, так, может, не стоит вообще браться?

Ника помолчала, покручивая чашку на блюдце. Ей приходила в голову мысль бросить все и переключиться на что-то другое, не думать больше ни о каком Гавриленко, и пусть Артем сам пишет эти статьи, и даже пусть подписывает ее именем, но внутри что-то скребло – мол, как так? Неужели бросишь все, когда до финиша остался малюсенький рывочек? Ведь интересно же, кто на самом деле стоит за этими статьями, потому что вряд ли Артем сам рискнул бы. Да и жаль было потраченного времени, сил, бессонных ночей. И вчерашний разговор… Ника не особенно верила в угрозы, но кто знает, как далеко все зашло на самом деле? Уж если к ней прислали «гонца», то наверняка все обстоит очень серьезно. Видимо, они с Масленниковым сунули нос туда, куда не следовало. Собственно, и вины-то ее в произошедшем не было – она писала совершенно другую статью, в которой ни слова не было о криминале. И подтолкнул ее к этому, как ни странно, Артем – такой надежный и замечательный, как она совсем недавно убеждала Ирину. Подтолкнул – а разделить с ней неприятности, а тем более защитить не захотел. Но говорить об этом подруге Ника почему-то не стала…

Что-то сломалось. Ника чувствовала это уже несколько дней. Между ними с Артемом что-то произошло, вдруг стало очень трудно общаться. Она всеми способами старалась избежать этого общения, не брала трубку, не отвечала на эсэмэски, не читала писем. Если Масленников вызывал ее в кабинет, Ника тут же придумывала какое-нибудь срочное дело, требующее немедленно отлучиться из офиса. Она понимала, что вечно это не продлится, и игра в прятки рано или поздно закончится. Так и случилось. В пятницу вечером Масленников просто взял ее за руку и решительно уволок в машину:

– Белочка, что происходит? Ты стала избегать меня. Причина? – жестко спросил он, заблокировав двери и развернув Нику к себе лицом.

– Не знаю… – попробовала уклониться Стахова. – Настроения нет, наверное.

Артем завел двигатель:

– Я не хочу разговаривать об этом вот так, в машине. Едем к тебе, ты переоденешься и возьмешь все необходимое, рванем на дачу. Два выходных – нас никто не будет тревожить.

Ника не хотела на дачу, понимая, что там ей придется что-то говорить, как-то общаться, а сил на это не было. Как не было и желания. Но сопротивляться оказалось еще сложнее, это требовало жесткости, а Ника чувствовала, что ее запас кончился.

Она покорно поднялась в квартиру, сопровождаемая Артемом. «Как под конвоем», – усмехнулась про себя, доставая ключи. Переодевшись в старые джинсы и на всякий случай в теплую куртку, сунула в карман немного наличных, кредитку и телефон, решив не брать сумку.

– Ну, поехали, – устало проговорила Ника, засовывая ноги в старенькие кроссовки, которые никак не решалась выбросить.

Молчание в машине угнетало, лицо Артема было мрачным и каким-то растерянным, он сжимал пальцами оплетку руля и щурился, глядя вдаль.

«О чем он думает? – пронеслось у Ники. – Он так редко говорит мне о чувствах, практически никогда. Да, я сама говорила – мне не нужны твои словесные излияния, любовь должна проявляться в действиях и прочая ерунда. Но неужели он, взрослый, умный, не понимает, что я обычная баба, которой хочется иногда всей этой розовой мишуры с рюшками, бантиками и сердечками на пошлый День святого Валентина? Неужели это так сложно?»

В доме было темно и как-то сыро, хотя в прошлые выходные Артем приезжал сюда. Ника привычно сняла куртку, сунула ноги в огромные тапки Артема, в которых всегда ходила здесь, и прошла в кухню. Масленников сразу начал возиться с камином, растапливая его, потом поднялся наверх и включил в спальне обогреватель. Ника разбирала продукты, купленные по дороге в супермаркете. Она не очень понимала, зачем делает это – просто потому, что так делала всегда, в каждый приезд? Потому, что у них так было заведено? Артем разжигает камин, она идет в кухню… Как трамваи по рельсам – у каждого свой путь. «Так и движемся параллельно, – вдруг поняла Стахова, распаковывая куриное филе, – кажется, что вместе, а по сути – параллельно. И не пересечемся, наверное, уже никогда».

Артем спустился из спальни, подошел к Нике и крепко обнял ее сзади за талию. В этом жесте ей почудилось напряжение и какая-то даже неуверенность, как будто Масленников боялся, что разомкнет объятия – и Ника исчезнет.

– Боишься не удержать? – тихо спросила она.

Артем чмокнул ее в макушку:

– Не боюсь. Удержу.

– Не замечала, что ты такой самоуверенный.

– Ника, прекрати. Ты мой родной человек. А родных не держат – они сами никуда не стремятся.

– Родной человек – это тот, без которого умираешь, если день не виделся. Если тебе вдруг показалось, что как раз в этот день в его жизни что-то важное происходило, а тебя рядом не было, понимаешь? А я живу без тебя, Артем. И мне небольно, нестрашно, я не умираю. Ну, видимо, могут все обойтись без всех. Я – могу без тебя.

– А я без тебя – нет, – угрюмо сказал Масленников, отпустил ее и отвернулся к окну, тяжело схватившись за подоконник.

Ника почувствовала себя неуютно и холодно, как будто Артем превратился в Морозко из сказки и все кругом выстудил. И ее, Нику, тоже выстудил – изнутри. Обхватив себя за плечи, она сделала пару шагов к двери, чувствуя, как вдруг изменилась даже осанка, сгорбились плечи, походка стала тяжелой и чужой. Расставаться – больно. Всегда больно. Но особенно больно тогда, когда еще не все сказано, не все пройдено вместе. Когда нет неприязни, ссор, обид. Уцепиться не за что. Но ты все равно понимаешь, что это нужно сделать. Сделать именно сейчас, пока еще не опротивели друг другу, пока можно остаться в нормальных отношениях, хотя бы в рабочих. Пока еще нет за плечами груза взаимных обид и оскорблений. Расстаться, пока все хорошо. И это оказалось больнее, чем думала Ника.

– Не уходи так, – попросил Масленников, но Ника вдруг рванулась и выбежала из комнаты, схватила с вешалки в прихожей куртку и выскочила из дома.

К счастью, вместо сумки она сегодня воспользовалась объемными карманами, поэтому и деньги были, и бежать ничего не мешало. Ника хорошо ориентировалась в поселке, быстро добралась до остановки маршрутных такси и как раз успела на последнее. В такой час уже никто из поселка не выезжал, поэтому в попутчиках оказалась только молодая парочка с карликовым пинчером. Собака в пятнистом комбинезоне примостилась на коленях девушки, но при этом не спускала влюбленного взгляда с хозяина – спортивного парня в бело-голубом костюме и таких же кроссовках. «У них хоть кто-то есть, – вдруг с завистью подумала Ника, поглубже засовывая руки в рукава куртки, – а у меня теперь – никого. Я осталась одна со своими проблемами. Но, может, так лучше? Артем все равно не рвался их решать».

Выходные Ника провела так, как мечтала уже несколько лет – не вылезая из-под пледа и не отрываясь от телевизора. Разумеется, она не интересовалась сериалами и разнообразными реалити-шоу, которыми изобиловала программа практически всех каналов, зато у нее имелась неплохая коллекция советских фильмов на дисках, которые Ника с любовью и трепетом собирала несколько лет. Эти фильмы почему-то дарили ей покой и умиротворение, а красивые лица и талантливая игра старых актеров мирила со всеми неприятностями. Даже тот факт, что Масленников ни разу не позвонил ей и не узнал, как вообще она добралась домой, Нику особенно не расстраивал – куда сильнее ее волновал, например, любовный треугольник Васи, Надюхи и Раисы Захаровны из комедии «Любовь и голуби». К собственному удивлению Ника вдруг осознала, что не испытывает тоски по Артему, как бывало прежде, если по какой-то причине они проводили выходные порознь. Ей словно бы даже стало легче…

Когда в воскресенье вечером Стахова совершала очередную вылазку к холодильнику, мобильный все-таки залился трелью, но это оказался вовсе не Масленников. Нажав кнопку ответа, она услышала голос Максима и даже опешила слегка.

– Я не оторвал вас от важных дел? – Ей даже показалось, что она видит, как Максим улыбается, чуть склонив голову к правому плечу.

– Разве что от тарелки творога с джемом, – уронив ее на пол, развеселилась отчего-то Ника. Бело-оранжевое пятно, украшенное вкраплениями голубых и желтых осколков, расползлось у ее ног.

– О, я страшно виноват, прошу простить меня! – притворно испугался Гавриленко. – Может быть, вы позволите мне как-то компенсировать утрату? Я не уверен, что в Москве есть места, в которых подают столь экзотическое блюдо, но попросить-то можно…

– Это вы так витиевато пытаетесь завуалировать приглашение в ресторан, Максим Алексеевич? – Ника совсем не чувствовала раздражения, наоборот, ей вдруг очень захотелось пойти с ним куда-нибудь, просто вспомнить, что это такое – ужин с новым мужчиной, пусть даже и не интересующим ее.

– Вы меня рассекретили, Вероника! Так как – принимается?

– А принимается, – решительно заявила Стахова. – Но мне нужен час, чтобы собраться.

– Вы необыкновенная женщина. Обычно на сборы уходит полдня, – заметил Гавриленко.

– Вам повезло – я вообще уникальна, – заверила она.

В ответ раздался смех, и Ника почувствовала, что ей почему-то легко с этим человеком, как будто они знакомы много лет. К ее удивлению, Гавриленко спросил улицу и номер дома, и это в свете произошедших событий выглядело совсем уж странным. «Не вяжется что-то у меня, – подумала она, положив трубку и направляясь в ванную. – Если это от него гонец приходил, так не мог Гавриленко улицу не знать. Ладно, не буду пока об этом – и вообще с ним об этом не буду, посмотрю, как поведет себя».

Откровения этого вечера не ограничились только незнанием адреса. Гавриленко приехал за рулем довольно потрепанного «БМВ» темно-синего цвета. Автомобиль оказался не последней модели, без новомодных наворотов и блатных номерных знаков. Сам же водитель, вышедший из машины, совершенно не походил на того Максима Гавриленко, с которым Ника говорила в его офисе. Одет он был просто, без шика и излишней дороговизны, в самый обычный светло-серый свитер и потертые джинсы, и Ника похвалила себя за то, что тоже решила не наряжаться, а выбрала любимое темно-зеленое платье с неярким узором из тонких листьев папоротника. Вечер выдался теплым, и Стахова не стала надевать плащ, ограничившись мягкой кашемировой шалью, небрежно наброшенной на плечи.

– Вы прекрасно выглядите в платье, – с ноткой восхищения проговорил Гавриленко и вдруг смутился, как подросток: – Простите, я, кажется, ляпнул бестактную глупость…

– Ну что вы, – улыбнулась Ника, останавливаясь у машины, – я привыкла, что окружающие считают меня огромной и способной носить только брюки. Я давно не комплексую по этому поводу.

– Вы просто умница, Ника! А я вот до сих пор не могу отвыкнуть сутулить плечи, – признался Гавриленко, открывая дверцу и помогая Нике сесть. – Я же так вымахал еще в шестом классе, говорили, что это какая-то патология, лечить даже пытались, но потом как-то выровнялось все, а привычка сутулиться так и осталась.

– Попросите кого-то из охраны щипать вас за бок, – хохотнула Ника, и Максим тоже рассмеялся:

– Я обхожусь без охраны, терпеть не могу этих демонстративных понтов. Никакая самая обученная охрана не поможет, если кому-то придет в голову убрать меня. Да и делается это сейчас совершенно иными способами. Цивилизованными, так сказать.

«А не намекаешь ли ты на то, что с помощью СМИ, например, так легко уничтожить человека, что и на пули тратиться не придется?» – подумала Ника, наблюдая за тем, как уверенно Максим ведет машину и как легко ориентируется в довольно запутанной системе переулков с односторонним движением.

– Вы не спросили, куда я вас везу, – заметил Гавриленко спустя несколько минут. – Не боитесь?

Ника пожала плечами:

– Мне кажется, у вас нет повода желать мне неприятностей. Я привыкла доверять людям, с которыми работаю и общаюсь.

Гавриленко удовлетворенно кивнул. Нике показалось, что именно такого ответа он и ожидал, а не того, что она начнет кокетничать в стиле «мужчина, я вас боюсь». Хотя что-то внутри тихо нашептывало: «А зря, нужно бы если не бояться, то хотя бы опасаться, все-таки непонятный он какой-то». Но Стахова крайне редко меняла свои решения и если уж села в машину, то теперь выйдет из нее только там, куда привезут.

Гавриленко привез ее в небольшое кафе, где почти не было народа, несмотря на вечер воскресенья, вкусно пахло свежеиспеченным хлебом, а большие «деревенские» столы создавали совершенно неповторимую атмосферу.

– Вы ведь хотели творог, – ответил Максим на немой вопрос, застывший в глазах Ники, – ну, так в этом заведении он такой, что вы забудете обо всем на свете.

Но во время ужина Ника поймала себя на том, что совершенно не ощущает вкуса блюд, которые как-то совсем незаметно приносила официантка. Гавриленко как будто прорвало – он говорил и говорил, рассказывал о своем детстве, о годах учебы, о том, как он служил в армии, не воспользовавшись связями матери и отца в медицинском мире. Ника слушала и жалела, что не может записать этот монолог на диктофон – получилась бы прекрасная «портретная» статья. Но потом одернула себя – вот так устроила себе отдых, даже здесь, наедине с импозантным, интересным мужчиной думает о работе. Тряхнув головой, она спросила:

– Вы все время говорите о матери. А отец? Помните, вы обещали мне рассказать о двух своих отцах…

По лицу Максима пробежала тень, он обхватил белую толстостенную кружку, над которой поднимался пар от горячего молока, и пробормотал:

– Может, в другой раз? Сегодня как-то…

– Простите, – смутилась Ника, поняв, что эта тема является весьма болезненной для Гавриленко.

– Вы не хотите пройтись, Ника? – вдруг спросил он. – Прогуляться немного, тут недалеко отличный бульвар… Я в детстве очень любил там гулять.

– Я не против.

…Дома, лежа в кровати с включенным ночником, Ника перебирала в памяти детали прогулки и так и не могла понять, что это было. Искренность Максима не вызывала сомнений, она чувствовала, что ему на самом деле было приятно провести с ней вечер. И совершенно нелепой казалась на фоне всего этого мысль о том, что Гавриленко мог запросто отправить к ней того «ночного гонца».