– Варя, перестань. Уж кто-кто, а Мельников вообще не стоит ни твоих нервов, ни твоих слез. Почему такие не самовоспламеняются и не горят заживо, а? Ведь мерзавец, каких поискать! Варька, разве можно простить то, что он сделал?

– А с чего ты решила, что я его простила? Мне не дает покоя его освобождение. Не могу понять, как он вышел. Если по УДО… все равно вроде как рано… не понимаю.

– Думаешь, он тебя искать будет?

– Не сомневаюсь даже, – снова закрывая глаза, сказала я. – Он же мне из колонии каждый месяц написывал. Собственно, и про Невельсона и его истинные мотивы я узнала из такого письма. Хотел, видишь ли, грех с души снять, сам ведь меня подставил. И не отстанет от меня – у него больше нет никого.

Мы легли на кровать лицом в подушки и затихли. Не знаю, о чем думала Аннушка, а мне уже не казалась такой удачной идея вернуться в Москву. Но кто знал, что все так обернется. Отступать я не привыкла, и сейчас тоже не сделаю этого. Попробую жить, делая вид, что никакого Кирилла Мельникова не существует.

Прежде, чем смотреть квартиры, я назначила встречу Кукушкину. Прекрасная погода располагала к прогулкам, и мы договорились пройтись по набережной. Димочка крайне удивил меня, явившись с букетом бледно-розовых тюльпанов. Он немного заматерел за то время, что мы не виделись, стал выглядеть более мужественно и уверенно – сказывалось, видимо, руководство собственной конторой. Мы обнялись, и я пробормотала:

– Кукушкин, ты заставляешь меня проявлять сентиментальность.

– Вам это идет, – улыбнулся Димка, протягивая цветы. – Я очень рад вас видеть.

– Ну что – погуляем и обсудим? – предложила я, беря его под руку.

Мы пошли по набережной, совершенно пустой в этот довольно ранний час. Я вдыхала московский воздух и чувствовала, как ко мне возвращаются силы. Это было то, чего мне так недоставало в тихом французском городке.

– Дима, чтобы не было недопонимания… – начала я, понимая, что он сам не решается заговорить первым. – Я не собираюсь, как и говорила, претендовать на руководство или партнерство. Это честно. Мне не особенно нужны деньги, я хочу просто что-то делать. Считай это капризами богатой вдовы.

Кукушкин посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся:

– Вы вообще не изменились. Что думаете – то и в эфир выдаете.

– А какой смысл юлить? Так всем будет проще. Ты не будешь бояться, что я тебя подсижу, а мне будет спокойнее знать, что ты ничего не опасаешься с моей стороны и ничего не скрываешь. Согласись, в этом есть рациональное зерно.

– Вот это мне в вас всегда и нравилось. Знаете, я после вашего звонка довольно много размышлял на эту тему. Честно скажу – опасался, что вы попробуете опротестовать нашу прежнюю сделку. Но потом понял, что ошибаюсь. Вы не оглядываетесь назад и принятых решений не меняете, так почему в случае со мной что-то должно быть иначе? А ваша работа в конторе только пойдет мне на пользу. Клиенты, то-се… Нет, Варвара Валерьевна, вы сделали мне очень щедрое предложение, отказываться от которого было бы крайне глупо.

– Значит, мы поладим, – улыбнулась я. – Обещаю прислушиваться к твоему мнению.

– Это лишнее, – улыбнулся он в ответ. – Вы и без меня отлично справляетесь с делами, так что это я обещаю не влезать.

– По рукам? – Я протянула ему ладонь, и Кукушкин крепко ее пожал:

– По рукам. Контора начинает работать десятого числа, у вас будет время немного обжиться. Если нужна помощь – обращайтесь, я всегда рад. А сейчас предлагаю пообедать и отметить наше воссоединение.

Мы выходили из ресторана, довольные общением и обедом, и ничего вроде не предвещало неприятностей. Но есть вещи, которые просто не в нашей власти, и уж если что-то должно произойти, то оно произойдет непременно, как ни старайся избежать этого.

Я неловко оступилась на брусчатке тротуара, попав каблуком туфли в выбоину между камней, охнула и присела, схватившись за противно занывшую лодыжку. Кукушкин бросился на помощь, и когда я снова поднялась, то внезапно увидела метрах в пяти от нас… Лайона Невельсона. От ужаса у меня перехватило дыхание, я вцепилась в рукав Димкиного пиджака и зажмурилась, но когда открыла глаза, то увидела лишь спокойно удаляющуюся от нас мужскую фигуру, лишь отдаленно напоминавшую Невельсона. Обозналась. Конечно же, я обозналась, потому что вот этого как раз и не может быть – ему дали слишком много и ни о каком условно-досрочном освобождении речи идти не могло. По его статье это не предусмотрено.

– Что-то случилось?

– Д-да… ногу подвернула, болит, – пожаловалась я, хотя лодыжка уже не беспокоила.

– Может, в травмпункт поедем?

– Ну уж нет! – запротестовала я. – Мне только постельного режима не хватало, дел полно, что ты! Давай посидим немного, и все пройдет.

Мы облюбовали лавочку в одном из дворов на Пятницкой, Димка сбегал в ближайший магазин за мороженым, и мы ели его, радуясь, как дети. Нога моя немного припухла, но я решила, что все пройдет к утру, нужно будет в отеле приложить лед. Димка проводил меня до входа в отель, мы распрощались, договорившись, что десятого числа ровно в девять я буду в офисе, и он откланялся. Я же поднялась в номер, попросила принести лед и улеглась на кровати, обняв подушку. Мне не нравилось то, что происходило со мной сейчас. Все эти призраки из прошлого… но Невельсона я видела настолько отчетливо, что могла поклясться – это был он. Вопреки здравому смыслу. Нужно все-таки проверить, не случилось ли чего за время моего отсутствия и не мог ли господин Невельсон как-то обойти законодательство и выйти из тюрьмы досрочно. Черт возьми, меня окружают сплошные уголовники, неведомо как оказавшиеся на свободе раньше положенного… Заодно можно и про Мельникова справки навести. Имелся у меня знакомый в главном управлении службы исполнения наказаний, нужно завтра же ему позвонить и успокоиться. Когда владеешь информацией – владеешь миром. Почти.

Ночью мне приснился Мельников. Я видела его так ясно, что, проснувшись, не сразу поняла, что это был только сон, и зашарила рукой по второй подушке, пытаясь обнаружить там голову Кирилла. Окончательно проснувшись, я села в постели и щелкнула кнопкой бра. Часы показывали половину пятого. Завтракать определенно рановато… но и спать больше тоже не хотелось. Я вынула из ящика тумбочки сунутую туда в день прилета книгу, которую читала в самолете. Это был купленный случайно в какой-то маленькой букинистической лавчонке Парижа сборник испанских поэтов шестнадцатого века. Не знаю, по какому наитию моя рука потянулась к этой небольшой книжке в довольно потрепанном переплете, но весь полет я не отрывалась от ее страниц, хотя читать по-французски было не особенно легко. Любовь к поэзии мне привил папа – он знал множество стихов, часто их декламировал и заставлял меня повторять. Так странно – я всю жизнь считала отцом совершенно чужого мне по крови человека, но у нас с ним была такая связь, разорвать которую не смогла даже его смерть, даже известие о том, что он мне не родной. Зато родного, так сказать, биологического, я ненавидела и после смерти – столько подлости по отношению ко мне совершил этот человек. Так что родным для меня навсегда остался тот, кто вырастил, выучил и вложил в меня всю душу. Вот как любовь к стихам, например.

Нацепив на кончик носа очки, я погрузилась в прекрасный мир витиеватых фраз. Порой мне было даже жаль, что сейчас прошла мода на такие высокопарные высказывания и речевые обороты. Но дело даже не в них – стихи проникали в душу, вызывая самые разные эмоции.

 
Порой, что было сердцу мило,
Утратит прежние черты –
Не вспоминай, кого любила,
Не выходи из темноты.
Найдется золотая жила,
И сердце радостно споет –
Не забывай, кого любила,
Возьми их всех с собой в полет.
Когда тебя покинут силы,
Ты в круге света золотом
Не предавай, кого любила,
Чтоб вспомнить их еще потом.
И только в тишине могилы
Последний явится мираж –
Ты вспомнишь всех, кого любила
Потом забудешь и предашь^[1].
 

Вот как так? Почему именно это и именно сейчас? Ведь тут каждая строчка обо мне… На глаза навернулись слезы. Чем старше я становилась, тем более сентиментальной делалась, оставаясь наедине с собой и своими мыслями. Хорошо еще, что напоказ не рыдаю.

Но что же все-таки происходит? Если я ошиблась вчера, то все равно – почему именно Невельсон пригрезился мне в том незнакомце? Почему не Руслан, не Мельников, в конце концов? Я не вспоминала этого жуткого человека довольно давно – это было равносильно повторному прочтению триллера, где всех убили с особой жестокостью. Я вообще старалась выбросить из памяти этот эпизод своей жизни, который уложил меня в клинику неврозов и заставил общаться с психотерапевтами и психологами. Не каждый день находишь в сумке отрезанную руку, а потом проводишь несколько часов наедине с человеком, расчленившим собственную супругу…

Бр-р-р… даже сейчас, когда прошло время, у меня по спине поползли мурашки, а руки сделались ледяными. Я включила второе бра и закуталась в одеяло. Пятна света сделали темноту номера более мягкой, и мне уже не казалось, что в каждом углу роятся ужасные монстры. Нет, надо срочно позвонить Игорю, тому самому приятелю в управлении службы исполнения наказаний. Иначе я точно с ума сойду.

Игорь оказался рад меня услышать, но, к сожалению, находился с семьей во Франкфурте. Да, я как-то забыла, что праздники все еще продолжаются…

– Да ты не переживай, Варюха, как вернусь – сразу тебе всю информацию выдам, – пообещал он. – Кстати, здорово, что ты вернулась. Мне кто-то из ваших рассказал, что ты вроде как за границу перебралась.

– Да, попыталась. Но ты знаешь, оказывается, за границу лучше ездить на отдых, во всяком случае, мне. А вот жить там – нет, это не то.

– А говорят, что с баблом везде рай, – рассмеялся Игорь.

– Врут, Игорек, бессовестно врут, – притворно вздохнула я. – Вот у меня вроде как и проблем материальных нет, а на работу тянет со страшной силой. Не умею сидеть без дела. Так что имей в виду – если кому-то нужен адвокат в сфере недвижки – милости просим.

– Даже не сомневайся. Кого-кого, а тебя с чистой совестью порекомендую.

– Спасибо. Когда тебе позвонить?

– Я тебе сам наберу десятого ближе к обеду.

Я поблагодарила еще раз и, положив трубку, немного расслабилась. Ладно, сегодня четвертое, осталось всего шесть дней…