Но, так или иначе, я согласилась скоротать вечер в «Годунове» в компании незнакомой, но уже мало приятной мне дамочки. Дома все равно никто не ждал – Светик уехал на гастроли в Вену и вернуться должен был только завтра к вечеру.

В «Годунове» было малолюдно, несмотря на вечер, – цены тут кусались. Я сбросила шубу на руки гардеробщику, и тут же ко мне подошел вежливый и какой-то прилизанный метрдотель:

– Добрый вечер. У вас заказан столик? Или вас ожидают?

Как же я не люблю эти столичные понты: зал пустой, а он про заказ столика спрашивает! Да я голову дам на отсечение: за все время, что я здесь просижу, даже половина зала не заполнится посетителями.

– Меня ждут.

– Тогда вы, должно быть, госпожа Жигульская?

– Должно быть.

– Пройдемте со мной, я провожу.

Не скажу, что считаю себя русофобом, нет, это совершенно не так, однако интерьер «Годунова» сделал все, чтобы заставить меня сомневаться в этом. Такого изобилия «хохломы», позолоты и купеческой показухи я не видела даже в американском кино о русской жизни.

Потенциальная клиентка ожидала меня в VIP-зале – огромной комнате, посреди которой красовался круглый стол персон на двенадцать. За ним, сжавшись в большом кресле-троне как мышка, сидела молодая белокурая женщина примерно моих лет, одетая в черное платье. К моему удивлению, на ней не оказалось ни единого украшения, кроме обручального кольца, надетого почему-то на левую руку. Нетерпеливо кивнув мэтру, чтобы вышел, она предложила мне сесть. Я расположилась напротив, хотя размеры стола явно не располагали к такой рассадке для беседы – придется орать. Женщина тоже, видимо, подумала об этом, а потому пересела ко мне, прихватив свой бокал, наполненный какой-то коричневой жидкостью.

– Меня зовут Анастасия Потемкина. Я… вдова Игоря Потемкина… – Она отхлебнула глоток и поморщилась.

«Опа, – подумала я, – а тут дело-то явно не в разводе».

Игорь Потемкин, фактический владелец крупного коттеджного поселка «Снежинка» недалеко от МКАД, скончался года полтора назад. Это событие освещалось широко – ну еще бы! И кажется, как раз Нугзар рассказывал мне что-то о нем и его бизнесе. Ну, точно – дружили они, что ли…

«Снежинка» представляла собой автономную структуру, недвижимость в которой в основном принадлежала иностранцам. Часть из них имела там собственные дома, а часть – арендовала самостоятельно либо через фирму-работодателя, коих сейчас в столице немало. Насколько я слышала, аренда там доходила до двухсот пятидесяти тысяч долларов в месяц, хотя были и относительно дешевые домики – тысяч по десять. Кроме того, «Снежинка» постоянно расширялась, строительные работы велись активно, а число желающих приобрести или хотя бы арендовать там жилье неуклонно возрастало. Жилой комплекс имел свою инфраструктуру – от школ, детских садов и ресторанов до отдельного поселка, где проживал обслуживающий персонал, – «Снежинка-2». В общем, сидящая передо мной вдова Потемкина могла претендовать на звание богатейшей женщины страны – точно. А может, и не только… Интересно, о чем может идти речь?

– Я вас слушаю.

– У меня серьезные проблемы, – облизывая губы, прошептала Анастасия, пугливо посматривая на дверь, которую закрыл за собой метрдотель.

– Вы кого-то боитесь?

– Я боюсь всех, – призналась она тем же шепотом. – Дело в том, что у меня дочь… ей десять лет, это третий ребенок Игоря. Есть еще два сына от первого брака, Алик и Юра…

– Я так понимаю, они уже не дети? – Я смутно помнила, что Игорю Потемкину на момент смерти было хорошо за шестьдесят.

– Нет конечно… Алику тридцать два, а Юре двадцать восемь…

– Насколько я могу догадываться, вопрос в наследстве?

– Нет. Мы ничего не делим между собой, у нас прекрасные отношения, вы не подумайте, – зачастила Анастасия, словно боясь, что я уличу ее во вранье. Но почему-то мне ее слова враньем не показались. – Игорь всегда хотел, чтобы мы были одной семьей, ему нравилось, когда его окружали родные люди. Мы ничего не делим, – подчеркнула она еще раз. – Дело в другом… Мне угрожают, понимаете?

– Понимаю. Но адвокат-то вам зачем? Я же не смогу обеспечить вам охрану.

– Речь не о том… От меня требуют продать нашу часть акций – мою и Аленину, понимаете?

Я не понимала. Какой смысл выкупить часть акций, когда другая все равно принадлежит сыновьям?

– А вашим пасынкам такое предложение тоже поступало?

– Насколько я знаю, нет.

Еще интереснее. Или мальчики в доле? Я не стала задавать этот вопрос, но не скрою: дело меня интересовало. Только вот каков будет мой гешефт? Не надеется же эта дамочка, что я буду работать из альтруизма?

– Я не могу уяснить сути вашей проблемы и места, которое мне отведено во всей этой истории.

– Варвара Валерьевна, мне рекомендовали вас как отличного адвоката, я хочу, чтобы вы представляли мои интересы. Любые. Словом, я предлагаю вам стать моим семейным адвокатом, – выпалила Анастасия и залпом допила напиток.

– А что случилось с семейным адвокатом господина Потемкина? Ведь он, как я понимаю, имеется?

– Я… я не доверяю ему… – запинаясь, проговорила она и нажала кнопку вызова официанта.

Когда тот вошел, Анастасия вдруг совершенно изменилась и, даже не интересуясь, слышат ли ее, сказала:

– Две порции блинов с икрой, два фирменных салата… вы едите рыбу, Варвара Валерьевна? – Получив утвердительный ответ, она продолжила: – Стерлядь на пару… Вы за рулем?

Это снова относилось ко мне, и я ответила:

– Нет, у меня водитель.

– Отлично. Водка, коньяк, виски, вино?

– Коньяк.

– Значит, четыреста коньяка. Все.

Такая разительная перемена настроения и манеры вести себя слегка сбила меня с толку. Только что за закрытой дверью сидела испуганная мышка, говорящая шепотом, и вдруг на смену ей явилась уверенная в себе, избалованная деньгами светская львица, совершенно не заботящаяся о стоимости заказываемых блюд и напитков. Нет, я-то могу позволить себе ужин в этом отнюдь не дешевом месте, но каково пришлось бы кому-то, кто зарабатывает не так, как я? Словно поймав мою мысль, Анастасия сказала:

– Ужин оплачиваю я. В конце концов, это я вас сюда притащила.

– Дело не в счете.

– Вас интересует гонорар?

– Разумеется.

Анастасия вынула из клатча зажигалку и сигареты, закурила и сказала:

– Скажу вам честно: больших денег у меня на руках нет. Ну, то есть я получаю некую сумму на мои и Аленины расходы, но все остальное вложено в дело. И вам в качестве гонорара я предлагаю следующее. Вы – женщина обеспеченная, я это точно знаю. Сбережения у вас имеются, и приличные. Я предлагаю вам вложить деньги в акции «Снежинки» в счет части пакета акций. Чужих обычно не подпускают, но раз вы становитесь моим адвокатом… Как только все уляжется, вы получите свои акции и сможете распорядиться ими как угодно – сохранить, продать кому-то из нас, как захотите.

Ее серые глаза буравили мое лицо, и я вдруг подумала, что эта дамочка не так проста и напуганна, как хочет казаться. Нанять адвоката, чтобы грызся за ее наследство с туманной перспективой получить часть пакета акций, – умно придумано. Уж не Нугзар ли ей это присоветовал? Иначе откуда она узнала про мое финансовое положение?

– Я должна все обдумать. Дайте мне три дня.

Вдова согласно кивнула, и мы принялись за блины, которые как раз принес официант.

Дальнейшие разговоры касались разных мелочей: Анастасия рассказывала мне о пасынках, о том, кто и как сейчас управляет компанией, о том, как два месяца назад появились люди, предложившие ей сделку. О том, что именно семейный адвокат Потемкина пришел к ней с этим предложением, не «засветив», таким образом, своих заказчиков. Вот этот момент мне не понравился – похоже, Анастасия права и адвокат тоже в доле. Он же явно видел завещание и знает, кому и сколько оставил Потемкин. Судя по всему, доля Анастасии и ее дочери превышает таковые у сыновей, потому что пришли именно к ней, а не к ним. То есть контрольный пакет – у вдовы.

– А как давно вы общались с пасынками? – вдруг спросила я, и Анастасия, отложив столовый прибор, пробормотала:

– С Юрой месяца полтора назад, а с Аликом… давно…

– Давно – как? – не отставала я, потому что в ее замешательстве мне почудилась какая-то недосказанность.

– Он… он уже три месяца лечится от алкоголизма… Мы практически не навещаем его, врачи запретили…

Бинго. Все понятно. Алик у нас – безвольный алкаш, с таким проще простого: он подмахнет за бутылку любые бумаги. Если уже не подмахнул. Хотя госпитализация в клинику – умный ход со стороны семьи, это исключает любые контакты с кем бы то ни было.

– Мне нужно знать, где именно он лечится.

– Об этом я расскажу только в том случае, если вы согласитесь представлять мои интересы. Тогда я отдам соответствующее распоряжение врачу, и вы сможете даже поговорить с Аликом, если будет нужно, – твердо заявила вдова, и я поняла, что настаивать бесполезно.

Мы закончили ужинать и распрощались – Анастасия сказала, что будет ждать своего водителя здесь, в ресторане, а я направилась к припаркованной машине. Мой Сергей читал газету, но каким-то образом ухитрился заметить, что я приближаюсь к машине, быстро выскочил и открыл дверь:

– Вы домой, Варвара Валерьевна?

– Да, поехали. Устала я что-то, – устраиваясь на заднем сиденье и небрежно бросая рядом портфель с бумагами, пожаловалась я.

– Святослав Георгиевич звонил, – усаживаясь за руль, сообщил Сергей.

– Что хотел?

– Интересовался, где вы и когда будете. Он ждет вас дома.

– А он не сказал, с чего вдруг явился из Вены на сутки раньше? – поинтересовалась я, крайне удивленная таким пассажем: почему это мой Светик звонит водителю и задает тому вопросы, которые не следует задавать обслуживающему персоналу?

– Нет, не сказал. Да я бы его встретил, если что.

«И это тоже странно. Вернулся раньше времени, прервал гастроли, не позвонил, чтобы встретили, зато интересуется, где я и с кем. Несвежих «Захеров» откушал?»

Муж был неуемным сладкоежкой, в любой стране мира находил фирменное лакомство и давал себе волю, хотя на его месте я бы задумалась об абонементе в спортзал – с годами у Светика начало расти брюшко. Я уже как-то намекала ему, что совсем рядом с нашим жилым комплексом находится приличный фитнес-центр, но муж пропустил это мимо ушей, приняв за мои обычные придирки. Я не знаю, в какой момент начала разговаривать со Светиком свысока, насмешливо и даже с пренебрежением. Он ни разу не выказал недовольства, наверное, поэтому подобная манера разговора прекрасно прижилась в нашей семье.

– Татарка стоит опять, – пробурчал Сергей, выворачивая на Большую Татарскую.

До дома оставалась сотня-другая метров, а пробка растянулась на всю улицу. Можно было, конечно, выйти и добраться пешком, но бедолага-водитель все равно вынужден будет доехать до комплекса, чтобы поставить машину в гараж и забрать там свою. Так что я решила не напрягаться. Да и время, проведенное в пробке, гарантированно сократит мое общение с неожиданно вернувшимся супругом.

В подземном гараже мы оказались только через тридцать минут, я попрощалась с Сергеем, обозначила час, к которому он мне будет нужен завтра, и пошла к лифту. От выпитого коньяка меня разморило, да еще и духота в машине, и пробка – словом, желание было только одно: скинуть с себя одежду, забраться в ванную и полежать минут тридцать в тишине.

Открыв дверь ключом, я с удивлением обнаружила полумрак в квартире, запах горящих свечей и тихую музыку, доносившуюся из гостиной.

«Ну, только романтики мне не хватало! Что за глупая привычка?»

Раздражение охватило меня: я устала, хотела лечь пораньше, а теперь придется сидеть в кресле, пить вино под скрипичную музыку и делать вид, что я до безумия рада этим дурацким свечкам. Не могу больше, вот честно – нету сил.

Светик вышел в коридор сияющий, с улыбкой на лице:

– Варенька… что ж так долго?

– Я работаю, если ты не знал. – Кипевшее во мне раздражение уже не желало сидеть внутри и рвалось наружу.

Светик обескураженно умолк и подал мне домашние тапочки – после целого дня на каблуках у меня отекали и очень болели ноги. Я переобулась, забросила на ходу портфель в свой кабинет и пошла в ванную, краем глаза отметив, что в гостиной накрыт стол: бутылка красного вина, фрукты, коробка шоколадных конфет и – ну а как же! – привезенный из Вены «Захер».

– А… ты в ванную? – растерянно спросил муж, наблюдая за тем, как я сбрасываю вещи и включаю воду.

– Да. У меня был трудный день. Сейчас полежу в ванне и лягу спать. Завтра процесс. Извини, что не смогу провести с тобой романтический вечер – правда, Светик, нет никаких сил. Извини.

Он как-то обмяк, ссутулился, стал меньше ростом и пробормотал:

– Да-да, конечно… ты отдыхай…

Я улеглась в воду и закрыла глаза. В голове все еще вертелся разговор с Анастасией. Я чувствовала, что в этом деле слишком много неясностей, слишком много недомолвок. Но если рассматривать перспективу, то деньги светят очень большие. Такие, что смогу позволить себе несколько лет кататься по Европе и вообще ни о чем не думать. Надо, конечно, с кем-то еще поговорить, чтобы окончательно утвердиться во мнении. Но с кем? Только с дядюшкой. Он, конечно, жук хороший, но совет дельный даст всегда. Я не раз обращалась к нему с разными вопросами и никогда не оставалась неуслышанной или непонятой, дядя Витя находил для меня и время, и нужное слово, а однажды – даже трех крепких ребят с бейсбольными битами.

Через полчаса, когда вода в ванне сделалась совсем холодной, я лениво выбралась на мягкий белый коврик, потянулась за халатом, висевшим на крючке, и вдруг замерла. Только сейчас до меня дошло, к чему был весь этот романтический набор в гостиной и почему Светик вернулся с гастролей на сутки раньше. Сегодня – день его рождения…

Как писали мои любимые советские сатирики, «такого позора Остап не испытывал давно». Как, ну как я могла забыть?! Боже мой, какая же я свинья…

Закутавшись в халат, я на цыпочках прошла в гостиную – свечи уже были потушены, торт накрыт прозрачной крышкой-куполом, в бутылку вина вставлена пробка в виде рыбки. Светик ушел в спальню.

Чувство вины охватило меня, и я, взяв из вазы апельсин, подошла к большому буфету, в верхнем ящике которого – я точно знала – хранилась пачка тонких свечей. Проделав ножом отверстие в апельсине, я вставила туда свечу, зажгла ее и двинулась в спальню. Муж лежал в темноте, закинув за голову руки с длинными идеальными пальцами. Я присела на край кровати, держа в руке импровизированный «торт», и виновато проговорила:

– Светик, ну, прости… заработалась совсем… С днем рождения тебя, родной мой.

Свободной рукой я с усилием вытащила его руку, вложила в нее апельсин со свечой и попросила:

– Загадай желание.

Светик грустно посмотрел на меня, задул свечу и проговорил:

– Мое желание никогда не исполняется, в какое бы время я его ни загадывал – в Новый год или в день рождения. К сожалению, есть вещи, неподвластные ни мне, ни кому-то свыше.

– И что же такое удивительное ты загадываешь всякий раз? – Я задала этот вопрос скорее по инерции, чем на самом деле желая услышать ответ, потому что боялась его услышать. Боялась, что Светик заговорит о детях, а этого я сегодня уже не вынесу.

Но он меня удивил.

– Я прошу у бога, чтобы он подарил тебе хоть каплю любви ко мне. Одну каплю, один миг, один час – но настоящей, искренней любви. – Сказав это, Светик вернул мне апельсин и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Я еще посидела около него, чувствуя, как горит лицо, потом поднялась и вышла, выбросила апельсин в мусорное ведро в кухне и заперлась в кабинете. Ночевать сегодня мне тоже придется здесь – я просто физически не смогу вернуться в спальню и лечь под одно одеяло с обиженным и несчастным Светиком, который, оказывается, все прекрасно понимает. Меня смущало только одно: разве, женясь на мне, он не знал, что я не люблю его? Разве я хоть единожды дала ему какой-то намек? Нет, напротив – даже моя бабушка отговаривала его от женитьбы, мотивируя это моим несносным характером и тотальным бесчувствием.

– Она никого не любит, Святослав, – услышала я однажды разговор между бабушкой и будущим мужем, – поверьте, вы не станете исключением. У Вари просто нет органа, отвечающего за чувства. У нее вместо мозга – Конституция и Уголовный кодекс, а вместо сердца – кассовый аппарат. Поверьте, она моя внучка, я ее очень люблю, но я вижу, что Варя сделает вас несчастным.

В ответ на эту тираду Светик только усмехнулся:

– Тамара Борисовна, я сторонник теории, согласно которой при помощи любви и ласки, а также постоянного внимания и нежности можно приручить даже дикое животное. Так что же говорить об умном, интеллигентном человеке с воспитанием, подобным Вариному? Любовь можно развить так же, как развивают и вырабатывают вкус к хорошей музыке. Я уверен, что со временем она полюбит меня пусть не так же сильно, но в меру своих возможностей. У нас все будет хорошо.

– Нет у нее никаких возможностей, – вздохнула бабушка. – Я не могу запретить вам, Святослав, не могу отговорить, вы взрослый человек. Возможно, все будет именно так, как вы сказали. И я первая буду рада этому. Однако не обольщайтесь.

Бабушка оказалась совершенно права. Никакого чуда не произошло. Потому что женщина, которой однажды сделали больно, уже никогда никому не доверится. Только бедный Светик этого не знал.

Утром муж поднялся рано, как обычно, сварил кофе и овсянку, приготовил мне свежевыжатый сок из моркови и яблок, принес все это в кабинет, предварительно постучав и спросив, проснулась ли я. Как ни в чем не бывало. Мне порой начинало казаться, что Светик либо хороший актер, либо просто дурак: ну как можно делать вид, что ничего страшного не произошло, когда накануне жена забывает о твоем дне рождения? А ты встаешь, хотя тебе никуда не нужно, у тебя законный выходной после поездки, чистишь морковь и яблоки, варишь кашу, добавляешь в кофе специи… Зачем ему это? Или он действительно так меня любит? Не испытывая ответного чувства, я не особенно в это верила. Мама моя, еще когда жила здесь, в России, всякий раз закатывала глаза и произносила:

– Откуда у тебя этот ужасный, неизбывный, непробиваемый цинизм?

Откуда-откуда… Хороший был учитель в свое время.

Светик опустил поднос на выдвижной валик кожаного дивана:

– Ты поела бы, Варюша, пока горячее.

– Да, спасибо, – я села, натянув одеяло до груди и поджав колени, – ты сегодня дома будешь?

– Да, хочу полежать с книжкой. Надо бы в театр, конечно, съездить, но как-то не тянет, сил нет.

– Как гастроли? – беря ложку, поинтересовалась я, понимая, что должна, просто обязана после вчерашнего об этом спросить.

– Аншлаги. Принимали хорошо, публика очень благодарная. Молодых много, как ни странно.

– Ну почему странно? Сейчас оркестровая музыка на подъеме – в нашу консерваторию с наскока и не попадешь, – заметила я, дуя на горячую кашу.

– Откуда ты-то об этом знаешь? – вдруг не сдержался Светик, и я от удивления чуть не подавилась овсянкой. – Когда ты в последний раз была в консерватории? Курсе на третьем? Ну, еще бы – там судебных процессов-то не показывают!

Я молча смотрела на так неожиданно взбрыкнувшего мужа в упор, не отводя взгляда, и Светик снова обмяк, сделался самим собой и забормотал:

– Варенька, прости меня… не знаю, что накатило… устал, видимо… Я не хотел тебя обидеть – когда тебе в самом деле в консерваторию ходить? Ты же столько работаешь…

– Ну, раз тебя так беспокоит мой культурный уровень, то сделай милость – купи на вечер билеты, и сходим, – холодно сказала я, отодвигая тарелку с кашей. – А то действительно позор: жена выдающегося дирижера, а в консерватории сто лет не была. Вдруг на каком-то приеме обнаружу полное незнание предмета, а? Краснеть ведь будешь!

Монолог этот был совершенно в моем стиле – вроде как согласилась, предложила вечер вместе провести, но при этом все равно нашла, за какое место укусить: Светик отлично знал, что моей эрудиции и заложенных бабушкой знаний вполне хватало на то, чтобы в его музыкальной тусовке не выглядеть человеком из другого мира. Светик намек понял сразу, вспыхнул до корней волос:

– Варя… не нужно, я же все понимаю!

– Нет, отчего же. Я, может, хочу.

– Но ведь ты балет больше любишь…

– Ну, так подсуетись, у тебя же есть связи?