Почему я совсем не помню себя ни в возрасте трех-четырех лет, ни в возрасте четырнадцати? Какая-то странная амнезия. Обычно люди помнят яркие моменты даже раннего детства, хотя бы игрушку, какое-то помещение, деталь одежды, да хоть воздушный шар, а я – ничего. Как будто появилась на свет пятилетней. А в четырнадцать – что случилось? Куда выпал год моей жизни? Папа утверждает, что не было никаких значительных событий, мы уже жили втроем – он, Семен и я, Слава к тому времени женился. Но я не помню этого. Свадьбу Славкину помню, а что было потом – нет. Так ведь не бывает, правда?

* * *

Дом Бесо был выстроен в лучших традициях грузинской архитектуры и напоминал замок старинного княжеского рода. Острые башенки, кирпичный забор с плитами из речного камня, изготовленными явно вручную. Узкие окна арочного типа, а сам дом выложен из белого кирпича и кое-где облицован песочного цвета мрамором. У Медеи собственная здоровенная оранжерея в глубине двора, и там она выращивает совершенно нереальные розы, каждая из которых расцветает величиной с огромный мужской кулак. Я помнила, как любила гулять в этой оранжерее по выложенным плиткой дорожкам, вдыхать цветочный аромат, от которого сладко кружилась голова, а вокруг постоянно вились пчелы. Помнила восхитительное лобио и мацони, которые Медея готовила только сама, не доверяя повару. Она была идеальной хозяйкой, вполне могла обходиться без домработницы и повара, но Бесо настаивал. Говорили, что в молодости Медея была настоящей красавицей, но после рождения трех дочерей расплылась вширь, а черты лица с возрастом стали грубее и резче. Но от нее, сколько я помню, всегда веяло таким спокойствием и добротой, что никакие недостатки внешности не могли этого скрыть. Медея была настоящей грузинской матерью, готовой обогреть и обласкать всех.

Сегодня я меньше всего хотела видеть Медею – это расхолодило бы, сбило с воинственного настроя, потому что как можно разбираться с делами, будучи погруженной в океан любви и заботы? Медея всегда жалела меня – ведь я росла без матери. Ее собственные дочери давно были замужем и жили кто где – одна в Грузии, одна в Москве, а младшая и вовсе в Америке, и всю свою любовь и заботу Медея в свое время перекинула на меня и многочисленных племянников.

К счастью, дома ее не оказалось, Бесо был один и страшно удивился моему появлению.

– Ты чего это, Санька? Виделись ведь утром. Или дело какое? – помогая мне подняться по крутым ступеням, спрашивал Бесо, но я не чувствовала никакого напряжения ни в его голосе, ни в поведении: он вел себя как всегда – гостеприимно и приветливо.

– Разговор есть, Бесо.

– Раз есть – поговорим. Только сначала давай сядем, покушаем. Медея с утра лобио готовила, – вот же черт! Как подслушал мои воспоминания, я ж буквально только что…

– От лобио не откажусь, – улыбнулась я.

– Вах, можно подумать, от сациви и шашлыка откажешься! – хохотнул Бесо, усаживая меня за длинный «деревенский» стол в просторной кухне.

Мне вдруг стало почему-то весело – рядом с Бесо вообще невозможно соблюдать серьезность. И даже причина, приведшая меня в его дом, не могла омрачить обеда. Я почувствовала, что на самом деле сильно проголодалась, а потому с аппетитом накинулась и на лобио, и на сациви с шашлыком. Бесо потягивал красное вино и с улыбкой наблюдал за мной.

– Ты совсем как мальчишка выглядишь, Саня, – произнес он. – Вроде взрослая женщина, замужем – а все сорванец.

– Хорош сорванец! – хмыкнула я, вытирая лоснящиеся после шашлыка губы салфеткой. – Никакой маневренности! Ты только представь – байк пылится в гараже столько времени!

– Зато Фиме так спокойнее! – отрезал Бесо. – Как вспомню, сколько седых волос ты ему добавила своим пристрастием…

– Ты что, Бесо? Папа лыс, как мое колено! – захохотала я.

– Ты ведь понимаешь, что я имею в виду – точно не Фимины волосы. Думаешь, легко отцу? А ты ж ненормальная, Санька – с такой кодлой связаться! Немытые, небритые… тьфу, срамота!

– Ты что-то совсем в дебри полез, – мне почему-то было неприятно слушать упреки Бесо. – Это когда же было!

– Да когда бы ни было, – Бесо подавил вздох и взялся за сигареты. – Фима переживал, что с тобой случится что-то… Хорошо еще, Акела вовремя подвернулся.

– «Подвернулся»! Ты вообще-то выбирал бы выражения, он мой муж все-таки, – обиделась я. – И не подвернулся он – а пришел именно тогда, когда было надо. Думаешь, ему сладко со мной было?

– Подозреваю, что и сейчас не особо, – поддел Бесо, дымя сигаретой. – Ты ж у нас не девка – уксус.

– Был уксус, да весь вышел. Посмотри на меня – кто, кроме Акелы, способен жить вот с этим, а?

– Дура! Подумаешь – нога-рука! Ходишь ведь, не в кресле сидишь! Наладится. Хочешь, расскажу вот, как папку твоего на первой ходке в «прессуху» закрыли?

Эту историю я знала наизусть – всякий раз, едва я ушибала колено или обдирала локти, проехавшись по асфальту, Бесо, если оказывался рядом, рассказывал мне, как папу сунули в камеру к отмороженным уголовникам, и там он один против троих ухитрился выжить и отделаться только отбитой почкой и сломанными семью ребрами. Ну, выбитые зубы никто за травму не считал. Бесо никогда не приходило в голову, что от ребенка, а тем более – девочки, такие подробности, да еще приправленные жаргоном и тюремными тонкостями, лучше бы скрывать. Сильно сомневаюсь, что такие истории он рассказывал своим дочерям.

– Не хочу, надоело. Папа – мужчина. А я все-таки женщина.

– Ах, женщина?! – подхватил Бесо. – Ну а какого тогда черта обрилась, как завшивевший новобранец? Такие волосы были!

– Нашел, чего жалеть. – Я полезла в висевшую на спинке стула сумку – пора уже вспомнить об истинной причине моего визита. Не пообедать, чай, зашла и не о жизни потрепаться. – Ты мне лучше вот что скажи… – я выложила перед ним на столе несколько отснятых копий. – Вот это – что?

Бесо вынул из кармана шелковой домашней куртки очки, нацепил на нос и углубился в чтение. Я же, покуривая, наблюдала за реакцией. А она последовала почти сразу – лицо и шея Бесо начали покрываться красными пятнами, на щеках заходили желваки, а свободная рука сжалась в кулак.

– Где ты взяла эту липу? – грозно спросил Бесо, отбросив от себя листы, как будто это были грязные тряпки.

– Угадай.

– Тут тебе не «Угадай мелодию»! Отвечай, когда спрашивают!

– Я бы на твоем месте поостереглась так со мной разговаривать, Бесо.

– А ты сперва влезь на него, на место это, соплячка! – загремел он, взбешенный уже не на шутку. – Ишь, выискалась – учить меня, допросы устраивать!

– И что ты сделаешь? – поинтересовалась я, совершенно не испугавшись. – Отцу позвонишь? А вот тебе трубочка, – я вынула мобильный и протянула Бесо. – Набрать номер? Или сам справишься?

Бесо выскочил из-за стола и заметался по кухне, сшибая на ходу все, что попадалось. Я видела, что он взбешен так, что еле сдерживается, но звонить отцу не станет. Как он объяснит появление документов его фирмы и особенно – наличие на своих счетах пропавших у отца денег?

– Это твой… одноглазый паленый черт! – выпалил Бесо, останавливаясь напротив меня и опираясь руками о столешницу. – Это только он мог такое состряпать – некому больше-то!

– Думай, что говоришь! Это копии финансовых документов твоей турфирмы! Своих подписей не узнаешь?!

Бесо тяжело опустился на стул и потянулся к бутылке минеральной воды. Не прибегая к помощи стакана, прямо из горлышка глотал пузырящуюся жидкость, не замечая, что она льется и на куртку, и на грудь в вырезе воротника. Отшвырнув пустую бутылку, заговорил громким шепотом:

– А ведь я не при делах, Санька! Вообще не в теме – здоровьем Медеи клянусь!

– Но подпись твоя?

– Моя! Но бог свидетель – я этих денег не видел и не брал!

– Бесо, я что, по-твоему, – слепая? Нет, я только хромая и безрукая, а с головой у меня все в порядке! Подпись твоя – а денег не видел? Очень смешно.

Я умолкла, продолжая наблюдать за Бесо. Хотелось курить, но в пачке, увы, уже не осталось сигарет, а курить крепкие я не могу. Пришлось терпеть. Бесо же тер виски и шею, хрустел пальцами и все думал, думал… Мне казалось, что я даже вижу, как мысли в панике мечутся в его голове. Он бормотал что-то по-грузински, поднимая к потолку глаза, как будто там мог быть либо ответ, либо невидимый советчик, готовый ему этот ответ подсказать.

– Саня! Каюсь, был грех – подмахнул два пустых листа по пьяни, но это было для другого! – вдруг нормальным голосом сказал Бесо. – Точно, да – подписывал, но это на самом деле было не для «Ковчега»!

– Кто дал тебе подписать? – Я почувствовала зуд в ладони левой руки и мурашки, бегущие по спине.

– Медея.

– Кто?!

– Оглохла? Медея, жена моя. Дочке младшей что-то было нужно, я даже не понял.

– То есть ты подписал два пустых листа? И все? – Это была такая дурацкая и в то же время эффективная в своей глупости «разводка», что мне показалось, будто я ослышалась.

– Все! Мне и в голову не пришло… Сууука! – взревел Бесо, вскакивая из-за стола и хватая нож. – Зарежу падлу!

Я встала, опираясь рукой о стул, и попыталась как-то урезонить Бесо словами, но он не слушал и рвался из кухни.

Хорошо, что Медеи в этот момент не оказалось дома, а вмешательство Ираклия – личного охранника Бесо – помогло мне утихомирить разбушевавшегося хозяина, причем в буквальном смысле. Ираклий, особенно не церемонясь, связал ему руки за спиной поясом от его же куртки, усадил на стул и поднес к его губам стакан воды, в который перед этим накапал какое-то лекарство из темного аптечного флакона:

– Выпейте.

– …к такой-то… вашу мать… всех! – прорычал, задыхаясь, Бесо, но выпил.

– Бесо, ты погоди, не кричи. Давай спокойно поговорим, – предложила я, снова усаживаясь за стол.

– Санька… в кого ты выросла такая ушлая? – пробормотал уже почти успокоившийся Бесо. – Как раскопала?

– Это не я, ты ведь знаешь.

– Одноглазый паленый черт… – процедил он, дергая связанными за спиной руками. – Ираклий, развяжи.

Тот вопросительно посмотрел на меня, и я кивнула – не опасно, мол. Пояс от куртки упал на пол, и Бесо принялся растирать запястья. Ираклий молча замер у стены. Где-то в доме хлопнула дверь, и Бесо напрягся, вслушиваясь.

– Явилась. Сюда ее позови, – бросил он охраннику, и тот удалился.

– Бесо… ты не кричи только сразу, ладно? – попросила я. Мне было жаль толстую добрую Медею, а в душе шевелилось предчувствие – она ни при чем, она сделала это не для себя, не ради собственной выгоды. Какая ей выгода? Она доступа к счетам не имеет, деньги снять не сможет. А провернуть какую-то хитрую многоходовую комбинацию у Медеи вряд ли хватит сообразительности.

Она вошла в кухню – большая, мягкая, вся в черном и в черной же косынке, завязанной вокруг головы концами назад. Тонкие губы расплылись в улыбке, когда Медея увидела меня. Пухлые руки разлетелись в стороны, как крылья, сделав ее похожей на огромную черную наседку, призывающую цыплят укрыться от неприятностей.

– Сашенька, девочка! Приехала к старикам! Иди же, обниму тебя!

Я встала, неловко шагнула в ее сторону, и Медея, глядя на то, как я прихрамываю, всхлипнула, метнулась ко мне сама с необычайной для ее комплекции прытью, обхватила руками, прижала мое лицо к пахнущей какими-то мягкими духами груди:

– Деточка! Похудела совсем…

У меня щипало в носу, но я держалась. Больше всего мне сейчас хотелось заплакать и почувствовать: мне сопереживают, меня жалеют. Но я не могу позволить себе слабости. Не могу! Я – папина дочь, я должна вести себя так, как вел бы он, а уж мой-то папенька ни за что не показал бы слабины даже другу.

Бесо все это время курил и шумно прихлебывал услужливо налитый Ираклием чай. Наконец решил, что пришел финал душещипательной сцены, и крякнул в кулак. Медея вздрогнула всем телом и выпустила меня. Я отошла к столу и села, подвинула к себе чашку с остывшим чаем и сделала большой глоток. Почему-то так трудно дышать, трудно повернуть голову и посмотреть на так и оставшуюся на прежнем месте Медею.

– Где шлялась? – начал Бесо спокойно, но я видела, как вздулись вены на висках от ярости, которую он с трудом сдерживал.

– Зачем – шлялась? На рынок ездила, – Медея явно не понимала, чем вызвала гнев мужа.

– На рынок? Одна?

– Нет, с водителем. Ты нездоров?

– Я-то? Я-то здоров, а вот ты сейчас будешь крепко больна! – взревел Бесо и устремился к жене, но бывший начеку Ираклий вовремя успел перегородить ему дорогу и спиной оттеснить растерявшуюся Медею к стене. – Пусти! – ревел Бесо, стараясь вырваться и дотянуться до горла жены, но молодой крепкий Ираклий держал его надежно. – Курва… подставила… сука, подставила меня… перед Фимой… измарала!

– Какой Фима… – визжала перепуганная до полусмерти Медея, вжимаясь в стену спиной. – Не знаю ничего… ничего не знаю… – Она вдруг захрипела, схватилась за грудь и стала тихо оседать по стене, страшно закатив глаза и открыв рот.

– Бесо, Бесо, ей же плохо! – заорала я, мигом поняв, что у Медеи сердечный приступ. Метнувшись так скоро, как только позволяла мне нога, к завалившейся набок женщине, я положила два пальца на сонную артерию. Пульса не было. – Бесо, «Скорую»! – еще громче заорала я, оборачиваясь, но выпущенный из железных объятий Ираклия Бесо сам опустился на пол и закрыл руками голову. – Ну, что встал?! – это адресовалось уже охраннику, но тот как раз не бездействовал, набирая номер на мобильном.

Вызвав «Скорую», Ираклий присоединился ко мне, и мы вдвоем попытались хоть как-то имитировать непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Однако даже наши объединенные усилия ни к чему не привели, и к моменту приезда бригады Медея была мертва, а Бесо – совершенно невменяем от горя.

Я проводила врачей, сделавших хозяину пару уколов, дождалась приезда ритуальщиков, которые забрали тело, выслушала их предложения по организации похорон, обзвонила дочерей Бесо, застав только младшую, Нистан, и, выслушав ее причитания, вой и обещания дозвониться сестрам, выпила чашку чая с Ираклием, чтобы хоть немного прийти в себя. Больше делать мне тут было нечего, и я, свистнув своим охранникам, увлеченно беседовавшим с парнями из охраны Бесо, пошла к машине.

– Ефим Иосифович звонил, – сообщил мне Никита. – У вас телефон выключен.

– Странно. Я не трогала. – Я полезла в карман и, вынув мобильный, увидела, что батарея разряжена. – Черт… и Акела явно звонил…

Я взяла трубку у Никиты и набрала номер мужа:

– Саша, ты еще в офисе?

– Да. А ты где? – В тоне мужа ничего не настораживало, и я с облегчением выдохнула – значит, был занят и не искал меня. Хорошо…

– Я еще катаюсь. Но мы уже на полпути к дому.

– Ты меня не жди, ложись. Я задержусь.

О-па… Что-то новое…

– А куда ты? – Я вдруг поймала себя на том, что в моем голосе прозвучали ревнивые нотки, и это меня разозлило.

– У меня дела, Аленька, – спокойно ответил муж. – Я постараюсь закончить как можно быстрее, но ты все-таки ложись.

Меня почему-то до боли в сердце задел этот разговор. Я никогда не думала, что буду испытывать такое чувство, как ревность, по отношению к Саше, который старше меня на двадцать лет.

* * *

Дома ждал отец, и выражение его лица дало мне понять – сейчас состоится разговор из серии неприятных. Так и вышло.

– Ну, и где тебя носило? – сложив на груди руки, начал он, буравя меня глазами.

– Гуляла… у Сашки в офисе была…

– А потом?

Мне не очень хотелось признаваться в том, что я была у Бесо – иначе придется рассказывать и о причинах визита, а уж это точно не входило в мои планы, поэтому нужно было срочно придумывать правдоподобную историю. Но времени уже не осталось…

– К Бесо заскочила, – честно призналась я и тут же перешла в атаку: – Ты не представляешь! Идем-ка присядем. – Я решительно ухватила родителя за руку и потащила за собой в гостиную. Расположившись на белом диване, я взяла обеими руками отцовскую, прижала к груди и проговорила: – Пап, Медея умерла сегодня…

Рука отца дернулась, но я удержала ее, поглаживая по тыльной стороне.

– Представляешь, прямо у меня на глазах… мы с Бесо чай пили, она приехала с рынка… и вдруг… врачи сказали – сердце, да я и сама все видела…

Папа слушал меня внимательно, как будто боялся пропустить что-то, а я пальцами осторожно нащупала его пульс и теперь про себя подсчитывала удары. Не хватало еще у него приступ вызвать…

– Остался Бесо один… – проговорил отец, хмурясь.

– Ужасно… – откликнулась я эхом. – Ну, может, кто-то из дочерей с ним поживет.

– Старики не нужны никому.

– Нашлись старики!

– Старики, Сашка, чего уж, – со вздохом перебил папа, прижимая меня к себе и целуя в висок. – Вот и я тебе скоро совсем не буду нужен, ты и так вечно со своим Акелой пропадаешь.

– Пап! Ну, он муж мне, – с укоризной проговорила я и потерлась носом о его плечо. – Ты ведь не хотел бы, чтобы я так и осталась старой девой, зато рядом с тобой?

– Тебя удержишь! Сама все решила.

Несмотря ни на что, папа никак не мог смириться с моим экзотическим выбором супруга. Он уважал Акелу за деловые качества, но для меня всегда хотел другого мужа. Уж не знаю, каким был в его мечтах мой избранник, но точно не мрачным бритым самураем с длинной косой на макушке.

– Кстати, где он? – вдруг, словно услышав мои мысли, спросил папа.

– Звонил, сказал – задержится, дела у него какие-то.

По тому, как подозрительно глянул в мою сторону родитель и как поспешно отвел взгляд, я поняла – не верит. Или что-то знает, но мне ни за что не скажет.

– Ужинать будешь? Я Гале скажу.

– Не хочется. Я пойду лучше и прилягу – набродилась за день, нога болит.

Отец помог мне подняться, проводил до лестницы, постоял внизу до тех пор, пока я не поднялась на второй этаж, и только после этого ушел к себе.

* * *

Я совсем расслабилась под струями гидромассажа и почувствовала себя почти в добром здравии. Аппетит, однако, не появился, и я решила, что можно лечь и так. Сна не было. Я то хватала с тумбочки какую-то книгу и пыталась сложить буквы в слова, но они расползались по странице, как мухи, никак не желая открывать мне смысла написанного, то включала небольшой телевизор, но звуки раздражали еще сильнее, чем тишина. Какое-то непонятное волнение овладело мной, и я не находила себе места в собственной комнате, в собственной постели. Несколько раз я брала мобильный, но набрать номер так и не решилась. Во-первых, это унизительно – проверять, шпионить, а, во-вторых, глубоко внутри я очень боялась получить подтверждение своим подозрениям. Вдруг Сашка у женщины? И я услышу ее, почувствую? Что мне тогда делать?

Окно комнаты выходило во двор, и, когда он осветился фарами въезжающей машины, я встала с кровати, отдернула штору и увидела выбирающегося с заднего сиденья мужа. Значит, ездил с водителем. Мне почему-то стало легче – хотя что мешало ему ездить к любовнице не за рулем? Тоже мне – гарантия…

Акела появился на пороге спальни совершенно спокойный, без тени напряжения или вины на лице. Это меня не удивило – муж всегда отлично владел собой и умел управлять своими эмоциями.

– Ты не спишь, Аленька? – Его руки обняли меня, и я почему-то сразу растеряла весь свой настрой, всю нервозность и неуверенность. Ну, разве может так обнимать человек, только что вернувшийся от другой? Нет.

– Не сплю. День тяжелый был.

– Да, досталось тебе сегодня.