Провожая свежеобретенную дочь до двери, Анна все искала какие-то слова, но понимала, что вся ее жалкая чувственность разобьется сейчас о холодный камень. Представляла, как Катя посмотрит на нее презрительным маминым взглядом и скажет: «Ты бездарность», или что-то подобное. Мать часто так говорила. Поэтому лучше было молчать, а еще лучше – сказать что-то будничное, отвлечь себя и Катю от судьбоносности момента, заговорить демонов.

– Так что, тебе нужно просто узнать, в каком они городе?

– Хорошо бы еще кого-то оттуда. Из съемочной группы. Имя, фамилия, контакты и все что сможешь. Вдруг знакомые есть. Я же не смогу все сама, помощник нужен.

– А ты уверена, что это все тебе нужно?

– Так, не начинай! – Катя ухмыльнулась. – Я же кавказская женщина, месть – святое дело. Зарежу – может, полегчает.

– Как – зарежешь? – Анна даже оперлась на комод, накрытый кружевной скатертью.

Чуть не упала, уронила ключи, перчатки, все, что на нем лежало. Кряхтя, стала собирать.

Катя погладила оголившуюся древесину.

– Ого, это что, восемнадцатый век? – Она наклонилась над комодом. – Ох ты… Да это «чиппендейл», мать моя в кедах… Но откуда? Он и в Англии-то не во всех музеях есть… Ну, ты живешь… Шикарно как.

– Ты разбираешься в мебели? – удивилась Анна.

– Что тут разбираться, я же не на облаке живу. Любой поймет, ты посмотри, красота какая. Ты сама купила?

– От родителей досталось. – Анна помрачнела.

– Ладно, я побегу. Телефон я тебе написала на фотографии твоего отца. Там же, в книге.

– Когда? Там же и ручки не было, как ты успела?

Катя подмигнула ей, вышла и нажала кнопку лифта. Наверху сразу зашуршало, и медленно стали опускаться его запутанные серые кишки.

Анна стояла на пороге с лицом робким и слабым.

– Что? – буднично спросила Катя уже из лифта, словно мать сейчас могла бы отдать ей забытые перчатки или настоятельно попросить застегнуть куртку.

– Он же все-таки не только мне отец был, но и дед тебе, Кать.

– Кто? Аа… Да какой он мне, к черту, дед, – и захлопнула дверь.

А перчатки все-таки забыла…

Заметила уже в машине, когда схватилась за холодный руль.

Календарная весна была в разгаре, но ночью еще подмораживало, а машина стояла здесь много часов.

Возвращаться не хотелось, тем более, что припарковалась она в двух кварталах от дома, ну что за ерунда – перчатки.

Однако что-то заставило ее вылезти из машины и пойти обратно. Во дворе она оседлала какого-то уродца, призванного воспитывать у детей чувства прекрасного. Все раздумывала, заходить или нет. Перчатки были единственные, но пришлось бы снова ее увидеть… А, может, она и хочет ее увидеть, но ищет повод?

Стали появляться первые прохожие, из дома выходили люди, спешили на работу. В подъезд забежала какая-то женщина, Кате даже показалось, что номер квартиры она набрала на домофоне знакомый. Но от подъезда до детской площадки было далеко. Видимо, действительно – подсознание тянуло подняться и увидеть снова, что-то сказать, услышать в ответ нормальные человеческие слова, а не рассказ о генеалогическом древе. Может быть, даже обнять. Может быть…

Ах, сколько же ей еще сидеть в бесконечных чужих дворах, карауля, высматривая, пытаясь стать своей совершенно, в сущности, посторонним людям! Почему такой тяжелый поиск своей судьбы, почему всегда одна, всем чужая, никому не нужная…

Когда к дому подъехало такси, Катя опомнилась. Начинались пробки, нужно было что-то решать.

Она уже встала и уже двинулась со двора прочь, когда увидела Анну. Это она вызывала такси. В чем-то нелепом абрикосовом, наверченном поверх пальто. И дорожная сумка в руках.

«Как странно… Она ведь ни словом не обмолвилась, что уезжает. Да и как там дочка останется одна, она же маленькая?»

Через пять минут Катя снова жала ту же самую кнопку звонка.

Повернулся ключ, и в проеме двери нарисовалась чужая пожилая женщина, совершенно никакого отношения к этой семье не имеющая – это была явно няня, та самая няня, которая минут десять назад прошмыгнула мимо нее в подъезд.

Она выжидательно смотрела на Катю, но тут из комнат выбежала маленькая девочка. Обняв нянины колени, она смущенно поздоровалась.

– Здравствуй, – Катя невольно улыбнулась, – как спалось, Лиза?

Лиза тут же уткнулась в нянину юбку.

– Там Аня… Она внизу в такси, попросила книгу забрать. Сказала, в самолете почитает. Мы вместе с ней едем.

– Какую книгу? – Няня сразу заглотила наживку. – Где взять?

– Там на столе. «Маленький принц» называется.

– Сейчас принесу. Ой, Лиза, отпусти, я же упаду.

Катя сразу присела на корточки, поманила Лизу к себе.

– Куда мама уехала, сказала?

– Нет, не сказала.

Вернулась няня, протянула книгу.

– Только не понимаю, почему в самолете, она же на поезде поехала. Какой самолет, в Ярославль-то.

– Ну, это я оговорилась, – Катя быстро раскрыла книгу на нужной странице – фотография была на месте, – поездом. Само собой.

– А вы тоже туда, да?

– Конечно.

– Вы тоже актриса? Лицо-то знакомое, – заискивающе улыбнулась няня.

– А вы не узнали? Обидно.

– Да узнала я, узнала. Счастливого вам пути, чтобы все было хорошо. Пойдем, Лизок. Да! Дмитрию Юричу привет передавайте, скажите, в следующий раз напеку пирожков его любимых, сейчас-то некогда было, я ж не знала.

Катя даже не успела поменять выражение лица.

– Передам, если увижу. Неужели вы и с ним знакомы?

– А то как же, он у нас бывает, да. Очень жареные любит пирожки-то. Я ему всегда говорю – нельзя вам с вашей язвой, Дмитрий Юрич, давайте я вам печеных сделаю. Куда там, разве ж послушает! Ну, ангела вам на дорогу!

Лифт почему-то не ехал. Да, конечно, надо же нажать кнопку.

Катя вышла, пытаясь вспомнить, зима на улице или все-таки лето. Ни то, ни другое. Яркое солнце, холод, ветер. Знакомый уродец во дворе, обшарпанный сталинский дом. Машина стояла за поворотом.

– Беерта, – ласково погладила Катя пыльную крышу, – Берточка… Ты одна у меня осталась. Не продам тебя, старушка. Всюду обман. Нас предали, Берта, нас снова предали. Зачем нужна мать, если она такая?

Катя расплакалась прямо тут, на холоде, привалившись к грязной машине, как в прежние времена рыцарь мог бы обнять своего коня – единственную родную душу.

В Ярославле Анну никто, разумеется, не ждал. Дмитрий Юрьевич, язвенник и любитель жареных пирожков, с пяти утра бегал по окрестностям в сопровождении оператора Валторны, коммерческого директора татарина Равиля и главного художника, который, точнее, которая была уже третьей с начала фильма.

Соня стояла у машины с его косухой в руках, готовая в любой момент броситься к маэстро – подать, поднести, посоветовать, капать корвалол, искать врача или срочно вносить правки в сценарий. Она выглядела измученной, но так здесь выглядели все – никто не наносил макияж, все напяливали с утра то, что было под рукой, а волосы женщины перевязывали резинками – вот и вся прическа.

К полудню отчаянно захотелось есть.

Соня, борясь с усталостью, забралась на холм и решилась побеспокоить честную компанию.

– Мить, надень, – потыкала она в режиссера его же курткой, – надень, ветер-то какой. Тебе только заболеть не хватало.

Он, не отвлекаясь от разговора с Валторной, взял куртку в руки, но дальше не шевельнулся.

– Надень, – продолжила она канючить, – четырнадцать градусов, свитер у тебя тонкий.

Валторна замолчал. Митя не повернулся.

– Хорошо, не надевай. Только я ухожу, а ты будешь болеть один. Лечить тебя никто не будет, решать твои проблемы тоже будет некому. Равиль, дай ключи от машины.

– А мы на чем вернемся?

– А вы не вернетесь, вы все здесь сдохнете. – Соня развернулась и стала быстро спускаться.

Митя уже семенил следом.

– Что ты заводишься, видишь, мы же работаем. Ну, Сонечка…

– Я устала. Тебе надо есть. И мне надо есть.

– Хорошо, сейчас поедим, ты права. И мне надо собрать всех посовещаться.

– Что-то случилось?

– Нам надо отснять за три дня восемь сцен. Все, что должно быть на улице, все эпизоды.

– Почему за три дня?

– Потом листья распустятся. Это же видно будет в кадре.

– Так можно же сперва снять то, что идет в начале, а потом пусть они и в фильме распускаются, там тоже может быть весна.

– Нет, так нельзя. Мы по порядку не можем, всех актеров здесь неделю держать не будешь, денег-то на это нет. Надо все за три дня. Те, кто занят у нас в первых сценах, еще не приехали, поэтому другого выхода нет.

Соня помолчала. Ее давно перестали удивлять непродуманность и нелогичность съемочного процесса.

Митя все время повторял, что все – живые люди, обстоятельств много, денег мало, поэтому задача режиссера – подстраиваться и решать проблемы, а не творчеством заниматься. Он так, впрочем, и делал.

Сзади посигналила машина – ребята возвращались в гостиницу, все, видимо, устали, недоспали.

Уже втискиваясь на заднее сиденье, Соня догадалась спросить:

– А почему ты решил, что листья распустятся через три дня? Именно через три?

– Так биолог же был, помнишь, приехал проконсультировать. Почки смотрел, ножом их резал. Говорит, при такой погоде – три дня.

Соню с Митей завезли в гостиницу первых.

Анна догнала их в полутемном коридоре, схватила Митю за рукав. Соня не слышала их разговор, оставаться ей показалось неловким, да и страшно хотелось пить, а в номере была вода.

Митя не вернулся. Через полчаса она нашла его в холле, он сидел с Анной в углу, на Митю страшно было смотреть – плечи опущены, сгорбившийся маленький старичок.

Есть он не пошел. Работать тоже.

После обеда она не выдержала, открыла своим ключом. Митя лежал на кровати, свернувшись калачиком, в куртке и ботинках. На стуле рядом с ним стояла начатая бутылка портвейна.

Соня задохнулась от ужаса:

– Ты с ума сошел! Там ребята тебя разыскивают, время же идет, а ты тут разлегся! Ты можешь хотя бы три дня не пить, мы же и так ничего не успеем!

– Она приедет меня убивать. Она меня уже ищет.

– Кто, Анна? – тупо переспросила Соня.

– Не Анна. Дочь ее.

Повисла пауза. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, Соня не восприняла всерьез эти слова – устроила скандал, выволокла бы этого недоделанного гения на площадку и заставила работать. Но речь шла именно о Кате, поэтому работа на время отошла на второй план.

Соня присела на край кровати. Митино лицо под очками было мокрым.

– Ты что, Митька, ну что такое… – Она сняла очки, хотела встать за салфетками, но он схватил ее за руки, ткнулся в них губами и, сотрясаясь всем телом, разревелся по-настоящему.

– Митечка…

Она осторожно высвободила одну руку, погладила его по остаткам волос, по рукаву куртки.

Постепенно он успокоился. Икая, пересказал ей все, что услышал только что от Анны.

Соня молчала, даже не искала слова утешения. Ей самой было страшно, да и не осталось никаких сил.

«Бросить бы все это к чертям собачьим», – мелькнула мысль.

Постепенно он затих и заснул.

Она тихо встала, забрала бутылку и вышла из комнаты, заперев дверь.

Телефон сразу зазвонил, как подкараулил.

«Интересно, откуда она звонит… Может, уже здесь», – мелькнула мысль.

– Да.

– Что за манера у тебя стала отвечать таким коротким и сухим приветствием?

– Катя, чего ты добиваешься? – Соня обреченно вздохнула.

– Я добиваюсь, чтобы вы сдохли. Кажется, это было бы логично, правда?

– Ты очень нелепо выглядишь в этой ситуации. Я не враг тебе, и Митя не враг.

– А тебе? Друг, как я понимаю? И довольно близкий, правда?

– Мне он начальник. Я такая же вышедшая в тираж спортсменка, как и ты. Только у меня нет своего бизнеса. Мне надо как-то устраиваться в жизни, чтобы себя прокормить.

– Бизнеса у меня тоже больше нет. А у тебя есть родители, дорогая. Как они относятся к тому, что ты спишь с начальником?

– Ты прекрасно знаешь, сколько моим родителям лет. И мне нужно им помогать. Удивительно, что ты меня не понимаешь. Он не принадлежит никому из нас, он вообще принадлежит своей жене.

– Это поправимо. Спасибо за отличную идею. – Катя злорадно рассмеялась.

– Ну что тебе надо от меня?

– Во-первых, чтобы ты не сравнивала меня с собой… Я у тебя мужчину не крала.

– Да? Правда? – Соня начала выходить из себя. – А как тогда вышло с Георгием, ты не помнишь? Не крала? Может, ты его у меня купила? Только я не помню, чтобы ты заплатила мне за него деньги. А я, между прочим, собиралась за него замуж. И была бы мужней женой. И не приходилось бы мне… Ничего бы мне не приходилось.

– Ты мне мстишь? – Голос у Кати стал совсем другим.

Соня сразу это почувствовала.

– Катька, хватит дурить. Я тогда тебе ни слова не сказала.

– Это другое. У тебя еще будет муж. А я всегда одна, ты у меня последнее отняла! – Катя шмыгнула носом.

«Сейчас начнет рыдать, надо скорее заканчивать».

– Какой пошлый бабский разговор. Я вешаю трубку, меня работа ждет.

– Скажи мне сама, в каком вы городе?

– В Магадане, Катя. Чтобы тебе потом два раза туда-сюда не кататься. Давай приезжай, убивай нас. Отбудешь маленько и еще успеешь пожить.

– Ты еще и врешь.

– А ты унижалась перед своей мамашей, чтобы выведать адресок?

– Почему – унижалась? Я просто попросила ее мне помочь.

– И она с радостью согласилась?

– Раз я знаю, в каком вы городе, значит – да.

– Она была здесь. Сегодня была, недавно уехала, если вообще уехала. Все подробно рассказала Мите.

– Да она просто сволочь.

– Да она просто спит с ним, Катя, раскрой глаза. И он ей дороже, чем ты. Всем кто-нибудь дороже, поверь. А ты продолжай сидеть у него во дворе, следить, найми детектива, кстати – у меня есть отличный парень для этой цели. Его визитка в правом ящике стола – ты взломай мою квартиру, заодно польешь цветочки… – Катя уже бросила трубку.

«Ну, заслужила. Шапито».

Соня и сама не поняла, на кого обиделась, но ночевать уехала к себе в гостиницу. Не было сил терпеть этот перегар, слезы, нервные крики и бесконечные разговоры о том, как именно Катя станет убивать известного российского режиссера Дмитрия Мальцева.

За день ничего не сделали, все ждали маэстро, а маэстро, кажется, ждал конца света.

Он не спал – прислушивался, ворочался, пытался вспомнить, где находится. Иногда по привычке звал Соню. Потом Машу. Никто не приходил.

Ночью пошел дождь. Катя вошла вся мокрая, взбешенная, готовая немедленно действовать. Никакого плана у нее не было, она даже не знала номера комнаты.

Ее свободно впустили в холл, никто ни о чем не спрашивал, и она сочла разумным не привлекать к себе дополнительное внимание.

Гостиница оказалась маленькой, с улицы она внимательно рассмотрела все окна. Искала плотно зашторенное – Митя мог спать только в абсолютной темноте. Но в этот раз таких окон было много, зато внизу на ресепшен сидела вполне добрая и словоохотливая женщина.

Как Катя и ожидала, в номере было совершенно темно. Пахло перегаром – ну а чем еще пахнуть, фиалками?

Митя всегда храпел, когда лежал на спине.

Она присела рядом на край кровати, пытаясь разглядеть в темноте его лицо.

Посветила телефоном. Митя перестал храпеть.

Во сне он выглядел беззащитным и очень ничтожным. Кате сразу стало его жалко, раздражение улеглось. На площадке он был суперменом, властелином вселенной, богом. Все трепетали, боялись, заглядывали в глаза в надежде угодить. И творил, как творит бог. Одним движением ладони он создавал другую реальность, оживлял буквы на бумаге, персонажи жили и дышали, влюблялись, менялся свет, звучала музыка, сердце наполнялось счастьем или болью – это зависело от того, чего хотел он. А здесь в постели лежал совсем уже немолодой маленький мужичок, почти старичок, по-боксерски прикрывая кулачками лицо.

Катя осторожно потрогала его руку, обняла ее своей ладонью. Митя словно бы и не дышал.

Экран телефона погас.

– Милый мой, любимый мой… Никуда от меня не денешься. Будешь моим. Или ничьим не будешь, запомни. Сдохнешь как собака.

Встала и вышла.

Утром Митя не явился вовремя. Обычно даже алкоголь не мешал его маниакальной пунктуальности – он был одержим работой и всегда являлся вовремя.

Съемочная группа выстроилась как на плацу, медленно просыпаясь.

В экспедиции опоздание режиссера на смену означало чрезвычайное происшествие и вызывало в народе ужас и немедленные пересуды.

Все с ожиданием смотрели на Соню, которая и без этого чувствовала себя неуютно. Надо было за ним идти.

В холле ее подозвала к себе администратор. Типичная добродушная тетка.

Она доверительным тоном рассказала Соне о вчерашней визитерше. И описала ее внешне, хотя Соня и без описания сразу поняла, кто это был.

– Полицию вызывали?

– Кто?

– Вы. Была полиция?

– Что вы, Сонечка, какая полиция, девушка же к нему пришла, говорит, сюрприз хочу устроить. И вас как раз не было, я думала – смена караула, знаете, как по молодости-то оно бывает. Я ж тоже была… Понимаете? А тут вы идете, я и решила сказать. Но она быстро ушла, кажется.

– А он?

– Он так и не выходил.

– Вызывайте полицию. И «Скорую»! – Соня уже почти бежала по коридору.

Мити в комнате не оказалось. В ванной тоже никого не было.

Соня искала следы крови, борьбы, даже выглянула в окно. Несколько раз позвала его, как зовут спрятавшегося кота.

С тихим скрипом открылась дверь маленького шкафа для одежды. Митя сидел там, завернутый в одеяло. Совершенно живой, но в страшной панике.

Не без труда Соне удалось вытащить его на свет божий. Взгляд у него был совершенно безумный.

– Ну, не дрожи, не дрожи… Сядь.

– Она… Здесь была она. Ночью.

– Кто она? Корвалол сейчас накапаю.

– Кто она… Ты знаешь, кто – она!

– На, пей. Я тебя прошу, возьми себя в руки. Люди ждут, вчера день пропал. Тебя оштрафуют, в конце концов, съемочный день стоит миллион! Что ты устраиваешь из-за девчонки? Привиделось тебе что-то спьяну, так это и понятно.

– Нет-нет, я тебя клянусь, я не спал! Она была!

– И что она сделала, что так тебя напугало? – Соня накапала корвалол и себе.

– Она сидела на кровати и шептала… Знаешь, что-то страшное. Я очень ее боюсь. Она убьет меня.

– Митя, она не убьет, она убила бы, если бы хотела. Она просто хотела тебя напугать. Ты мужик, ты ее в два раза старше, как ты можешь так реагировать?!

– Да она специально это делает, потому что знает, что я боюсь.

Вошла маленькая кудрявая женщина, имени которой Соня до сих пор не могла запомнить, – она была вторым режиссером, но, судя по всему, попала на эту работу случайно.

– Я стучу-стучу, вы не открываете, – обиженно сказала она.

– У нас совещание.

– Там полиция приехала.

– Скажи, что у нас все нормально, вызов ложный, испугались попусту. Скажи, что это ты вызвала, потому что шеф не отвечал на позывные, ты подумала, что его убили, вызвала полицию и «Скорую». Подпиши что-нибудь.

– А почему я-то?

– Ну должна же ты тоже что-нибудь делать, ты же тоже получаешь тут зарплату! – Соня привычно завелась. – Ладно, ты не умеешь снимать фильмы, ты не читала сценарий, но хоть чем-то помочь ты можешь?

Кудрявая голова скрылась за дверью.

Митя все еще дрожал.

– Ты вызвала полицию?

– А кто ж еще?! Кроме продюсера и меня, ты тут никому не нужен.

– Значит, она действительно здесь была?

– Была… Мне эта тетка сказала. Ну, коридорная или как там это называется… Дежурная, одним словом. Была, да. Ты уже боишься называть ее по имени. А зря – она всего лишь человек. Катя успокоится, поверь, нужно время. Она впечатлительная, а на нее столько всего свалилось. Анна эта еще… Зачем она приехала, что за дура такая! Но меня еще больше поражает, как ты мог с ней спать, зная, чья она мать. Ничего же не бывает тайного!

– В кино так бывает. Само собой. И очень часто.

– Я думала, ты не спишь с актрисами.

– Она не актриса.

– А кто же она? Просто женщина? Может, любимая женщина?

– Что ты несешь? Да, просто женщина.

– Что я несу? А зачем же ты с ней спишь? Может, из жалости?

– Да, из жалости! Из жалости. Я снимаю ее из жалости. Потому что кто еще будет ее снимать? Она не Софи Лорен!

– Ну да, зато ты Феллини…

Митя замолчал. Если бы он мог ее ударить, то сделал бы это именно сейчас. Но он не мог. Потому что он знал – она найдет слова, которые ударят его сильнее.