– Конечно, – хмуро буркнула я, – только я думала, что его уже в живых нет.

Это многое объясняло. Витя и мой отец были давними заклятыми «друзьями», делили территорию постоянно, и в какой-то момент папа ухитрился подмять всех под себя. Про Витю с тех пор слышно не было, поговаривали даже, что он не то умер, не то был убит – словом, его давно списали. А оказалось, что рано. И теперь я не могу утаить эту информацию от папы, потому что, скорее всего, это Меченый лезет буром в его банк.

– А скажи, больше ничего тебе этот молодой не сказал?

– Нет. Но живут они действительно в Воронцове. А еще у вас в доме «крот». Потому что им известны все передвижения Ефима Иосифовича, ваши и Акелы, вот так-то!

– Чем кончилось?

– А ничем. Дали по шее обоим и до приезда гайцов разбежались. – Никита встал и щелкнул кнопкой чайника.

– Как думаешь, кто сливает? – Я взяла новую сигарету и покрутила ее в пальцах.

Никита поднес зажигалку, я затянулась и выжидающе смотрела на телохранителя. Он молчал, только взъерошил пятерней рыжие волосы. Мне тоже на ум ничего не приходило. В основном в доме были люди старые и сто раз проверенные, папа редко брал кого-то со стороны и без рекомендаций. Да и Акела выяснял о кандидатах все, что мог. Подозревать было некого. Но Никита сказал – все передвижения известны, а откуда? Невозможно насовать «маячков» во все машины и телефоны.

– Кстати, надо тачку вашу посмотреть, – словно поймал мои мысли Никита, – а то сдается мне, там тюнинг небольшой произвели, вы ж машину где только не бросаете.

– Ну а что мне делать? С собой носить? – огрызнулась я скорее для порядка, чем по злобе.

– С собой не надо. А дождь-то так и не кончился, – Никита глянул в окно – там по-прежнему шумели потоки воды.

– Это когда же я теперь домой попаду… – протянула я.

– Ничего, попадете, я провожу.

– Да я не боюсь, чего мне… Сейчас Сашке позвоню, может, он за мной заскочит.

Надежды на то, что муж возьмет трубку, было мало, но вдруг?! И чудо произошло – он ответил на втором гудке:

– Ты уже дома, малышка?

– Я… н-нет… – запнулась я, поняв, что позвонила рано, не успев придумать правдоподобную историю своего нахождения в квартире якобы больного гриппом телохранителя.

– Пробили колесо, пытались поменять, промокли, позвонили мне, – отойдя в угол кухни, диктовал алиби Никита, поняв по моему растерянному лицу, что я попалась.

Я послушно, как нерадивый ученик подсказку, повторила это мужу. Но, разумеется, в истории был слабый момент – я понятия не имела, как сменить колесо у машины, это все же не байк.

– И давно ты начала интересоваться шиномонтажными работами? – насмешливо поинтересовался Акела.

– Да я ж не менять… я посмотреть вышла, машину кидать начало, а тут дождь…

– Ладно, разберемся. Сейчас подъеду.

Когда я вышла из подъезда, дождя уже не было, а Саша, припарковав «Мерседес» рядом с моей машиной, внимательно рассматривал ее колеса. У меня внутри все похолодело – второй раз мы с Никитой прокалывались на запасном колесе… Вот идиоты, какие же мы дураки… Кто угодно повелся бы на эту историю, но только не мой муж. Как я не подумала, что он не поленится осмотреть все колеса и поймет, что запаска мирно лежит в багажнике, как и лежала? Ну, как можно быть такой дурой?!

Я подошла ближе – Акела поднял голову и устремил взгляд единственного глаза мне в лицо. Я отлично поняла, что чувствует наш огромный полудикий пес Князь, когда Саша ругает его за какую-то провинность. Захотелось спрятаться.

– Ну, здесь будешь оправдываться или до дома отложим? – мрачно поинтересовался муж, и я вдруг заметила, какое усталое у него лицо. Стало стыдно – у него и без меня проблем хватает, а я только добавляю.

– Прости… – Я шагнула ближе и прижалась лицом к пиджаку мужа. – У меня есть важная информация, давай скорее поедем домой, я должна вам с папой кое-что рассказать.

– Расскажешь мне по дороге, садись. – Он кивнул в сторону моей машины, но я, памятуя слова Никиты о возможном «жучке», покачала головой:

– Давай поедем на твоей.

– Хорошо, – ничуть, кажется, не удивившись, согласился Акела и велел водителю пересесть за руль моей машины.

Я забралась на пассажирское сиденье «Мерседеса» и села так, чтобы видеть профиль мужа – это всегда придавало мне сил.

– Ну, рассказывай. – Саша повернул ключ в замке зажигания и выехал из двора вслед за моим «Ауди».

– Пару дней назад я слежку за собой обнаружила, – начала я, стараясь выбирать слова и не говорить лишнего, – на «шестерке» меня конвоировали, но не до дома, а только до поста ГИБДД. Ну, мы с Никитой и решили…

– Разумеется, вы с Никитой тут же решили, что умнее всех, – негромко прокомментировал муж, вглядываясь в темную трассу.

– Саша, ну, не надо… Ты ведь знаешь…

– Я знаю только одно – мне нужно что-то сделать, чтобы ты задумалась. Что-то такое, что заставит тебя прислушиваться к моим словам и особенно – к моим запретам.

Началось… Лучше бы он орал на меня, чем вот этот спокойный ровный тон, тихий голос и отлично контролируемая ярость, которую я ощущаю физически – она исходит от его тела, я ее чувствую. Это самое ужасное, что мне приходилось видеть в жизни, – вот такой запредельный самоконтроль. Я ведь понимаю, что он очень зол на меня. Я не смогла бы держать себя в руках, орала бы, визжала, и стало бы легче, а Акела… Прав был когда-то Бесо – ему со мной очень нелегко, и если бы он не любил меня так, как любит, неизвестно, чем бы все закончилось. Все-таки я маленькая бессовестная дрянь, пользующаяся его чувствами и отношением.

– Ты дослушай меня, пожалуйста, – попросила я, положив руку ему на бедро, – это действительно очень важно.

– Говори.

– Подробности тебе расскажет, если захочешь, Никита, меня при разговоре не было, но мой «хвост» признался в том, что прицепился ко мне по приказу Вити Меченого.

Муж тихо присвистнул:

– Сильно… а мы-то думали, он спекся давно.

– Я знаю… но, как видишь, не все так. И еще. Никита уверен, что у нас в доме кто-то снова «крысит».

– Твой Никита сильно много на себя берет.

– Саша, послушай… эти люди в курсе всех наших передвижений по городу – твоих, папиных, моих. Понимаешь?

– Мы не летчики, у нас полетных карт не бывает. Я с утра еще не знаю, где окажусь вечером, – буркнул Акела, но я поняла, что говорит он это скорее для того, чтобы немного успокоить меня.

– Саша…

– Скажи, что мне делать с тобой? Ты никак не можешь понять, что больше не одна.

– Я клянусь – это не специально! Я просто не хотела волновать вас с папой.

– Разумеется, мы волновались бы куда меньше, если бы нашли тебя с простреленной головой где-нибудь на пустыре. А рядом твоего Никиту, чтобы уж для полноты картины. Конечно, какие волнения? Никаких! Ты хоть иногда думаешь, что говоришь и делаешь? – Мне всегда было удивительно, как можно произносить такие тирады спокойно и не повышая голоса. Но как раз именно эта манера Акелы устраивать мне разнос и оказывалась действенной. Лучше бы он орал…

– Отцу скажешь? – Я опустила голову и совершенно перестала ощущать себя взрослой женщиной.

– А ты как думаешь?

О чем тут было думать… Понятное дело – скажет, только преподнесет это не как жалобу, а как добытую информацию. Мной добытую, Акеле чужой славы не нужно. И папа не погладит по головке, а как раз наорет – на это он мастер. И Никите еще достанется – и за обман, и за то, что потакает моим капризам. В общем, влипли мы с моим телохранителем, как, впрочем, всегда.

До дома добрались в гробовом молчании, я отказалась ужинать и сразу ушла к себе, сославшись на то, что сильно промокла и замерзла. Сашка весь вечер возился с Соней, я слышала, как в детской за стенкой они занимаются японским, и дочь бойко декламирует стихотворение про кошку, но понять текст полностью я не могла – не та подготовка, кроме слов «кошка», «миска», «молоко» и «спать», я ничего знакомого в стихах не услышала. Перед сном Соня забежала ко мне, забралась на постель и, обняв за шею, пожелала спокойной ночи. Мне почему-то стало слегка обидно – она не особенно замечала мое отсутствие, если Саша был дома, ей хватало общения с ним. Тут, конечно, была и моя вина, но как-то так повелось, что Акела значил в жизни Сони куда больше, чем я.

Муж явно не торопился ко мне, хотел, чтобы я осознала свою вину – ну а как же, воспитатель! Можно было, конечно, отвернуться и уснуть, но я никогда не засыпала, не выяснив все до конца, не хотела мучиться всю ночь от обиды и заставлять еще и Акелу делать это. Он всегда переживал наши размолвки, я знала, что он считает себя, как более старшего и умного, виновным в любом конфликте – мог избежать, но не сделал этого. И я терпеливо ждала, пока он закончит все свои дела и придет в спальню.

Он вошел почти неслышно, как ходил всегда, когда в доме все засыпали, сбросил домашнюю одежду и лег на край кровати, осторожно потянул к себе одеяло. Меня бросило в дрожь, как, собственно, и всегда, едва тело мужа касалось моего. Но нет, пока рано…

Я перевернулась на живот, подобралась ближе и прижалась к горячему боку Акелы. Никогда я не могла равнодушно вдыхать запах его туалетной воды, с того самого момента, когда впервые ощутила его, с той поры, когда мне было всего семнадцать. До сих пор этот запах волновал меня и приводил в неописуемый восторг. Тяжелая рука мужа легла мне на спину, осторожно погладила:

– Не спишь?

– Что ты… я тебя жду. Ты… говорил с папой? – чуть запнувшись, задала я вопрос, волновавший меня, пожалуй, не меньше «Фаренгейта», которым пользовался Акела.

– А ты как думаешь? – спокойно спросил муж, не убирая руки.

– Ну, судя по отсутствию криков и традиционного «Санька, я запрещаю тебе» в папином исполнении, думаю, что не сказал.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Ну… хочу убедиться лишний раз. Может, мы пока не станем волновать его, а? Ну, пока не все понятно? – поглаживая мужа по груди, спросила я.

– То есть ты еще не все фортели выкинула? – насмешливо поинтересовался Акела, прижав мою руку огромной ладонью.

– Саша…

– Ну что – «Саша»? Аленька, ты забываешь, что все твои хитрости я знаю наизусть. И не об отцовском здоровье ты сейчас заботишься, а о том, как бы оттянуть момент наказания за самоуправство, да?

Не скажу, что меня так уж пугало это пресловутое «наказание» – ну, поорет отец, побрызжет слюной, потопает ногами. И все на этом. Потому что в душе – это я хорошо знала – будет гордиться тем, что его дочь оказалась умнее и хитрее мужчин. В который раз. Не знаю, почему, но мне всегда приятно было это его молчаливое признание моих заслуг. Наверное, мне нужно было родиться мужчиной, а не пигалицей метр шестьдесят ростом.

– Ну, Саш…

В том, что я родилась женщиной, несомненно, было одно преимущество – даже мой сильный и прекрасно владеющий собой муж в некоторых моментах оказывался беззащитен и весьма податлив.

– …ты играешь не по правилам, – выдохнул Акела, стараясь восстановить сбивающееся дыхание, – ты прекрасно понимаешь, что я не могу устоять, и бессовестно этим пользуешься.

– Я не виновата, что иной раз мне приходится вести себя как женщина, чтобы добиться своего, – промурлыкала я, не шевелясь и не открывая глаз.

– Хорошо… можешь считать, что сейчас ты своего добилась… я пока ничего не буду говорить Фиме, сам постараюсь проверить. Но ты держись подальше, поняла? Подальше! – с этими словами он, повернувшись на бок и нависая надо мной, сжал пальцами мой подбородок, заставляя открыть глаза. – Ты все поняла, Аля?

Я кивнула и закинула руки ему на шею, притянула к себе и поцеловала:

– Как скажешь, мой господин.

Однако по его взгляду я поняла, что господин не верит ни единому моему слову…

Утро принесло новую проблему. Мы услышали об этом, едва только открыли глаза, Акела даже не успел выйти на свою обязательную утреннюю тренировку, когда снизу, из гостиной, раздался утробный рев отца:

– Где, где, вашу мать, я успел так нагрешить, что меня окружают одни идиоты?!

Папа, большую часть жизни встававший и ложившийся по команде, ухитрялся не считаться с тем, что у нас может быть свой распорядок дня, и потому не стеснялся вот так будить нас. Но, судя по тексту, сегодня что-то действительно случилось.

– Та-ак, – протянул Акела, отбрасывая одеяло и вставая с постели, – началось в деревне утро!

Я, укутавшись до подбородка, смотрела на одевающегося мужа. Даже папин ор не мог мне помешать любоваться идеальной фигурой и широкими плечами Сашки, его покрытым татуировкой торсом.

– …ты не слышишь, что ли, Аля? – Ой, я и правда настолько увлеклась, что прослушала, о чем говорил в этот момент Акела:

– Да, прости…

– Вниз, говорю, пока не спускайся, я даже не прошу… – многозначительный взгляд, пауза – все призвано воздействовать на мою совесть и понятливость. Что ж, после вчерашней уступки мужа мне придется тоже чем-то ответить.

– Конечно, как скажешь.

– Смотри, – коротко бросил Акела и вышел из комнаты.

Я тоже вылезла из-под одеяла и пошла в душ. Интересно, что случилось на этот раз? Как-то опять жизнь понеслась вскачь, ни к чему хорошему это никогда не приводило, сколько себя помню. Но есть вещи, которые от нас совершенно не зависят.

За завтраком все сидели мрачные, сосредоточенно ковырялись в тарелках и молчали. Папа, против обыкновения, выпил рюмку водки, и это было совсем уж странно – он никогда не пил с утра. Акела, глядя на это, чуть поморщился, но, разумеется, ничего не сказал. Даже Соня не вертелась и не приставала ко всем с разговорами, как делала обычно, а молча доедала овсянку. Дожили – ребенок стал хуже старушки, все понимает и все чует. Будь они неладны, эти ваши дела, мои дорогие мужчины…

– Поехали, Акела, – хмуро бросил отец, вставая из-за стола, и Саша тут же поднялся, поцеловал в макушку Соню, обнял меня за плечи и, повернув к себе лицом, поцеловал в губы. «Как попрощался», – обожгло меня, и я в ужасе схватила его за руку:

– Не надо!

– Не надо – что? – удивленно спросил муж, накрывая мою руку с побелевшими от напряжения пальцами своей. – Что с тобой, малышка?