– Уже нет. Но прошу тебя, поверь, что деньги я действительно получаю за работу по профессии.

– Кстати, хотел еще одну вещь узнать – что за шрам у тебя под татуировкой?

Вот это наблюдательность! Скачущий козерог на крестце был призван шрам скрывать, а никак не демонстрировать.

– Это ожог, – неохотно объяснила Коваль.

– Странное место для ожога, – заметил Федор, поворачивая ее и задирая халат. – Чем так можно обжечься?

– Сигаретой.

– Не понял…

– Что непонятного?! – заорала Марина, вскакивая с постели. – Любовник воплотил эротическую фантазию и затушил об меня сигарету, ясно?! Вот такой он у меня странный парень! Хочешь, еще кое-что покажу? – она сорвала с себя халат и показала пять тонких, почти уже незаметных шрамов вокруг левого соска. – Это бритвой, неглубоко, чтобы швы не накладывать. Потом сидел и облизывал меня, вся морда в крови, а он только ухмылялся…

При воспоминании об этом она содрогнулась, переживая весь кошмар заново – эти движения языка по кровоточащей груди, лицо Нисевича, выражавшее высшее наслаждение…

Федор крепко прижал ее к себе, словно хотел уберечь от жутких воспоминаний. Марина жалко всхлипнула. Никто не знал об этих «забавах» с Денисом, да и не поверил бы никто. Благополучный семьянин Нисевич и надменная, холодная и неприступная стерва Марина Коваль – все это никак не вязалось с тем, чем он вынуждал ее заниматься. Кто поверил бы, что эта самая Коваль по первому требованию опускается на колени, открывая ярко накрашенный рот, ложится куда угодно – на стол, на пол, на подоконник… После того, как Денис порезал ей грудь, Марина два дня работала с температурой, глотая аспирин и антибиотики, ее тошнило от вида и запаха крови, а на следующем дежурстве снова пошла к нему… Это смахивало на маразм, помешательство, но отказать Марина не могла, словно попав в рабство. Его глаза притягивали, как магнит, избавиться было невозможно… Выбираясь из постели, Коваль обретала способность нормально соображать, подавляла Дениса, как и всех вокруг, своим высокомерием. Но по ночам все это возвращалось к ней бумерангом, и любовник мстил за дневные обиды, порой очень жестоко, причиняя физическую боль.

Федор неожиданно поднял ее с кровати, повел в душ и там, засунув под воду, сказал:

– Я вчера еще начал подозревать, что у тебя с головой не все ладно, но чтоб такое… Все, хватит реветь, говорил же, не выношу женских слез. Поедем в лес, погуляем, развеемся, а то от тебя с ума можно сойти.

Натягивая в гардеробной узкие синие джинсы, Марина подумала, что зря выложила Федору правду о своей личной жизни – ее заморочки касаются только ее, и больше никто их не поймет. Но, с другой стороны, так тяжело носить все в себе. Подруг у Марины никогда не было.

Когда она вышла из гардеробной, Федор тихо свистнул:

– Подружка, ты выглядишь просто сногсшибательно! Какие ноги…

Марина повернулась, давая возможность рассмотреть остальное. Но он взял ее за руку и попросил:

– Не поворачивайся спиной, иначе никто никуда не поедет. Я никогда не вел себя так безрассудно, ты вынуждаешь меня терять голову.

Коваль потянула его к двери, заодно подзывая собаку. Пихнув пса на заднее сиденье джипа, они поехали к Федору, чтобы он наконец сменил свой камуфляж на гражданскую одежду. Жил он в той самой пресловутой Ершовке, на пятом этаже старой хрущевки. Квартира была уютная, но слегка запущенная, что не удивило женщину – человек не был дома полгода. Поразило другое – огромная коллекция холодного оружия. На одном из клинков Марина увидела бурые пятна. Кровь.

– Страшно? – спросил Федор, входя в комнату. Он переодел джинсы и кожаную куртку.

– Нет, – пожала она плечами. – Просто странно, всегда считала, что оружие держат чистым.

– Это другой случай. На лезвии кровь моего врага, я убил его этим клинком.

– Зачем?

– Хороший вопрос! – жестко процедил Федор. – Очень женский.

– Почему женский? – удивилась Марина.

– Потому что женщины понятия не имеют о дружбе и долге. Я сделал то, что был должен, – отомстил за друга. Его зарезали в плену, я нашел того, кто это сделал. Вот так. Вернулся домой, в запой упал на два месяца, чуть со службы не поперли. Когда опомнился – ужаснулся, на что стал похож: заросшее животное с мутным взглядом, плохо соображающее, что делать дальше, как жить… Сдался в госпиталь, из запоя вышел, нервы подлечил. И снова воюю.

Коваль молчала. Кошмар какой – так буднично рассказывает, что зарезал человека… Верно говорят, что у военных меняется восприятие жизни, отношение к смерти, к своей и, особенно, к чужой. Словно поймав ее мысль, Федор вздохнул:

– Убить человека легко, Маринка. Гораздо сложнее собаку, курицу… А человека – раз, и все дела…

– Я это знаю, Федя. В моих руках постоянно чьи-то жизни. Один неверный жест, чуть больший нажим на скальпель – и все.

– Если ты понимаешь, что жизнь бесценна, почему позволяешь какому-то ублюдку играть со своей? – жестко спросил Федор.

– Не надо, пожалуйста! Я не хочу больше это обсуждать.

– Надо! – отрезал он. – Я не позволю тебе делать этого, никогда, слышишь? С этой минуты я буду рядом с тобой, днем и ночью. И никто не посмеет коснуться тебя даже пальцем.

– Приступ жалости или угрызения совести? Не нуждаюсь! – Марина надменно вскинула голову и смерила непрошеного защитника взглядом.

– Глупая ты, – улыбнулся он. – При чем тут жалость? Тебе не приходило в голову, что я мог влюбиться?

– Ну, ты сказал! В меня, что ли?! В меня? Ты мазохист или просто чокнутый?

Марина искренне хохотала, не допуская даже мысли о том, что это все может быть всерьез. Нисевич давно убедил ее в том, что она не может вызвать у мужчины ничего, кроме животной страсти и похоти.

– Смейся! Это лучше, чем плакать.

Федор положил руки на ее плечи и подтолкнул к двери:

– Поедем гулять, успеем наговориться – вся жизнь впереди.

За руль Марина села сама, хотя Федор сначала возражал. Выехав из города на трассу, она поддала газу, собираясь показать ему, кроме лихой езды, свое любимое место прогулок – большую поляну среди леса, километрах в двадцати от дороги. Федор курил, приоткрыв окно, думал о чем-то. Марина включила кассету с блатным шансоном – в машине всегда только такую музыку и слушала. Блатные песни расслабляли. Волошин хмыкнул, но ничего не сказал.

– Тормози уже, хватит кататься, – велел он через какое-то время, положив свою руку поверх ее, сжимавшей руль.

– А мы и так приехали.

Выпустив Клауса, Коваль размяла ноги, потянулась всем телом. Светило яркое солнце, земля была укрыта желтыми листьями, по ним носился ошалевший от счастья пес. Из багажника Марина достала его любимую игрушку – резиновую милицейскую дубинку. Федор забрал ее и закинул подальше. Клаус радостно залаял и бросился искать, а они, обнявшись, побрели следом.

– Маринка, вот ты спросила, как выглядишь, а я думаю – а я-то как? Форменный альфонс! Запал на обеспеченную одинокую девушку, да еще и в любовники навязываюсь! – выдал вдруг Федор.

Ей стало смешно, об этом она как-то не подумала.

– И правда! – притворно ужаснулась Марина, слегка отстраняясь, вроде бы в испуге. – Одна проблема у тебя – я недостаточно стара, чтобы быстренько умереть, завещав тебе все, что есть. Вся надежда на то, что меня грохнет любовник во время очередного полового эксперимента!

– Не шути этим, прошу тебя! – Федор крепко прижал ее к себе, и больше Коваль не поднимала эту тему, чувствуя, что ему неприятно.

Возвращаясь через час к машине, они услышали злобный лай Клауса. Марина посвистела, но пес не замолкал. Выбравшись из-за деревьев, они с Федором увидели два здоровых «Рэндж Ровера», блокировавших ее джип впереди и сзади. Возле одного из них стоял огромный, бритый наголо амбал в кожаной куртке. На него-то и брехал Клаус. У Коваль все похолодело – это были братки Мастифа. Амбал отделился от машины, приближаясь:

– День добрый, Марина Викторовна! Еле отыскали вас.

– Что надо? – не совсем любезно поинтересовалась Марина, заранее зная ответ.

– У Мастифа приболел племянник, он просит вас посмотреть его. Поехали.

– Куда? – напрягся Федор, не выпуская ее руку.

– Феденька, не волнуйся, пожалуйста, – заговорила Марина, заглядывая в серые глаза. – Это… по работе, ненадолго, правда! Отвези Клауса домой и дождись меня, если не трудно. Я очень тебя прошу! Мне действительно нужно ехать.

Она сунула ему ключи от джипа и от квартиры, поцеловала в плотно сжатые губы и пошла к «Рэндж Роверу». Рядом с ней на сиденье приземлился амбал, хлопнул дверкой.

– Погнали, Череп!

Череп, высокий темноволосый парень со зверской физиономией, изуродованной шрамом через левую щеку, повернулся к пассажирке:

– Здравствуйте, Марина Викторовна! Как всегда прекрасны!

Коваль не удостоила его ответом. Машины рванули с места, набирая скорость.

– Что, это так срочно? – недовольно осведомилась Марина, закуривая.

– А что, помешали? – хохотнул второй амбал. – Мужик какой-то новый, а, Марина Викторовна? Как в койке-то, порядок? А то, может, на меня сменяете? Я бы со всей страстью…

– Слушай, Боцман, заткнись, будь добр! – отрезала она. – Иначе хозяину слова твои передам.

Но он не отступал, прижимая ее к сиденью и пытаясь залезть рукой под куртку:

– Зря вы так со мной, я парень ласковый, горячий…

Из-за руля повернулся Череп:

– Остынь. Мастиф предупредил, чтобы не трогал ее никто.

– Ты рули давай, не оглядывайся! – огрызнулся Боцман, продолжая тискать Марину, и тогда она просто приложила к его щеке сигарету. Он заорал и с размаху ударил женщину по лицу, разбив губу.

– Ах ты, сучка! Думаешь, если у Мастифа в фаворе, можешь делать, что хочешь? Да я тебя сейчас через всю свою бригаду пропущу, а их человек сорок, будет, что детям рассказать. Если встанешь!

– Боцман, это ты зря, – лениво протянул Череп. – Мастифу это не понравится. Придется ответить.

– Отвечу, не бойся! – ощерился тот. – Сука, морду сожгла! Тебе бы так, узнала бы…

– Успокойся, знаю! – огрызнулась Марина, вытирая кровь, текущую из разбитой губы.

Они подъехали к особняку Мастифа в коттеджном поселке «Березовая роща», где их уже встречали. Хозяин лично стоял на крыльце, озабоченно глядя на подъехавшие машины. Марина вышла и направилась к нему. Невысокий, суховатый, лысый старик раскинул руки, как будто увидел родню.

– Мариночка, все хорошеете, даже неприлично! – воскликнул он, обнимая ее. Каждый раз после этих объятий у Коваль возникало ощущение, что к ней прикасалась жаба…

Мастиф заметил разбитую губу. Переведя взгляд на Боцмана, уловил и причину. Глаза его сузились, он негромко протянул:

– Что, я как-то плохо объяснил? Кто позволил тебе, урод, касаться своими грабками этой женщины?

– Мастиф, она мне в морду сигаретой ткнула, – пробормотал Боцман, глядя под ноги.

– А надо было в глаз, гнида! – заорал Мастиф. – Опять, падла, руки распустил? – он винтом слетел с крыльца, несмотря на свои преклонные годы, и, коротко размахнувшись, ударил Боцмана в солнечное сплетение. Тот согнулся.

– В карцер! – бросил Мастиф охране, а сам приобнял Марину за плечи, увлекая в дом. – Ради всего святого, Марина, извините меня за этого козла, он будет наказан.

Она вздохнула.

– Что у вас случилось?

– Племянник сцепился на рынке с черными, подкололи его. Заштопаете?

– А у меня есть выбор? – пожала Коваль плечами, входя в огромную спальню.

– Нет, – улыбнулся Мастиф, подавая ей синий одноразовый халат. – Набор на столе, где ванная, думаю, помните. Не буду мешать.

Он вышел, а Марина направилась мыть руки.

Племяннику было лет шестнадцать, очень красивый мальчишка, только бледный от кровопотери и шока. Бегло осмотрев рану, Коваль быстро написала на листке названия лекарств, которые понадобятся, и вынесла в холл, где в кресле курил озабоченный дядюшка.

Ему было, чем озаботиться, – это не просто залетные рыночные торгаши подрезали племянника криминального авторитета. Один из них, прихваченный гулявшими с Ильей братками и запертый в подвал под гаражом, признался, что является родным братом Рифата – того самого несостоявшегося владельца кирпичного завода, которого Мастиф «приговорил» несколько месяцев назад. Завода тоже уже не существовало – на его месте оперативно возводился новый ночной клуб.

– Пошлите кого-нибудь в аптеку, – Марина коснулась плеча старика, выведя того из задумчивого состояния.

– Хорошо. Как он? – лицо Мастифа выражало искреннюю заботу о здоровье юноши.

– Пока не знаю.

Рана оказалась глубокой, хорошо еще, что печень не задета. Наложив швы и поставив капельницу, Марина вышла к Мастифу:

– Все хорошо, он спит. Через три дня пришлите за мной, я посмотрю.

Пора было убираться отсюда, да побыстрее. Она всегда предпочитала не задерживаться в этом доме.

– Вас отвезут, Марина.

Мастиф опять обнял ее, сунув в карман куртки конверт с деньгами. Все, как всегда. У крыльца ждал зеленый «Рэндж Ровер», и Марина по привычке села назад.

– Вас домой? – спросил Череп, выезжая из ворот.

– Да.

Она закрыла глаза, стараясь расслабиться – дома ждал непростой разговор.

В окнах ее квартиры горел свет. Надо же, остался, отметила Марина с удивлением и облегчением. Мысль о пустой квартире была невыносима. Дверь открыл Волошин в одних джинсах, лицо было мрачным, глаза – холодными.

– Нагулялась?

– Не исполняй роль ревнивого мужа! – попросила она. – Я очень устала, оперировала, помоги мне раздеться, если не трудно.

Он стянул с ее ног сапоги, помог сбросить куртку. Марина легла на диван, закрыла глаза – эти визиты выматывали больше морально, чем физически, даже к деньгам она не хотела прикасаться, словно не за работу их получала, а за что-то другое… Федор сел рядом и поинтересовался:

– Может, объяснишь, что это было?

– А это и есть тот самый источник дохода, о котором ты спрашивал. Теперь знаешь, – ответила она, не открывая глаз.

– Кто – эти бандюки? И что за дела у тебя с ними?

– Я их лечу.

– Ну да, а я тогда Красная Шапочка! – усмехнулся он.

– Можешь не верить.

– А прекратить так зарабатывать ты не можешь? – вдруг попросил Федор, беря ее за руку. – Ведь это опасно, ты понимаешь? Что за мания у тебя играть со смертью?

– Федя, я не могу. От них не уходят просто потому, что надоело. Если Мастиф сочтет нужным, то отпустит меня, но, скорее всего, этого не произойдет, – устало проговорила Марина.

– Весело! – протянул Федор. – А если я попробую помочь?

– Ты? Чем? Погоны покажешь?

– Подружка, я все-таки командир отдельного отряда спецназа ГРУ.

– Ни фига себе! – присвистнула она, открывая глаза и садясь. – Мало того, что ты отлично трахаешься, так ты еще и большой начальник!

– Опять шутки шутишь? – мрачно спросил Федор. – Я серьезно предлагаю.

– Что, произвести штурм особняка Мастифа? Феденька, родной, это пустой разговор, хотя мне очень приятна твоя забота. А вообще ты слишком много узнал обо мне. Придется тебя убить! – пошутила Коваль.

– Да уж! – откликнулся он. – Ты страшная женщина. Красивая, умная, независимая, любишь грубый секс на грани садомазо, с бандюками дружбу водишь… Куда бедному спецназовцу!

– Поправь меня, если ошибаюсь, но не бедный ли спецназовец ночью замучил меня чуть не до полусмерти?

– Чувствую, ты не откажешься повторить! – прорычал Федор, хватая ее на руки и унося в спальню.

Он остался у нее, опять доведя до полного изнеможения. Он чувствовал Марину кожей, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие. Все воскресенье они провели в постели, прерываясь только на еду и сигареты.

– В Камасутре еще осталось что-то, чего ты не сделал со мной? – поинтересовалась Коваль в очередной перерыв.

– А черт его знает! – отозвался Федор. – Счастье еще, что я не женат, иначе жене только ошметки достались бы.

– Вот отсюда поподробнее, – попросила она с интересом, так как все эти дни хотела и не решалась задать подобный вопрос. – Почему не женат? И не был?

– Молодым не успел, а теперь требования повысились.

– Ого! – понимающе протянула Марина. – Не соответствует никто?

– Почему? Ты вот вполне подходишь, – совершенно серьезно сказал Федор, поглаживая ее плечо.

Она повернулась на живот и уперлась подбородком ему в грудь. Волошин лежал, прикрыв глаза, в правой руке, закинутой за голову, дымилась сигарета. Марину вдруг посетила безумная мысль – а что, если и правда выйти за него замуж? Сменить работу, не видеть больше Дениса, не связываться с Мастифом, послать всех далеко и красиво? Это решило бы ее проблемы. Зато у Федора их здорово прибавилось бы…

– Что ты молчишь? – спросил он, затягиваясь сигаретой.

– А что я должна сказать?

– Что согласна.

– Согласна на что? – удивление ее росло с каждой секундой.

– Жить со мной, спать со мной, ждать меня отовсюду. Я хочу заботиться о тебе, любить и видеть тебя рядом каждый день.

Он смотрел ей в глаза, ожидая ответа. Что можно было сказать? Конечно, Марине очень хотелось быть с ним, она готова была не то что ждать – на коленях за ним ползти. Вот только что он будет делать с ее тяжелым характером, издерганными нервами, с весьма странными и специфическими привычками, с ее прошлым и настоящим? Его голос вернул к действительности:

– Я не требую немедленного ответа, но ты подумай.

…Марина давно уже не спала так спокойно, без изматывающих кошмаров. Руки Федора, всю ночь обнимавшие ее, словно закрыли от проблем и неприятностей.

Утром, собираясь на работу, Марина с замиранием сердца спросила у Федора, чем он собирается заняться.

– Сейчас отвезу тебя, потом надо что-то решить с моей машиной.

– Возьми мою пока, – предложила она не раздумывая.

– Опять пускаешь пыль в глаза? – засмеялся Федор. – А вдруг слиняю на твоей машине и… продам по спекулятивной цене?

– Да ее и даром никто не возьмет! – фыркнула Коваль и неожиданно для себя попросила: – Только не уходи. Не бросай меня, пожалуйста…

Федор присел перед ней, помогая натянуть сапоги, и, глядя снизу вверх, сказал:

– Даже не мечтай. Во сколько ты заканчиваешь?

– В три.

– Понял, заеду.

Он привез ее к больнице, долго не выпускал, покрывая лицо жадными поцелуями, а потом попросил:

– Постарайся не делать глупостей, хорошо? Попробуй хоть раз жестко сказать «нет». Увидишь, это сработает.

Марина кивнула и побежала в отделение, чувствуя, что очень сильно задержалась, да что там – просто опоздала. Коллектив пребывал в легком замешательстве – Коваль не пришла на утреннюю отделенческую планерку! Нонсенс!

– Вы здоровы, Марина Викторовна? – заботливо спросил Гринев, шагая рядом с ней в актовый зал.

– Да, все в порядке.

– Что-то вы бледная…

– Это от освещения! – пресекла она дальнейшие расспросы. Ей-богу, мужики иной раз хуже женщин могут достать!

Ей пришлось собрать волю в кулак и не отвечать на призывные взгляды Нисевича, бросаемые в ее сторону всю планерку. По окончании Марина просто удрала к себе.

Работая в перевязочной, она все время отвлекалась на медсестру Аню, то и дело разглядывавшую что-то на своей заведующей, хотя обычно девушка глаз лишний раз на нее не поднимала, чтобы не нарваться на едкое замечание.

– Аня, у меня что, глаза размазались?

– Нет, Марина Викторовна, просто вы какая-то другая сегодня, – смутилась та.

– Что, ору меньше обычного? Так еще не вечер!

– И это тоже, но еще у вас глаза светятся как-то…

– Не выдумывайте, Аня, – сказала Коваль, выходя из перевязочной. – Лучше на работе сосредоточьтесь.

Марина допивала кофе, когда в ее кабинет влетел Денис.

– Ты что себе позволяешь?! – заорал он. – Кто дал тебе право игнорировать меня? И что за хрен уехал на твоей тачке?

– Что еще ты хочешь узнать? – холодно поинтересовалась Марина.

– Не крути хвостом, Коваль, отвечай! – велел Денис, стараясь поймать ее взгляд.

– Я не обязана удовлетворять твое любопытство! Все, можешь быть свободен, – отрезала Марина, пряча глаза и понимая, что только грубостью она сможет заставить его уйти.

– Сейчас ты не только любопытство мое, но и меня удовлетворять будешь, – прошипел он, доставая из кармана тонкий кожаный ремень. Началось все-таки! – Я повторяю вопрос: кто это был? – Он с размаху хлестанул по столу, и Марина в испуге вздрогнула.

Его расчет был верным – кричать она не станет, а через дубовую дверь звук ударов не слышен.

– Денис, не надо, – попросила Коваль, глядя на ремень с ужасом.

– Я не слышу! – снова удар по столу.