Чистка «неподходящих»

В конце мая 1946 года Главноначальствующий СВАГ приказал немедленно приступить к сверке личных дел сотрудников для выявления несоответствий и искажений⁹⁰. Оказалось, что после войны у многих документы были не в порядке. Вероятно, отчасти поэтому руководство объявило о масштабной комплексной проверке – «досрочном аттестовании всего офицерского состава»⁹¹. Руководители разных уровней, заваленные грудой других дел, отнеслись к кампании с прохладцей. Сроки затягивались. Документы заполняли небрежно, по шаблону, проверки проходили поверхностно. Налицо был тихий саботаж и нежелание портить сотрудникам биографию. Неудивительно, что это миролюбивое и вялое «аттестование», в конце концов, отошло на задний план, а борьба за чистоту рядов перешагнула рамки обычных воинских установлений и превратилась de facto в программное политическое мероприятие, о котором многие знали не понаслышке, – в чистку. Слово это в то время старались не упоминать. Из партийного лексикона оно было выведено еще в 1939 году. Но опасный и угрожающий смысл чистки остался в памяти возрастных сваговцев.

Подобные политические действа всегда обрастают адептами, теми, кто особенно ревностно продвигает объявленную идею, а то и выступает ее инициатором. Таким в СВАГ оказался начальник Управления СВА федеральной земли Тюрингия И. С. Колесниченко. Иван Сазонович был удивительно цельным человеком сталинской эпохи, со всеми плюсами и минусами, прямолинейный, честный, искренне полагавший, что работа – главное. Один из тех, кто принимал все происходящее в СВАГ близко к сердцу и пытался усовершенствовать даже то, что усовершенствовано быть не могло. Темпы, которыми продвигалось избавление от неподходящих сотрудников, его явно не устраивали. Колесниченко прекрасно понимал, что с имеющимся личным составом, особенно в комендатурах, вряд ли можно успешно решить важнейшие оккупационные задачи. Однако методы, которые он предлагал для избавления от кадровой неполноценности, были традиционно и безапелляционно сталинскими.

26 июня 1946 года генерал-майор направил члену Военного совета СВАГ Ф. Е. Бокову (еще один приверженец решительных шагов по избавлению от «неподходящих») докладную записку о кадрах СВАГ, написанную эмоционально и жестко. Это своего рода четырехстраничный манифест «Как нам обустроить СВАГ»: «Если мы серьезно думаем проводить политику завоевания немецкого народа на нашу сторону, если мы хотим обеспечить на долгие годы наши государственные интересы в Германии, если желаем добиться переориентации Германии на Восток, то нельзя не поставить со всей серьезностью вопрос о наших советских людях в Германии, их деятельности, поведении и способности обеспечить здесь наши государственные интересы».

Абсолютное большинство работавших в СВАГ, писал Колесниченко, без всякого отбора (а многие просто случайно), совершенно неожиданно для себя очутились в положении «ответственных работников за границей». До войны командировки за границу сопровождались «тщательной проверкой и утверждением ЦК ВКП(б)… Сейчас же поездка в Германию через иностранные государства Польшу или Чехословакию по сложности почти равносильна поездке из Москвы в Тбилиси или Куйбышев, не говоря уже о том, что абсолютное большинство советских людей осталось здесь в оккупационных войсках сразу после окончания войны и никакой поверке не подвергалось». А потому «нужна хорошая „встряска“, нужна серьезная чистка».

Колесниченко, конечно же, уповал на ЦК ВКП(б). Он считал, что нужно просить высший партийный орган прислать авторитетную комиссию. Под ее руководством в каждом соединении и учреждении создать еще и свои «политические комиссии». Эти комиссии, по замыслу энтузиаста поголовной чистки, должны были проверить сначала всех генералов и офицеров, решительно отсеять всех негодных и неспособных, а после – заняться рядовыми и сержантами. И тоже поголовно всеми. Колесниченко предвидел, что против его «предложения о радикальной проверке людей и чистке будут возражения», постольку знал: такие меры по отношению к боевым офицерам и вообще к «своим» многие не одобрят⁹², даже начальство. Не могла не насторожить руководство СВАГ и апелляция к ЦК (все выносилось за порог), и непонятные «политические комиссии», и уж тем более – проверки генералитета.

Но и пропускать мимо ушей такой политически острый сигнал командование не могло. Колесниченко вполне мог (имел право) отправить свой «манифест» как член партии непосредственно в ЦК ВКП(б). Поэтому Главноначальствующий пустил в ход «программу Колесниченко», но убрал из нее некоторые принципиальные детали. Привлекать ЦК к достаточно деликатной операции не стали, как не стали «чистить» всех поголовно, особенно генералов. 12 июля 1946 года Главноначальствующий СВАГ издал приказ о проверке аппарата СВА⁹³Г. Были созданы представительные комиссии, они выносили окончательный вердикт тем, кто не годился для службы в военной администрации. Особо чувствительная информация о сотрудниках, вызвавших подозрение из-за «своего поведения и связей», направлялась начальнику Отдела внутренних дел СВАГ, вероятно, для дальнейшего расследования. Механизм чистки был запущен и обильно смазан маслом благонадежности. В результате, как докладывал в конце августа 1946 года на партактиве член Военного совета СВАГ Ф. Е. Боков, из Германии было откомандировано по политико-моральным качествам около четырехсот человек. На взгляд Бокова, этого было мало, требовалось и дальше очищать СВАГ «от таких людей, которые оказались под губительным влиянием капиталистического окружения и буржуазной морали»⁹⁴.

С Боковым была согласна и комиссия Управления кадров ЦК ВКП(б), побывавшая в Германии в ноябре – декабре 1946 года. Комиссия сочла, что в СВАГ «продолжает находиться значительное количество людей, которые дискредитируют нашу страну и мешают проведению оккупационной политики». Командованию СВАГ было предложено в двухмесячный срок откомандировать в СССР всех неподходящих сотрудников⁹⁵. После таких выводов нужно было оперативно засучивать рукава и наверстывать упущенное. Судя по приказам об увольнении, оформленным в первые три месяца 1947 года, работа велась в сумасшедшем темпе. Иногда в день готовили приказы сразу на триста человек⁹⁶. Судьбы людей решались стремительно и безапелляционно.

Двое из троих уволенных в ходе чистки служили в военных комендатурах, там, где был эпицентр кадрового кризиса⁹⁷. В основном же это были младшие офицеры в возрасте от двадцати до тридцати лет, члены партии или комсомольцы, прошедшие всю войну, награжденные орденами и медалями. В принципе, это были работники с хорошими анкетными данными и несомненными заслугами, на основании которых, вероятно, они и были отобраны на работу в СВАГ. А потом что-то в их жизни круто поменялось: оказался не на своем месте, не справился с работой, не хватило образования, устал от холостяцкого быта, не устоял перед соблазнами. Стоит отметить, что большинство из тех, кто «проявляли недисциплинированность», как любили выражаться сваговские политработники, имели ранения, причем достаточно тяжелые. Ранения вдобавок к тяжелому боевому опыту были источником психологических травм, оказывающих разрушающее воздействие на психику и моральные установки. Другими словами, в 1945 году в аппарат военной администрации, создававшийся на ходу, нередко попадали люди, страдавшие от посттравматического синдрома. Дед одного из авторов книги, вернувшийся с войны капитаном, несколько лет по ночам кричал во сне, а вырвавшись из ночного кошмара, начинал судорожно искать под подушкой пистолет. Он тоже никак не мог забыть войну и продолжал воевать, а в 1950 году умер, не дожив до пятидесяти лет.

Больше всего среди уволенных было тех, кто просто не справился с работой. Таких сотрудников упрекали в «холодном отношении к своим обязанностям»⁹⁸. Но как еще можно относиться к делу, смысла которого не понимаешь, к которому не готов – ни по образованию, ни по квалификации, и догадываешься, что ретивые кадровики заткнули тобой очередную кадровую дыру. Начальник административно-хозяйственной части одной из комендатур, пытавшийся покончить жизнь самоубийством, написал в прощальном письме другу: «Макар, ты больше всех знаешь эту трижды проклятую работу. Прошу меня извинить. Дальше я тянуть не могу»⁹⁹. Как посчитал начальник политотдела, «причина попытки на самоубийство» – «его слабоволие, с работой не справлялся, не хотел работать». Этот «слабовольный» старший лейтенант прошел всю войну, заслужил четыре ордена, был контужен и дважды ранен. В июне 1946 года попал в военную комендатуру¹⁰⁰. Смог продержаться там всего четыре месяца. Дисциплинированный, никаких взысканий, очень добросовестный, но оказался не на своем месте, справлялся с работой с трудом и был в угнетенном настроении.

Каждый третий из тех, кто не справился с работой в военных комендатурах, – это те, кем изобретательные кадровики заполнили вакансии специалистов (экономистов, инспекторов по финансам, автотранспорту, торговле, заготовкам, инженеров-контролеров по отраслям, по промышленности, агрономов и т. д.). Но больше всего – экономистов, что отражает реальную ситуацию в СВАГ. Экономисты считались самым слабым звеном, о чем во всеуслышание заявляли и начальники УСВА, и военные коменданты. На партактивах постоянно твердили: присланные в военные комендатуры на должности экономистов офицеры «ничего общего с этой работой не имеют. У некоторых по 4 класса образования», они «отсталые в своем развитии и, следовательно, не могут изучать предприятия»¹⁰¹. Всего за 1946 год было откомандировано в СССР более шестисот экономистов, в подавляющем большинстве из военных комендатур, причем каждый пятый из них имел только начальное образование¹⁰².

Вторая по значимости причина для увольнения – это пьянство. В приказах мы насчитали более десяти вариантов описания пьянства. А в языке сваговца их было намного больше. Например, сваговцы различали несколько степеней опьянения: выпивать в меру, выпивши, распивать до опьянения, полное опьянение, бесчувственно-пьяное состояние, невменяемо пьян, разнузданное пьянство… Тема пьянства – тонкая материя. Слишком многих затрагивал этот вопрос. Недаром при приеме в партию вопрос «Пьете?» – был обязательным¹⁰³. Зато среди уволенных на удивление мало тех, кто был обвинен в политических или идеологических прегрешениях. Видимо, начальники, составлявшие характеристики на «неподходящих», прекрасно понимали, чем чреваты такие обвинения, и старались обезопасить и себя, и увольняемых сотрудников от разборок с политическим душком.

8 апреля 1947 года итоги чистки подвело Управление кадров ЦК ВКП(б): за десять месяцев из СВАГ было уволено и отправлено в СССР свыше пяти тысяч человек. Цифры внушительные. Однако ЦК ВКП(б) остался недоволен. Был вынесен вердикт: начальник отдела кадров с работой не справляется, с кадрами работает слабо, «масштаба работы не охватывает»¹⁰⁴. Кадровые ошибки, совершенные в том числе по объективным причинам в начальный период оккупации, попытались исправить. Но и после чистки 1946 – начала 1947 года ротация кадров в СВАГ оставалась высокой. Как считают некоторые исследователи, каждый год менялось до трети сотрудников¹⁰⁵. Бесконечные замены указывали на то, что кадровая система СВАГ, ее персонал постоянно находились в зоне социально-культурной турбулентности, люди чувствовали себя неуверенно и тревожно.

Те, кому удалось удержаться на службе в СВАГ, освоились и поднаторели в работе. При всех претензиях руководства к своим подчиненным, оно (это руководство) после традиционной критики нерадивых стало признавать: «Мы же, в основном, имеем на местах людей с головой, людей, которые имеют понятие и умеют по-настоящему оценивать положение, которое в данный отрезок времени сложилось на том или ином предприятии, в том или ином районе»¹⁰⁶. Эти слова были публично произнесены Главноначальствующим СВАГ в августе 1948 года, а весной следующего года заместитель начальника по политическим вопросам УСВА земли Тюрингия Г. Т. Захаров, резко оценивший состояние кадров в 1945–1946 годах, сообщал секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову: «В настоящее время могут найтись только отдельные работники, не умеющие объяснить существо задач, стоящих перед СВАГ. Наши ответственные товарищи научились значительно лучше, умней осуществлять оккупационную политику, обеспечивать выполнение экономических задач… Действия, компрометирующие среди немцев наших работников, проявляются редко. Кадры приобрели неплохой опыт оккупационной деятельности… Советское влияние на немецкое население усилено»¹⁰⁷.

Не будем считать подобные оценки бюрократическим преувеличением или обязательной нормой отчетного документа: если в «начале времен» было плохо, то в конце – должно стать хотя бы немного лучше. Костяк сотрудников, отобранных в ходе непрерывных чисток и откомандирований, тянул на себе всю оккупационную работу. А вот с новичками были проблемы. Когда на смену фронтовикам в 1947 году пришли молодые офицеры из внутренних военных округов, не прошедшие войну, массовые откомандирования продолжились. Выступая на партактиве в 1949 году, начальник УСВА земли Тюрингия сетовал, что ему пришлось откомандировать каждого второго офицера, присланного на замену из Советского Союза. «Это страшная цифра. – Высказал свое мнение генерал. – Эти товарищи были отобраны специальной комиссией, с ними много говорили. Мы же за один год снова их отправили в Советский Союз, причем с плохими характеристиками…»¹⁰⁸ В Бранденбурге эта цифра была еще больше. В 1948 году туда на замену прибыло 137 офицеров, из которых было отозвано и откомандировано по политико-моральным качествам 70%¹⁰⁹.

Казалось бы, прошлые кадровые ошибки должны были быть учтены и поняты. И их не следовало повторять. Но сваговская история пошла как бы по второму кругу. И уже других людей сорвал с места и унес в немецкую неизвестность неумолимый поток государственных усмотрений. Офицерами распоряжались бесцеремонно и грубо. Их отправляли в Германию чуть ли не по тревоге, из летних лагерей, не давали времени устроить свои личные дела, отгулять отпуск, повидаться с семьями, оставшимися на зимних квартирах. Некоторые даже с партийного учета не успевали сняться, а ведь это ритуальное действие в сталинской системе считалось почти святым¹¹⁰. Опять спешка, экстрим, форс-мажор, хотя война уже два года как закончилась. В результате недовольство, обиды, отсутствие настроя на работу. Хорошо, если новые сотрудники обладали достаточным деловым потенциалом и сравнительно легко адаптировались к новому месту службы. Но многие новички были возвращены в СССР как «неподходящие».

Именно это произошло с подполковником З., назначенным в одну из комендатур земли Бранденбург в ноябре 1947 года. Дело у него не шло, работал «без желания и с холодком». Начальство даже упрекнуло З. за «боязнь в работе с немцами». 9 мая 1948 года после шести месяцев безуспешных поисков себя в чуждом сваговском мире подполковник подал рапорт начальнику УСВА: «Прошу Вашего ходатайства перед командованием об отстранении меня от занимаемой должности ввиду того, что у меня малое образование (5 классов). Для меня большая трудность работать с немецким самоуправлением, в этом отношении я разбираюсь очень и очень плохо. Думал освоить работу, но вот прошло 8 месяцев (подполковник от огорчения ошибся, прошло шесть месяцев. – Авт.) и ничего не получается. В практической работе с партиями не беседую, потому что боюсь, как бы не искривить политику в Германии. Немецким языком совершенно не владею, потому что мне приходится овладевать русским языком»¹¹¹.

Так СВАГ ломал судьбы и, не оглядываясь, шел дальше. Советское руководство импровизировало, организуя оккупацию и набирая для этого людей, а затем запускало чуть ли не механизм естественного отбора. Кто сумел выжить и удержаться, тот и молодец. Кто не сумел, придется попрощаться. Образовывать, воспитывать, искать подходящее место для нужного человека времени не было. Да и навыков такой работы тоже. Проще было брать сотрудников по анкетным данным, а потом избавляться от неподходящих, которых начальство приказным порядком само же и направило в оккупированную Германию. Так советская система постоянно вступала в противостояние с людьми, которые должны были решать задачи, ею же декларируемые, отбраковывала не только тех, кто сопротивлялся, ленился, возражал, думал по-иному, но и других, кому сама же определила неправильное место работы, кого вообще не следовало брать в СВАГ, кто на эту работу, мягко говоря, не рвался. Это держало людей в постоянном напряжении и даже доводило до психологических срывов. Выйти из этой кадровой карусели система не могла. Путь, который в таких условиях мог сделать кадровую политику хоть сколько-нибудь эффективной, оставался один – постоянно набирать и отбраковывать новых сотрудников, вести не прекращающуюся чистку, ужесточать надзор и контроль, совершенствовать методы изучения кадров, то есть «следить не только за работой каждого отдельного товарища, но и за его поведением. Следить друг за другом для того, чтобы предупредить тот или иной проступок и тем самым спасти товарища от… откомандирования в Советский Союз»¹¹². И продолжать закручивать гайки едва ли не до срыва резьбы.

Речь о целесообразности, профессионализме или хотя бы о специальной подготовке людей для сложной оккупационной работы шла в последнюю очередь. Сама идея организовать специальные курсы для тех, кто был намечен на работу в Германии и кого по большому счету следовало готовить как специализированную часть дипломатического корпуса, на мгновение мелькнула в голове первого заместителя заведующего Отделом внешних сношений ЦК ВКП(б) Б. Н. Пономарева в разговоре с И. С. Колесниченко лишь в 1948 году. Но дальше прекраснодушных и повисших в воздухе предложений начальника УСВА земли Тюрингия об идеальном сваговце дело не пошло¹¹³. А там и история самого СВАГ подошла к концу. Предпринимать что-то для подготовки особенных кадров было уже поздно. Идеальный сваговец так и не появился. Разумные предложения положили под сукно, предпочтя запреты, ограничения, чистки и пропагандистские накачки, интенсивность которых достигла апогея в последний год существования военной администрации.