Мне не хотелось делиться с Ангелом своими страхами, все равно он не мог помочь. Спасти меня способен только ты, и никто другой! Поэтому я ответила вопросом на вопрос:

– А как ты узнал, что я здесь?

– Мне положено знать, – хмуро проговорил он. – Особенно когда кто-то засыпает в совершенно неположенном месте.

Его ответ немало меня восхитил. Если ангелы действительно следят за такими вещами, тогда человеческая жизнь, определенно, прекрасна и удивительна! Можно уснуть в любом месте, а добрый хранитель непременно разбудит и напомнит, что спать нужно в постели. Замечательно! Правда, если это и так, то практика только что показала: ангел может и запоздать. Ноги и руки у меня болели так, что впору было заплакать, грудь сильно сдавило, щеки горели.

Ангел покосился на меня и тронул машину с места. В город мы ехали на большой скорости.

– Не хочу домой, – сказала я. – Мне надо поговорить с Чтецом.

– Тебе лучше оставить его в покое.

Страшновато было услышать подобное от твоего покровителя, но я и мысли не допустила, что это мог быть не его единоличный вывод. Наоборот, в тот момент я с необычайной ясностью поняла: ну нет, это не только ты нужен мне, но и я тебе, нужна как никто другой, ты не сможешь просто выкинуть меня из головы, невзирая на все стены, воздвигнутые нами! Если я пропаду на несколько недель или дней, ты станешь искать меня и найдешь, потому что не сможешь без меня. Да, я нужна тебе, и, думала я, если ты еще не осознал этого, то скоро осознаешь.

Радостная мысль, но Ангел явно уперся в своем суждении и хотел отвезти меня домой, тогда как меньше всего на свете я хотела быть там. Город мертвых остался позади, и забытый страх снова тронул меня своими леденящими щупальцами. Или это все еще холод пробирал до костей?

– Может быть, лучше, – сказала я Ангелу. – Но сейчас мне нельзя домой. Сейчас мне нужно увидеть Чтеца.

Он не ответил. У меня больше не осталось сил убеждать его, я была полностью разбита и устало прислонилась лбом к стеклу, невидящими глазами глядя на дорогу. Я представила, что возвращаюсь домой. Стук в дверь. Он, направляющийся к моему подъезду…

Тут меня встряхнуло новое озарение. Я вновь прокрутила в памяти пугающие эпизоды. Стук, страх, я собираюсь бежать, выпрыгиваю через окно и вижу Его. Тогда, в приливе паники и ужаса, я не могла оценить ситуацию и разобраться, что к чему, но теперь явственно поняла: в дверь не мог стучать Он. Ведь когда я выбралась на улицу, Он был у подъезда. Даже если предположить, что Он стучал, потом вышел и опять решил вернуться, ничего не сходилось: слишком мало времени, Он бы не успел. Когда я соскальзывала с карниза, в дверь все еще барабанили, в этом я была уверена. Но кто тогда стучал с такой яростью? Кому и что могло понадобиться от меня? И почему именно в этот момент Он направлялся ко мне? Может, кто-то просто хотел меня предупредить, уберечь от роковой встречи?

Машина остановилась. Ангел легонько коснулся моего плеча. Я вздрогнула и посмотрела на улицу. От сердца отлегло: милосердное создание с шестого или еще какого неба привезло меня к твоему дому.

Мы выбрались из машины. Ангел запер ее, кивнул на прощание и быстро удалился прочь, не оставив возможности поблагодарить его. Но, признаюсь, мне было не сильно до этого.

Я буквально ворвалась в подъезд и вихрем взлетела по лестнице, вовремя вспомнила, как может напугать неожиданный и настойчивый стук, да еще среди ночи, и коснулась двери с такой осторожностью, что пришлось выбить причудливую дробь не раз и не два, прежде чем ты заподозрил, что за дверью кто-то есть, и распахнул ее, растерянный, но ничуть не сонный.

Я упала в твои объятия, плача и жалуясь, как испугалась стука, а ты, прижимая меня к себе, смеялся и говорил, как это здорово, что я пришла, ведь ты, как ни старался, не мог отделаться от мыслей обо мне.

А потом ты обнимал меня, целовал, и снова было третье небо, и еще, и на сей раз после второго падения ты оставил меня, а не я тебя, сказав, что человека горячее ты в жизни не касался. Это было не комплиментом, но беспокойством; я и сама чувствовала, что кожа пылает не только от твоих прикосновений, с губ все стремятся сорваться мутные фразы, переходящие в бред, а взор заполняли вязкие волны, искажающие потолок твоей комнаты.

Ты ненадолго ушел, до меня донеслись голоса с лестничной клетки – твоя соседка говорила что-то об учебнике и о моем приходе, – а когда ты вернулся, я попросила:

– Почитай мне что-нибудь.

Ты рассеянно заскользил взглядом по своим бесконечным книжным башням, наверное, по привычке; потом встряхнулся, словно отделываясь от непрошеного сна, и слабо улыбнулся.

– Лучше не стоит.

Пока ты готовил мне лекарство, взятое у соседки, я в полном расстройстве наблюдала за подергивающимся потолком. По каким-то причинам ты не хотел читать мне. Почему?

На следующий день я почувствовала себя лучше и попросила отвезти меня домой. Ты спросил, уверена ли я, что в состоянии справиться сама, и получил заверение: все будет отлично.

Я около часа приводила себя в порядок. Пока твоя расческа с короткими тупыми зубчиками раздирала спутавшиеся пряди волос, мои глаза созерцали ванный секретер и я пыталась предположить, что спрятано в таком множестве ящичков и дверок. Обычные принадлежности для приведения себя в порядок? Но самое главное было на виду, и всем этим ты щедро разрешил мне пользоваться, словно специально исключив из списка именно ящички. Я хорошо запомнила твой жест, обошедший два шкафчика, водруженные один на другой.

Расческа вернулась на свое место у края раковины. Я прикрыла за собой дверь, через нее до меня долетали звуки с кухни.

Твой отказ читать не выходил у меня из головы, ведь мы пообещали, что у нас будет все, кроме самого главного. Значит, и чтение вслух тоже – это же не главное, в самом деле. Но почему-то ты счел возможным нарушить это обещание. Почему? Я не переставала задаваться этим вопросом и, обиженная, решила восстановить эхо справедливости. Ты оберегал от меня свое драгоценное чтение, ну, тогда я…

Невозможно было не улыбнуться собственным детским мыслям. Ты проявил заносчивость, а я отвечу тебе неуместным любопытством, вот как!

Начала я сверху, с первого шкафа. За дверкой ящичек, еще один, под ними еще два, снова дверка, ящички, ящички, четыре дверки – вертикальная, две горизонтальные, снова вертикальная. Нижний шкаф был поменьше – дверка, квадрат из четырех ящичков, дверка, четыре ящика в ряд, две горизонтальных дверки. Всего тридцать отделений!

Что Птицелов нашла в шкафу Чтеца

Первый шкаф

1-я дверка. Пять упаковок мятного мыла

1-й ящик. Набор бритвенных лезвий

2-й ящик. Два старых карандашных огрызка

3-й ящик. Множество ключей разного вида

4-й ящик. Пакет с ватой

2-я дверка. Перекись водорода, йод, коробочка со стерильным бинтом

5-й ящик. Резинка для волос, голубая с золотой нитью

6-й ящик. Упаковка бумажных полотенец

7-й ящик. Зубная нить

8-й ящик. Стопка чистых, неровно нарезанных листов

9-й ящик. Пять ключей в плохом состоянии, ржавые, с обломанными бородками

10-й ящик. Наждачная бумага

11-й ящик. Золотистая заколка в виде цветочного побега

12-й ящик. Ортофосфорная кислота

3-я дверка. Старая чашка с отколотым краем

4-я дверка. Скелет маленькой птички без черепа

5-я дверка. Четыре зубные щетки, новые

6-я дверка. Две бутылки с жидким мылом

Второй шкаф

1-я дверка. Два провода от электроприборов

1-й ящик. Лекарства

2-й ящик. Несколько маленьких синих птичьих перышек и одно большое белое перо

3-й ящик. Три маленьких молитвослова в непромокаемых обложках, на разных языках

4-й ящик. Прядь светлых волос, с одной стороны коричневатого цвета

2-я дверка. Емкость с растворителем

5-й ящик. Закрытая металлическая коробка с иероглифической надписью

6-й ящик. Маленькая крестовая отвертка

7-й ящик. Кожаный браслет с серебристыми колокольчиками

8-й ящик. Осколки кафельной плитки

3-я дверка. Две коробки мела

4-я дверка. Три лампочки

Я быстро выдвигала и задвигала ящички, открывала и закрывала дверки, а потом снова принялась водить расческой по волосам. Шалость удалась, но чувствовала я себя удрученной. Ничего из ряда вон выходящего в шкафу не обнаружилось, только резинка, заколка и браслет, определенно женские вещи, заставляли щемить сердце, болящее за тебя. Наверное, это принадлежит той, что оставила шрамы на твоем лице. Ты так и не смог расстаться с этими вещами, и я хорошо понимала, почему: от Него у меня тоже что-то осталось, не помню, что. После Его ухода я боюсь подходить к полке, где некогда лежали Его вещи.

Мне вспомнился Он, шедший к моему подъезду, и меня затошнило от боли и страха за себя, за свою изломанную и все еще не сросшуюся душу.

Я закончила приводить себя в порядок и покинула ванную с таким видом, словно никакого шкафа для меня не существовало. Мы с тобой в неловком молчании выпили – я кофе, а ты горячий шоколад; в неловком молчании собрались и вышли на улицу, сели в машину и двинулись в путь. Ты видел, что я расстроена, но ничего не говорил. Однако по твоим рукам, крепко сжимающим руль, было понятно, что ты напряжен и разрываешься какими-то противоречиями. Неужели и это от моей простой просьбы?

– Почему ты не захотел читать мне?

Иногда нет ничего лучше прямого вопроса, но твой ответ ничего толком не прояснил.

– Я посчитал, что не стоит, – сказал ты.

– Но ты ведь читал на кладбище. А рядом со мной не захотел.

Ты так резко затормозил, что, не будь я пристегнута, могла влететь головой в стекло. Благо дорога оказалась пустой. Твой взгляд, брошенный на меня, был изумленным и немного испуганным.

– Ты… Ты была там? – пробормотал ты. – Ты видела? Слышала?

– Да, – сказала я. – Я искала тебя, твоя соседка сказала, что ты на кладбище, и я поехала туда, заслушалась и уснула. Проснулась ночью, было очень холодно и страшно… Твой Ангел привез меня оттуда к тебе. Хотя сначала не хотел, – пожаловалась я. – Он сказал, что мне лучше оставить тебя в покое.

Ты вздохнул и устало провел ладонью по лицу. Тронул машину с места, но не проехал и пяти минут, как снова остановился.

Мы опять долго молчали, только на этот раз не неловко. Я ждала твоего ответа, а ты решал, что и как мне сказать. Твои пальцы нервно барабанили по колену, взгляд не отрывался от лобового стекла, с другой стороны которого застучали капли начинающегося дождя. Вскоре весенний ливень хлынул в полную силу, и ты заговорил.

– Он хочет оградить меня от неприятностей. Сама понимаешь – шрамы, стена. Это не должно повториться.

– Но мы дали обещание, – напомнила я. – А раз должно быть все, кроме самого главного, то и чтение – тоже! Ты ведь так потрясающе читаешь.

Ты внимательно посмотрел на меня.

– Ты знаешь, кому я читал?

– Не знаю, – я не задавалась этим вопросом и задумалась. – Кроме тебя, я на кладбище никого не видела. Только старика – он вывел меня к воротам. Ему?..

Ты засмеялся.

– Помнишь, мы говорили о том, что мертвых якобы нужно оставлять мертвецам?

– Да. Ты сказал, что так не получится, и мертвым нужна помощь живых.

– Верно. Я знаю об этом не понаслышке, потому что им помогаю я.

И ты рассказал мне потрясающую и трогательную историю о том, что это Ангел попросил тебя стать таким; что почти все мертвые так или иначе привязаны к своим останкам и им ужасно тяжело коротать века в тишине кладбища, поэтому ты, Чтец, читаешь им, и они благодарны тебе за это; что на кладбище лежат самые разные люди, и потому приходится знать все языки на свете, чтобы никто не остался в обиде, даже какой-нибудь забытый воин древнего Троеграда, чье тело оставили на поле боя товарищи, и оно сгнило в земле, после ставшей городским кладбищем; что старик вовсе не был твоим слушателем, то есть был, но не так, как думала я, – он тоже Чтец, но время его давно ушло, и вскорости ты должен совсем сменить его, как только тебя сочтут готовым; что именно поэтому ты не захотел читать мне, потому что подумал, что это неправильно, ведь ты читаешь только мертвым, а я жива, и тебе совсем не хочется, чтобы я была твоим слушателем, тогда я считалась бы немножко мертвой, потому что лишь таким ты и читаешь, а ты хочешь, чтобы я непременно была живой.

Закончив рассказывать, ты продолжил везти меня к моему дому, и я уже совсем не обижалась, понимая, чтó тебя остановило и почему ты не стал мне читать. Но что-то не давало мне покоя, обрывки мыслей настойчиво бились в сознании, стремясь связаться в одну цельную, и когда машина остановилась у подъезда, это наконец произошло.

– Я знаю! – сказала я. – Давай мы будем читать вместе.

– Что? – удивился ты.

– На кладбище, – продолжила я. – Мы могли бы почитать вместе, хотя бы попробовать. Старый Чтец не разозлится, он не был сердит, даже рассказал мне про тебя и Защитника. И мертвым, может, понравится.

Ты задумался, пораженный моей идеей. Я видела, что ты никак не можешь решить, стоит воплощать ее в жизнь или нет.

– Я могу читать по-русски, по-английски, по-немецки, по-гречески и на латыни, – сказала я, разрушая непродолжительную паузу.

– Хорошо, – кивнул ты. – Когда я буду читать на одном из этих языков, я за тобой заеду, и мы попробуем читать вместе.

Я отстегнула ремень и буквально кинулась к тебе в объятия, наши губы слились в поцелуе. Но, странное дело, на нас обоих повеяло холодом; такого не случалось, когда мы были на пути к третьему небу, но искренний поцелуй, в котором выплеснулись наши чувства – да-да, и твои тоже, я чувствовала это! – вдруг ясно дал ощутить надтреснутые стены, окружавшие каждого из нас.

– Еще немного – и у тебя пойдет кровь, – рассеянно проговорил ты, легонько касаясь одного из моих шрамов.

– У тебя, наверное, тоже.

Я посмотрела тебе в глаза, надеясь получить словесное подтверждение тому, что я и без того знала, в чем была уверена: ты нужен мне, а я нужна тебе, мы не сможем жить друг без друга. Хоть какой-нибудь намек, что наше обещание может быть нарушено!

Но ты молчал. И отводил взгляд куда-то в сторону, будто там вдруг появилось нечто интересное. Я посмотрела – ничего, только угол дома.

Я сказала, что буду ждать твоего прихода. Вылезла из машины и столкнулась с Ангелом. Неизменный, со спутанными светлыми волосами, в черной сутане, он был недоволен и сильно хмурился. Я оглянулась: ты сидел в машине и все смотрел в сторону, даже не видел, что здесь твой друг.

– Вам нужно реже видеться, – сказал Ангел без предисловий. – Для начала.

– Но он мне нужен, – тихо, почти с мольбой проговорила я. – А я – ему.

– Так не должно быть. У вас ничего не получится. Вокруг вас стены. Оно и к лучшему. – Мне показалось, что он посмотрел на меня с сочувствием, но почти тут же вернул лицу суровое выражение и его взгляд стал холодным. – Вам обоим не мешало бы вспомнить, как и почему появились эти стены.

Он оттеснил меня, постучал по окну машины и открыл дверцу; ты удивленно посмотрел на него, потом улыбнулся мне и помахал рукой на прощание. Ангел сел рядом и уже хотел дать команду ехать, но я успела придержать захлопывающуюся дверцу.

– От Ангела ожидаешь получить не только наставление, но и полезный совет.

Как жаль, что я не задала прямого вопроса («что мне делать без него?», «как я смогу прожить?»), а только вымолвила эту фразу, такую странную и непонятную для тебя, не слышавшего нашего короткого разговора! Она ничего тебе не дала, а Ангел только пожал плечами и дал то, что я попросила, – полезный совет.

– Возьми горсть рябины, залей ее кипятком, добавь две ложки меда и выпей.

После этого вы с ним укатили. Я подняла голову и оглядела рябины, росшие в палисадниках. Плоды на них были ссохшимися и удручающе-черными.

Валькирии дома не оказалось, и я сразу легла спать. Но вскоре проснулась. За окном царила водянистая серость, занавески легко колыхались из-за сквозняка, просачивающегося сквозь щели. Я чувствовала себя плохо, ведь после ночи на кладбище еще не поправилась. С болью в горле и груди надо было что-то делать, так что я взяла на кухне плетеную корзинку, вытряхнула из нее засохшие корки хлеба и остатки печенья и отправилась на улицу.

Глупо надеяться, что за тот час, пока я дремала, прошло несколько месяцев и рябины успели оправиться после мучительного сна и нарастили на своих веточках красные шарики ягод, но, быть может, птицы скажут мне, куда отправиться на поиски. Так я думала, только ход этих мыслей был неправильным и бесполезным, потому что, открыв тяжелую дверь подъезда и переступив порог, я оказалась не во дворе дома двенадцать по улице Ленинградской, а в смутно знакомом мне месте, просторном и окруженном деревьями; я бывала здесь прежде, но тогда царила зима и всюду лежал снег. Сейчас снег растаял, и тяжело было сразу понять, где именно я очутилась.

Вокруг раскинулись грязно-серые хляби, у редких снежных прогалин отдающие неестественной синевой, напомнившей мне наш незабвенный напиток из греческих букв. Голые ветви тонкоствольных деревьев уныло поникли, чуть набухшие от влаги и спускающие вниз мутные капли воды. Под некоторыми из них лежали гроздья полусгнивших ягод, зацепившиеся за остатки мокрого снега и наполовину ушедшие в грязные глубины талой воды, кое-где изборожденной тонкими бурыми линиями. Над всем этим разносилось режущее ухо «сви-ри-ри».

Я посмотрела, откуда оно раздавалось, и, как и в прошлый раз, увидела впереди что-то, завернутое в старую ткань. Оно все еще лежало там, промокшее, и на нем снова сидели свиристели, время от времени пикирующие на свою добычу с ближайших деревьев, и с упоением ели, однако темно-красные струйки уже не стекали с их клювов, в них были зажаты ошметки чего-то, они сочились жидкостью, но не кровоточили.

Знакомый свиристель приземлился на мою протянутую руку.

– Ты опять здесь, – сказал он сердито. Ну точь-в-точь твой Ангел! Почему-то все очень строги ко мне.

– Я пришла за рябиной, – ответила я.

– Здесь больше нет рябины, – сказал свиристель.

– А что вы тогда едите? – спросила я.

– Иди и посмотри, – сказал свиристель, распушил перья и вернулся к своим товарищам.

Мне не хотелось идти, повсюду было очень мокро, но непонятный предмет впереди притягивал взгляд. Как будто в детстве нашла коробку, заваленную снегом, и была сжигаема любопытством, но не могла до нее добраться, а потом через целую жизнь, взрослой, пришла на то же место и увидела – вот же она, теперь я могу до нее дойти и посмотреть, что там. Хотя и раньше могла, мне просто не приходило это в голову, да и было жутковато, ведь свиристели прилетели из преисподней, и с клювов у них тогда стекала кровь.

Сейчас все немного изменилось; может, изменилась я сама или, скорее, меня изменил ты, потому что я покрепче зажала в руке дурацкую плетеную корзинку и сделала шаг. Нога тут же провалилась в талую воду и грязь чуть не по самое колено, это было настоящее болото, холодное и мерзкое, обхватывающее со всех сторон. Но я выдернула ногу из этой топи и пошла дальше. Вода и грязь просачивались в обувь, пропитывали мерзкой жижей одежду и кожу. Кое-где сквозь жуткую муть с редкими бурыми нитями проглядывала земля, и иногда на ней виднелись выброшенные или потерянные кем-то предметы, наверное, осенью или летом, но казалось, что прошло уже много-много лет с тех пор, как они покинули своих владельцев. Я видела обертку из-под шоколада, осколки бутылочного стекла, фигурку, вырезанную из дерева. Потом заметила металлический отблеск и поняла, что это ключ.