Слезы? Мы плачем о темной передней,
Где канделябра никто не зажег;
Плачем о том, что на крыше соседней
Стаял снежок;
Плачем о юных, о вешних березках,
О несмолкающем звоне в тени;
Плачем, как дети, о всех отголосках
В майские дни.
Только слезами мы путь обозначим
В мир упоений, не данный судьбой…
И над озябшим котенком мы плачем,
Как над собой.
Отнято все, – и покой и молчанье.
Милый, ты много из сердца унес!
Но не сумел унести на прощанье
Нескольких слез.
Aeternum vale! Сброшен крест!
Иду искать под новым бредом
И новых бездн и новых звезд,
От поражения – к победам!
Aeternum vale! Дух окреп
И новым сном из сна разбужен.
Я вся – любовь, и мягкий хлеб
Дареной дружбы мне не нужен.
Aeternum vale! В путь иной
Меня ведет иная твердость.
Меж нами вечною стеной
Неумолимо встала – гордость.
Я только девочка. Мой долг
До брачного венца
Не забывать, что всюду – волк,
И помнить: я – овца.
Мечтать о замке золотом,
Качать, кружить, трясти
Сначала куклу, а потом
Не куклу, а почти.
В моей руке не быть мечу,
Не зазвенеть струне.
Я только девочка, – молчу.
Ах, если бы и мне
Взглянув на звезды знать, что там
И мне звезда зажглась
И улыбаться всем глазам,
Не опуская глаз!
Лидии Александровне Тамбурер
Наше сердце тоскует о пире
И не спорит и всё позволяет.
Почему же ничто в этом мире
Не утоляет?
И рубины, и розы, и лица, —
Всё вблизи безнадежно тускнеет.
Наше сердце о книги пылится,
Но не умнеет.
Вот и юг, – мы томились по зною…
Был он дерзок, – теперь умоляет…
Почему же ничто под луною
Не утоляет?
Пока огнями смеется бал,
Душа не уснет в покое.
Но имя Бог мне иное дал:
Морское оно, морское!
В круженье вальса, под нежный вздох
Забыть не могу тоски я.
Мечты иные мне подал Бог:
Морские они, морские!
Поет огнями манящий зал,
Поет и зовет, сверкая.
Но душу Бог мне иную дал:
Морская она, морская!
Бежит тропинка с бугорка,
Как бы под детскими ногами,
Все так же сонными лугами
Лениво движется Ока;
Колокола звонят в тени,
Спешат удары за ударом,
И всё поют о добром, старом,
О детском времени они.
О, дни, где утро было рай,
И полдень рай, и все закаты!
Где были шпагами лопаты
И замком царственным сарай.
Куда ушли, в какую даль вы?
Что между нами пролегло?
Все так же сонно-тяжело
Качаются на клумбах мальвы…
‹1911–1912›
Слово странное – старуха!
Смысл неясен, звук угрюм,
Как для розового уха
Темной раковины шум.
В нем – непонятое всеми,
Кто – мгновения экран.
В этом слове дышит время.
В раковине – океан.
‹1911–1912›
Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Всё исчезаете вы,
Точно дворцы ледяные
По мановенью жезла.
Где потолки расписные,
До потолков зеркала?
Где клавесина аккорды,
Темные шторы в цветах,
Великолепные морды
На вековых воротах,
Кудри, склоненные к пяльцам,
Взгляды портретов в упор…
Странно постукивать пальцем
О деревянный забор!
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды, —
Грузные, в шесть этажей.
Домовладельцы – их право!
И погибаете вы,
Томных прабабушек слава,
Домики старой Москвы.
‹1911–1912›
Стать тем, что никому не мило,
– О, стать как лед! —
Не зная ни того, что было,
Ни что придет,
Забыть, как сердце раскололось —
И вновь срослось,
Забыть свои слова, и голос,
И блеск волос.
Браслет из бирюзы старинной —
На стебельке:
На этой узкой, этой длинной
Моей руке…
Как, зарисовывая тучку
Издалека,
За перламутровую ручку
Бралась рука,
Как перепрыгивали ноги
Через плетень,
Забыть, как рядом по дороге
Бежала тень.
Забыть, как пламенно в лазури,
Как дни тихи…
– Все шалости свои, все бури
И все стихи!
Мое свершившееся чудо
Разгонит смех.
Я, вечно-розовая, буду
Бледнее всех.
И не раскроются – так надо —
– О, пожалей! —
Ни для заката, ни для взгляда,
Ни для полей —
Мои опущенные веки.
– Ни для цветка! —
Моя земля, прости навеки,
На все века!
И так же будут таять луны
И таять снег,
Когда промчится этот юный,
Прелестный век.
Сочельник, 1913, Феодосия
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет,
Что звали меня Мариной
И сколько мне быто лет.
Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, —
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
3 мая 1913, Коктебель
Вы, идущие мимо меня
К не моим и сомнительным чарам, —
Если б знали вы, сколько огня,
Сколько жизни, растраченной даром,
И какой героический пыл
На случайную тень и на шорох…
И как сердце мне испепелил
Этот даром истраченный порох.
О, летящие в ночь поезда,
Уносящие сон на вокзале…
Впрочем, знаю я, что и тогда
Не узнали бы вы – если б знали —
Почему мои речи резки
В вечном дыме моей папиросы, —
Сколько темной и грозной тоски
В голове моей светловолосой.
17 мая 1913
Мальчиком, бегущим резво,
Я предстала Вам.
Вы посмеивались трезво
Злым моим словам:
«Шалость – жизнь мне, имя – шалость!
Смейся, кто не глуп!»
И не видели усталость
Побледневших губ.
Вас притягивали луны
Двух огромных глаз.
Слишком розовой и юной
Я была для Вас!
Тающая легче снега,
Я была – как сталь.
Мячик, прыгнувший с разбега
Прямо на рояль,
Скрип песка под зубом или
Стали по стеклу…
Только Вы не уловили
Грозную стрелу
Легких слов моих и нежность
Гнева напоказ…
Каменную безнадежность
Всех моих проказ!
19 мая 1913
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я – поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти —
Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Май 1913, Коктебель
Я сейчас лежу ничком
– Взбешенная! – на постели.
Если бы вы захотели
Быть моим учеником,
Я бы стала в тот же миг.
– Слышите, мой ученик? —
В золоте и серебре
Саламандра и Ундина.
Мы бы сели на ковре
У горящего камина.
Ночь, огонь и лунный лик…
– Слышите, мой ученик? —
И безудержно – мой конь
Любит бешеную скачку! —
Я метала бы в огонь
Прошлое – за пачкой пачку:
Старых роз и старых книг.
– Слышите, мой ученик? —
А когда бы улеглась
Эта пепельная груда, —
Господи, какое чудо
Я бы сделала из вас!
Юношей воскрес старик!
– Слышите, мой ученик? —
А когда бы вы опять
Бросились в капкан науки,
Я осталась бы стоять,
Заломив от счастья руки,
Чувствуя, что ты – велик!
– Слышите, мой ученик?
1 июня 1913
Идите же! – мой голос нем,
И тщетны все слова.
Я знаю, что ни перед кем
Не буду я права.
Я знаю: в этой битве пасть
Не мне, прелестный трус!
Но, милый юноша, за власть
Я в мире не борюсь.
И не оспаривает вас
Высокородный стих.
Вы можете – из-за других —
Моих не видеть глаз,
Не слепнуть на моем огне,
Моих не чуять сил…
(Какого демона во мне
Ты в вечность упустил!)
Но помните, что будет суд,
Разящий, как стрела,
Когда над головой блеснут
Два пламенных крыла!
11 июля 1913
Я подымаюсь по белой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева – крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна – окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте…
Смуглую руку у лба… —
Точно стеклянная, на повороте
Продребезжала арба… —
Запах – из детства – какого-то дыма
Или каких-то племен…
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! – Ты знал бы по первому слову,
Кто у тебя на пути!
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти…
Не опираясь на смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамёна,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны, —
Каждого встречного пса! —
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей…
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей,
Марионеток и звук тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи,
Запах кочевий и шуб,
Лживые, в душу идущие, речи
Очаровательных губ.
Эти слова: никогда и навеки,
За колесом – колею…
Смуглые руки и синие реки,
Ax, – Мариулу твою!
Треск барабана – мундир властелина —
Окна дворцов и карет,
Рощи в сияющей пасти камина,
Красные звезды ракет…
Вечное сердце свое и служенье
Только ему, Королю!
Сердце свое и свое отраженье
В зеркале… – Как я люблю…
Кончено… – Я бы уж не говорила,
Я посмотрела бы вниз…
Вы бы молчали, так грустно, так мило
Тонкий обняв кипарис.
Мы помолчали бы оба – не так ли? —
Глядя, как где-то у ног,
В милой какой-нибудь маленькой сакле
Первый блеснул огонек.
И – потому, что от худшей печали
Шаг – и не больше! – к игре,
Мы рассмеялись бы и побежали
За руку вниз по горе.
1 октября 1913
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке