Да, они поженились весной! Ольга помнит это так же ясно, как сегодняшнее, к примеру, утро. В том же ноуте, если открыть папку «Фото», найдутся тысячи фотографий – одних только Ольгиных портретов, цветных и черно-белых, гигабайтов пять. Ведь муж ее – дизайнер и фотохудожник…

Как?!

Рявкнул дверной звонок. Ольга подпрыгнула; толчком заболела голова. Наверное, и сознание ее на время помутилось, иначе нельзя объяснить поспешность, с которой она открыла дверь. На лестничной клетке перед ней обнаружились двое хмурых рабочих с железными решетками в руках; Ольга отшатнулась.

– Решетки привезли, – вместо приветствия сказал старший рабочий, дородный и усатый. – Занести можно?

– Какие решетки?

– На окна, от воров! – объяснил второй, маленький и белобрысый. – Виктор Александрович… да вот и он сам.

На лестничную площадку поднялся Виктор – очень прямой, в летнем костюме и при галстуке, несмотря на жару. Он был начальником строительной фирмы и со временем обещал вырасти в действительно крупного бизнесмена; Ольга, охнув, отступила в прихожую.

Ее судьба снова порвалась и расползлась, как рваные колготки. Виктор – реален. В ее жизни нет и не было никакого Эдика!

– Привет, – сказал бывший муж и мельком оглядел переднюю. – Поскольку квартира отчасти моя и на опознание твоего трупа мне не хочется, то привез решетки, как ты просила. Мужики, давайте.

– Погоди, – сказала Ольга, чувствуя, как немеет лицо. – Что значит – «давайте»? Сперва покажите, что за решетки…

– Обыкновенные, – усатый рабочий, пыхтя, втащил в прихожую первую партию железяк. – Куда бы тут прислонить?

– Погоди, – сказала Ольга уже с возмущением. – Это же тюремный дизайн!

– Ерунда, – Виктор повысил голос. – Отличные решетки! Еще усиленные, но ты же сама говоришь, что воры…

– Я не собираюсь жить в тюрьме! В гробу я видела твои медвежьи услуги! – Ольга загородила собой вход в спальню. – Мне ничего не нужно, а понадобится, я сама поставлю, я вполне в состоянии…

– У тебя новая мебель? – спросил Виктор неуловимо изменившимся, истончившимся, как бритва, голосом.

Он смотрел поверх Ольгиного плеча на двуспальную кровать под шелковым покрывалом.

Ольга растерялась.

Виктор прошелся по прихожей, раздувая ноздри. Распахнул дверь в ванную. Конечно, влажное полотенце, мужской одеколон на полочке и две зубные щетки никуда не делись.

– Поздравляю, – сказал Виктор сквозь зубы. – Больше, пожалуйста, не звони.

Через минуту рабочие, перемигиваясь, вытащили решетки из квартиры и принялись грузить их в грузовичок под самыми окнами, а Виктор стоял поодаль, на краю детской площадки, и курил, повернувшись к дому спиной.

Ольга набрала его мобильный номер. Виктор и ухом не повел – стоял и курил, хотя телефон в его кармане курлыкал на весь двор.

* * *

Наступил вечер. Потом ночь.

Ольга легла спать одна – на широченной кровати, показавшейся пустой и холодной. Она то проваливалась в сон и начинала видеть цветные бессвязные картинки. То просыпалась, сжимала ладонями виски; ей вспоминался странный тощий человек, пожирающий сырки прямо в оберточной фольге.

Где его носит? Куда он ушел, почему до сих пор не вернулся?

В два часа ночи она встала, заварила себе чая и уселась с чашкой на подоконник. Верещали цикады, на дальнем конце двора обнимались влюбленные на скамейке. Точеным силуэтом прошмыгнул соседский кот.

Нет никакого Эдика и не было. А если и был, если навещал ее в бреду какой-то морок – теперь он ушел и больше не вернется; ничего удивительного. Такие люди, как Ольга, прекрасно существуют в одиночестве. Я сама по себе, я самодостаточна. Три часа утра. Четыре.

Можно огорчаться. Можно даже поплакать или принять курс транквилизаторов. Но нельзя удивляться тому, что случилось; это естественно. Она живет жизнью, которая ей нравится. Рассталась с Витей. И хватит экспериментов.

Приближался рассвет. Завтра с утра на работу. Жизнь войдет в колею: утро, день, вечер, Новый год, Восьмое марта, снова Новый год… Она зажмурилась, чтобы не выпустить слезы, и так, с закрытыми глазами, услышала шаги.

Он шагал по пестрому от рисунков асфальту, по намалеванным домикам и красавицам с пышными волосами. За ним тянулась длинная тень от уличного фонаря.

* * *

– Где ты был?!

Он стоял перед ней, бледный, с кругами вокруг глаз, с виду очень усталый. На щеке краснела свежая ссадина.

– Ты что, дрался?!

– Нет, – он снял в прихожей туфли, – хотя… Сложно было выпутаться. Понаставили везде колючей проволоки…

– Проволоки? Кто?!

– Это я так, фигурально выражаясь, – он потер скулу. – Оль, а что у тебя на кафедре? Антонова увольняется или нет?

– Не увольняется, – Ольга смотрела, как он стягивает рубашку. – Переходит на полставки, ее часы поделят между мной и Ирой… Эд, тебе это интересно?

– Конечно.

– В пятом часу утра?

– А что удивительного? – он остановился на пороге ванной. – Мы ведь почти не говорили со вчерашнего дня!

Перехватив ее взгляд, он вдруг забеспокоился, подошел ближе, положил большие ладони ей на плечи:

– Ты волновалась? Прости. Я не смог тебе позвонить… Я больше так не буду. Ложись, ведь уже практически утро…

Лежа под простыней, Ольга слышала, как перестала шуметь в душе вода. Мелькнул и погас свет; босые ноги прошли по скрипучему паркету. Тень ивы лежала на полу, переплетаясь с лунным светом причудливее любой решетки…

– Слушай… ты реален?

– Конечно, – он улегся рядом, вытянулся, тихо засмеялся. – Ты, наверное, очень устала, Оль?

* * *

Утром пел соловей.

– Ему заплатили, – сказала Ольга.

– Он повинуется природе, – серьезно возразил муж.

Они лежали, сцепившись, как две части сложной детали. Две идеально заточенные друг под друга части.

– Оль…

– Что?

– Ничего, – он вздохнул. – Поспим?

– Мне на работу, – она опять засмеялась. – Сессия на носу.

– Махнем на море? В смысле после сессии?

– А куда?

– Куда скажешь… Пусть даже жара.

У Ольги дрожали ноздри. Луч солнца упал на подоконник, соловья поддержали мощным хором воробьи…

– Эд… а правда, мы счастливы?

– Разумеется. Почему должно быть иначе?

* * *

– Что с тобой, Ольга Николаевна? – спросила коллега Ирина.

Это был шестой или седьмой вопрос за день. Спрашивали студенты, преподаватели, случайно встретившаяся во дворе соседка, даже знакомый кот, дежуривший на углу рынка, посмотрел с изумлением: что с тобой?

– Ничего. А что?

– Ты какая-то…

– Обыкновенная, – Ольга с достоинством выпрямила спину. – Человек рожден для счастья, как птица для полета. Ничего удивительного.

– Вы ребенка не планируете? – Ирина поправила очки в тонкой оправе.

– Мы? – механически переспросила Ольга.

– Ну да. С Эдиком. Он же хотел ребенка, ты говорила, так? – Ирина ухмыльнулась кончиками губ. – Вот это будет счастье, это да. Только ходить и светиться времени не хватит и сил! – Она назидательно подняла палец.

– Хватит, – сказала Ольга. – Вот увидишь – буду ходить и светиться.

– Неудивительно, что тебе так везет, – с ноткой печали сказала Ирина.

Ольга засмеялась и вышла с кафедры.

На улице был снегопад в тридцатиградусную жару. Летел тополиный пух, прохожие шагали в струистом воздухе и отражались в сухом горячем асфальте, будто горячие парафиновые тени. Липы тянули ветки над мостовой и тротуарами, в их пушистых зарослях гудели пчелы, гудели машины в раскаленных пробках, гудело, трескаясь от зноя, бледно-синее небо над городом. Цокая каблуками, Ольга удивилась этому миру, может быть, впервые в жизни.

Изумилась, как детсадовец в цирке. И рассмеялась сама себе.

* * *

– Ольга Николаевна?

Человек лет сорока, лысоватый, с серыми внимательными глазами, поднялся со скамейки у парадного.

– Я прошу прощения… Можно отнять у вас несколько минут?

Он что-то вытащил из внутреннего кармана рубашки. Мелькнули красные «корочки», но Ольга ничего не успела толком рассмотреть.

– Не волнуйтесь, только несколько минут… Мы занимаемся расследованием тяжкого преступления. Преступник, предположительно – гипнотизер, человек с сильной волей, легко подавляющий и вводящий в заблуждение менее стойких граждан… Авантюрист, он втирается в доверие к одиноким женщинам, а потом убивает их ради жилплощади. У него было уже пять или шесть «жен», Синяя Борода рядом с ним – мальчишка… Может представляться как Эдуард. У нас есть опасения, что… вы меня понимаете?

– Нет, – сказала Ольга.

Ей сделалось очень холодно посреди залитого солнцем двора, полного листвой и воробьями.

Лысоватый прищурился:

– У нас есть основания полагать, что следующей жертвой так называемого Эдуарда будете вы, Ольга Николаевна.

– Это полная ерунда, – сказала Ольга с достоинством. – Я не знаю никакого Эдуарда. Моего бывшего мужа зовут Виктор, мы давно расстались и не жалеем об этом. Кстати, Виктору принадлежит половина квартиры, в которой я сейчас живу, и версия о «наследовании» несостоятельна. А теперь, позвольте, я пойду…

– Погодите, – в голосе лысоватого прорезалась сталь. – Одну минуту, Ольга Николаевна. Вы трезво рассуждаете… Но продолжаете его покрывать?

– Я не понимаю, о чем вы, – сказала она холодно. Развернулась и зашагала к двери парадного, но лысоватый преградил ей дорогу.

– Вы что же… Я не могу представить, что вы вступили с ним в сговор сознательно… Он сказал вам, что он – вероятностная флюктуация, так? И вы поверили?

– Он такого не говорил, – пролепетала Ольга.

Лоб ее собеседника пересекли пять параллельных морщин – будто пустой нотный стан:

– А что он говорил? Как-то он объяснял свое неожиданное появление, и то, что вы совсем не удивились… Вы ведь не удивились вначале?

– Удивилась, – сказала Ольга и поняла, что это неправда.

– Он авантюрист, – с нажимом сказал сероглазый. – Гипнотизер. Он ввел вас в состояние транса.

Двор съежился, небо опустилось ниже.

– Чего вы хотите? – спросила Ольга, с трудом выталкивая каждое слово.

– Он дома? – быстро спросил лысоватый.

– Не знаю, – призналась Ольга после паузы.

– Тогда давайте поднимемся… Если он есть, побеседуем втроем. Если нет… Я хотел бы его дождаться.

Ольге показалось, что дверь в парадное прыгнула на нее, размазалась в пространстве и наделась на шею, как ожерелье. В мареве плыли серые ступеньки; Ольга считывала их ногами, как пальцы пианиста считывают клавиши. Сероглазый шел за ней и говорил, он говорил страшно много, слишком много, будто от радости, что она слушает его, не мог никак замолчать:

– Мне жаль вас… Ольга Николаевна. Но вы подумайте, вы взрослая женщина: как такое может быть? Ни с того, ни с сего у вас появился муж, у ваших отношений – история, которой на самом деле не было… И вы это в глубине души понимаете… Он издевается над вашими чувствами. Он всегда так. Он хочет вашу квартиру…

Ольга стояла на лестничной площадке с ключом в руке, и дверь квартиры медленно приоткрывалась.

– …Он не рассказывал вам, что он парадокс? Что одним своим существованием нарушает законы физики? А на самом деле он применяет комплексный гипноз, в ход идут слова, взгляд, жесты, даже запах!

Ольга медленно вошла в прихожую. Не переставая говорить, лысоватый обладатель «корочек» сунулся в кухню, заглянул в ванную; тогда Ольга, закусив губу, толкнула его внутрь – вложив в этот толчок все силы, что у нее были.

Щелкнула задвижка. Чтобы высадить эту дверь, ему потребуется секунд двадцать…

– Эдик! Уходи, тебя хотят убить!

Большая комната была пуста. На журнальном столе мерцал включенный ноутбук; Ольга метнулась в спальню, но в этот момент на пороге появился лысоватый. Дверь ванной комнаты, еще узнаваемая, стекала у него по плечам, как оплывающее желе; с пластмассовым стуком отвалилась железная петля.

– А вы боец, Ольга Николаевна. Он все рассчитал. Как ловко вплелся в эмоциональную сеть, как точно угадал ваши желания… Затесался в вашу жизнь под видом старого плаща, но, существуя впроголодь, захотел энергии, эмоциональной подпитки… И получил ее, да, получил! С вами, чокнутая вы баба, он стал сильнее…

Паркет под ногами вдруг просел, и Ольга утонула в нем по щиколотку.

– Проклятая жара? – спросила она с надеждой, глядя, как жирными каплями стекают остатки двери по штанинам, по лацканам человека с фальшивыми «корочками».

– Нет, – лысоватый, кажется, торжествовал. – Вы сами не понимаете, во что влипли, Ольга Николаевна. Вы эмоционально с ним связались, он крючочек, а вы петелька. Он зависит от вас, для вас это очень плохо. О-Си-Эй! Проявляйся, или ей конец!

Оглушительно чирикали воробьи за приоткрытым окном. Ольга задергалась, как муха на липкой ленте.

– Эдик! Уходи!

На крик должны были сбежаться соседи, но Ольга и сама понимала – крика нет. Она разевает рот, как поющая рыба, а паркет ее собственной комнаты втягивает ее все глубже, вот утонул подол юбки, вот цепкая, как бетон, жижа подступила к коленям, и хватит уже, хватит, я хочу проснуться, что за бред…

– Эдик!

Стены лопнули, и комната пропала. Обои разбились, как стекло, из-под них проступили кирпичи, но не белые, силикатные, из каких был сложен дом, а красные, кое-где покрытые сажей и поросшие мхом. Ольга, дернувшись, не смогла освободиться – и тут же ощутила, как две горячие руки ложатся ей на плечи.

– Эдик?!

– О-Си-Эй, – лысоватый человек преобразился, теперь он был уже совершенно лысый и вместо серого костюма на нем был серебристо-черный, как расплавленная смола, комбинезон. – Только посмей. Только…

– Я ПОСМЕЮ.

Реальность дрогнула.

Воробьи обвились вокруг ствола, подрагивая тонкими антеннами. Телевизор развалился пополам, выпуская на волю румяные зрелые семена. Соседская машина «Жигули» обернулась порносайтом, а из горячего крана на кухне потоком хлынули флешмобы. Ольга стояла посреди этого безобразия, по-прежнему увязнув в твердом полу, чувствовала руки на плечах и – присутствие рядом обезумевшей слепой силы, готовой взболтать сейчас весь мир, как яичницу в шейкере.

– Стой! – лысоватый тоже почувствовал присутствие силы. Он пятился, пенился и шипел, как струя из огнетушителя. – Стой… Назад… Я выпускаю ее!

– ВЫПУСКАЙ.

Ольга сделала шаг, будто марионетка, и села на паркетный пол. Комната была на месте, чирикали воробьи за окном, ноутбук на журнальном столике темнел пустым экраном. В прихожей, у самой двери, стоял лысоватый человек с разбитым носом, и черные капли падали ему на рубашку.

– Вот каждая баба хочет, чтобы вокруг нее вращался свет, – сказал лысоватый с непонятной тоской. И вышел не попрощавшись.

* * *

Они пили кофе. Слезы капали в чашку, круги расходились по темной поверхности.

– Значит, не было никакого лыжного курорта? И свитера? И камина?

– Нет.

– И моря тоже не было?

– Не было, Оль. Я все врал.

– А ты…

– Нет, не то, что ты думаешь… Я в самом деле парадокс информационного пространства. Узелок на ткани. Я был ранен и очень ослаб. Я пришел к тебе, потому что ты ничему не удивляешься. И они не нашли меня.

– Кто?

– Законы физики не для того писаны, чтобы их нарушать, мироздание сопротивляется и хочет прибить возмутителя спокойствия. Я не могу сидеть на месте. Вечно то прячусь, то воюю. Они зовут меня вирусом О-Си-Эй.

Слезы потекли обильнее, и поверхность в чашке пошла кругами, как лужа во время дождя.

– И ты можешь…

– Да, – он кивнул. – Я могу парализовать мировую банковскую систему. Я могу блокировать Интернет – полностью. Да что там – я могу отключить электроэнергию везде, всюду, разорвать сеть в клочки… Энергетическую. Информационную. Эмоциональную… Оленька, прости меня, дурака. Не плачь.

– Я думала, ты мой муж… Я тебе поверила…

– А я и есть твой муж.

– Нет. Ты виртуальный, как в «Матрице»…

– Я реальный, – сказал он горячо. – Я есть. Этого достаточно.

Они помолчали.

– Я удивилась, – призналась Ольга. – Я впервые посмотрела на мир, как…

– Да, знаю. На это твое удивление меня поймали.

– Прости.

– Ну что ты. Ты приютила меня и защитила. Если бы не ты, меня прихлопнули бы, как муху.

– За что?

– Я слишком опасен, Оль. Я очень много могу. Это ненормально.

– Зачем ты ел сырки в фольге? – спросила Ольга, рыдая над чашкой.

– Мне надо было восстановить энергобаланс в человеческом теле… честно говоря, я не подумал, что фольгу надо снять.

И он грустно покачал головой.

* * *

Антонова все-таки уволилась, и Ольге досталась половина ее академических часов.

Миновало лето. Пролилась осень.

Зимой Ольга поехала на лыжный курорт, одна. Она часами сидела у камина в маленьком в холле гостиницы, пила подогретое вино и прогоняла любого, кто решался завести с ней разговор.

Наступила весна.

* * *

– Привет, – сказала телефонная трубка. – Ты только не удивляйся.