Браконьер пожал плечами:

– Если б знать…

Снова стало тихо, только огонь трещал, пожирая тонкие ветки. Илияш снова встал и снова принес из темноты охапку хвороста.

– Сначала – лес, – продолжал он, протягивая над огнем руки, – потом – камни… Вокруг замка – озеро, и тоже про него недобрая слава…

Темное подозрение шевельнулось в душе Станко.

– Ты что, под самым замком промышлял? Откуда ты все знаешь, а?

Браконьер поморщился, как от боли. Потирая виски, уселся на свое место – напротив собеседника.

– Правильно спрашиваешь, Станко… Все знаю, это правда. Потому что еще года не прошло, как с этими псами-стражниками одну лямку тянул, понимаешь? Выслужился, нашивку заработал… – Илияш смачно плюнул в костер, в огне зашипело. – В самом замке стражей стоял, в патрулях рыскал… Только скверно там, дружок. Браконьеров вешай да капитану подметки лижи… А капитан попался – ну такая с-сволочь… – Илияш отвернулся.

Станко молчал, неприятно пораженный. Илияш почувствовал некоторую его брезгливость, пробормотал огорченно:

– Ну ладно, ладно… Что у меня теперь – клеймо на лбу? Сейчас уже не служу…

– Уволился? – глухо спросил Станко.

Илияш фыркнул:

– Уволился… Оттуда на тот свет увольняют… Сбежал, конечно!

Он вдруг улыбнулся и заговорщицки подмигнул:

– Карту прихватил у капитана… Хорошая карта, Станко, лет триста ей… Теперь промышляю у князя под носом, живу припеваючи, потому что кто тропинки знает? Кто ловушку за версту обойдет? Кто в укромной норке от патрулей спрячется? Илияш!

И браконьер довольно засмеялся.

Станко смотрел, как он смеется, и некая мысль, которая давно уже бродила по краю его сознания, обозначалась все яснее и четче.

– Илияш, – сказал он наконец.

Тот прекратил смеяться:

– Что?

Станко собрался с духом:

– Хочешь заработать, Илияш?

Браконьер нахмурился:

– Что?

В костре лопнула толстая ветка, в небо ворохом посыпались искры.

– Проведи меня к замку, – Станко перевел дыхание, – проведи мимо ловушек, а я заплачу, как проводнику.

Илияш расхохотался. На крупных и белых зубах его играли блики от костра.

– Ох-хо… Ой, парень… Ой, насмешил… Да где ты такого дурака… Сыщешь, ха-ха… Такого дурня, чтобы через все ловушки к замку тащился?!

Он смеялся и смеялся, пока Станко не процедил сквозь сжатые зубы:

– Двадцать золотых.

Смех оборвался. Илияш замер, зажимая рот ладонью. Потом прошептал с благоговейным ужасом:

– Сколько?

– Двадцать, – сказал Станко твердо.

Илияш отодвинулся. Брови его сошлись, а рот неприятно искривился:

– Ну, парень… Зря я с тобой, видно… Кого ты ограбил, а? Купца на большой дороге? Убил, небось? – он вскочил, готовый бежать прочь. – Ты, вот что… У меня ничего нет, ясно? Я честный охотник, а не убийца!

На Станко волной накатила усталость. Наверное, действие чудесного напитка, к сожалению, закончилось.

– Я не убивал, – сказал он в огонь, – и не грабил. Я дом продал, корову, свинью, хозяйство… Все продал… А ты трясешься чего-то и ерунду городишь…

Илияш помедлил, будто прикидывая, можно верить Станко или нет. Бочком, бочком приблизился:

– Покажи.

– Что?

– Монеты покажи. Думаю, уж не врешь ли?

Станко, вздохнув, снял с пояса кошелек и вытащил тяжелую, позвякивающую пригоршню золота.

Илияш обомлел – в который раз за короткое время их странного знакомства.

Когда укладывались спать, браконьер спросил ни с того ни с сего:

– Ну, папа твой, значит, князь Лиго… А мама кто?

Неизвестно, слышал ли Станко его вопрос. Он свернулся калачиком, натянув куртку на голову, и сразу же уснул.

Илияш помялся, постоял над ним, переспросил шепотом:

– Так кто же мама твоя, а, парень? Какая принцесса?

Станко буркнул что-то – очевидно, во сне. Илияш пожал плечами и сел у догорающего костра.

Взошла луна; свернувшись, спал Станко, и даже во сне руки его сжимали ножны меча. Напротив сидел заросший густой щетиной браконьер и разглядывал истертую серебряную монетку – раздумывал, потирал лоб, чему-то странно усмехался. В лунном свете безбородый профиль князя Лиго на монете казался особенно волевым и особенно надменным.

Станко-Станко. Где были твои глаза…

* * *

Трактир умостился на перекрестке, у самой границы княжеских земель – как мышь под боком у дракона. За небольшую плату хозяин водил любопытных на плоскую крышу и показывал сверху межу. Неглубокая эта канава делила мир пополам – с одной стороны лежала знакомая, безопасная земля, на которой можно вырастить табак или выкопать колодец; с другой стороны подступали земли князя Лиго, «на которые кто ступит – ноги отрубают».

Трактир процветал – хаживали сюда браконьеры, заглядывали и стражники. Немало было любопытных, явившихся поглазеть на тех и других и увидеть с крыши страшную межу.

Илияш придирчиво оглядел поклажу и снаряжение Станко и теперь делал покупки. В маленькой трактирной лавке нашлась пара добротных сапог (ветхие башмаки Станко Илияш высмеял, как непригодные для путешествия). Пропитание во время похода должно было добывать охотой, и Илияш закупил целый мешок соли – есть несоленую дичь он, оказывается, не желал.

Наполнив заплечные мешки всякими необходимыми припасами, компаньоны уселись за оструганный стол в углу, чтобы выпить на дорожку. Илияш заговорщицки надвинул шляпу на самый лоб, а Станко велел сесть лицом к двери и сразу же дать знать, если в трактир ввалятся «эти поганые псы».

Станко чувствовал себя крайне неуютно – по крайней мере, пока не осушил три кружки пива. Сразу же после этого его настроение значительно улучшилось, он расправил плечи и огляделся вокруг.

Трактир был сложен из цельных бревен; потолок закоптился так, что запросто сошел бы за ночное небо, вздумай хозяин прилепить на него несколько медных звездочек. На стенах кое-где висело старинное оружие, а на камине раздувала капюшон дохлая кобра. Станко поразился – как они сумели сделать такое искусное чучело?

– Вина! – крикнул Илияш.

Из глубины зала к ним заспешила девушка-служанка. Волосы ее по-разбойничьи были повязаны красной косынкой, но ничего воинственного не было ни в тонком миловидном лице, ни в спокойных темных глазах, ни, тем более, в платьице с передничком, среди оборок которого можно было прочитать шелком вышитое имя: Вила.

Девушка прислуживала им с начала вечера; Станко то и дело ловил на себе внимательный взгляд, но совершенно другие заботы тут же вытесняли Вилу из его мыслей. Теперь он отважился взглянуть ей прямо в глаза – и с удовольствием увидел, как белые ее щеки темнеют от прилива крови.

– Мне – еще вина, – заявил Илияш и вдруг пропел хриплым тенором: – Ви-ила, Вила, когда ж все это бы-ыло?!.. Тра-ла, тра-ла-ла…

Из-за соседнего стола на них покосились, а бедная Вила смутилась вконец.

– …А юноше – еще пива, так ведь, Станко?

И, не дожидаясь подтверждения, Илияш отправил служанку движением руки.

Станко украдкой повернулся – рядом на стене был приколочен гладкий щит. В пыльной и кое-где покрытой вмятинами поверхности щита отражался Станко – мускулистый, широкоплечий, с небрежно разбросанной по плечам гривой темных волос, со стальным блеском в прищуренных глазах и родинкой на правой щеке… Он вспомнил, как покраснела Вила, и почему-то покраснел тоже.

– О лани-иты, лани-иты, румянцем зали-иты! – запел тут же Илияш и продолжал без перехода: – Идем мы с тобой, Станко, прямо свинье в зубы… Или кабану под хвост, кому как больше нравится… А почему, спрошу я тебя, настояще мужчины не могут отправиться к крысе в глотку? На-астоящие мужчины, тебе сколько лет, кстати?

– Шестнадцать, – ответил Станко, который от неожиданности не догадался прибавить себе год или два.

Илияш удивился:

– Да? А в кого ты здоровенный такой уродился, в маму или в папу?

Станко нахмурился. Илияш, конечно, болтун и пустозвон, но и в шутках следует знать меру…

Стараясь держаться подальше от Илияша, к столу бочком приблизилась Вила. Кувшин вина и огромная кружка пива перекочевали с ее подноса на оструганную столешницу. Станко опять поймал на себе взгляд – и отвернулся.

– Выпьем, – Илияш плеснул вина в свой стакан, так что вокруг на столе сразу образовалась красная лужа, – выпьем на дорожку… Пусть добрые духи, как говорится, «бархатом – дорогу нашу, а врагам – по пьявке в кашу»… Пьявку им в зубы, этим собакам-дозорникам! – Илияш понизил голос и оглянулся.

– Выпьем, – сказал и без того захмелевший Станко. – Выпьем за князя… Пожелаем ему легкой смерти! – он расхохотался, довольный своей шуткой, а Илияш тем временем завертел головой с удвоенным старанием – не слышал ли кто?!

– Ты… потише пока, – браконьер перегнулся через стол. – Языком трепать – это пожалуйста, а на деле кто чего стоит – скоро увидим…

Станко медленно поставил опустевшую кружку на стол. Склонил голову – молодой бычок, да и только.

– Убью, – сказал он тихо и глухо. – Поклялся – и убью.

И такой ненавистью полны были эти слова, что Илияш отшатнулся:

– Слушай… Не мое дело, конечно… Но он тебе папа, папочка, что ж ты шипишь, как змея… Да за что ты его… невзлюбил, а?

Станко тупо уставился в красную лужу на столе. Проговорил наконец:

– Ладно, я тебе расскажу, чтобы зубы поберег, зря не скалил…

Он откинулся на спинку стула и прерывисто вздохнул, собираясь с мыслями. История, которую он намеревался рассказать, была священна – вспоминая ее накануне похода, он будто подвергал себя очистительному ритуалу. А Илияш – ладно уж, если хочет, пусть послушает…

– Мать моя, – начал он медленно, – мать моя жила в одном поселке, далеко отсюда… Она была единственная дочь в уважаемой семье, и у нее был жених, готовили свадьбу. Она была… Непорочная девушка… И накануне свадьбы через поселок проезжал князь Лиго со стражниками.

Илияш слушал, подавшись вперед, оставив шутки, плотно сдвинув брови.

– Накануне свадьбы… – продолжал Станко. – Мать стояла у ворот отчего дома, нарядная, счастливая… И она понравилась князю!

Он грохнул о стол пустой кружкой. В дальнем углу трактира шумно заржала пьяная компания. Пальцы Станко, сжимающие деревянную ручку, побелели.

– Она ПОНРАВИЛАСЬ князю! И он… он… Он схватил ее, не сходя с седла! Он вырвал ее из рук отца, который попытался вступиться… Он рассек лицо ее жениху, который кинулся под копыта лошади… И он увез ее, увез, и лакеи его рвали животы со смеху, понимаешь?! Увез в поле… И там… прямо в поле… Так грязно, жестоко… Надругался и бросил. В поле… И некому было ее защитить!

Илияш вздрогнул и поднял голову. В глазах у Станко стояли слезы.

В дальнем углу трактира опрокинули стол и подрались. То и дело хлопала дверь; мимо, удивленно взглянув, скользнула Вила – разбойничья красная косынка ее была теперь украшена одинокой розой.

Станко молчал долго. Молчал и Илияш.

– С тех пор, – наконец выдавил Станко, – с тех пор ее жизнь переменилась, совсем переменилась… Наложить на себя руки ей не дали. Родители не пережили позора, умерли чуть не в один день… Знаешь, в селе очень строго, если девушка… ну, ты понимаешь… А мать родила… меня. Уходила, пряталась… Ее на цепь посадили у колодца, есть такой обычай, если девушка родит… Все должны плевать ей в лицо. И плевали… Она… Ну что тебе рассказывать… Я с пеленок был байстрюк, ублюдок, «нагульный», «прижитый»… А князь…

Голос Станко задрожал от ненависти. Илияш смотрел, как суживаются в щелку, подергиваются пеленой его обычно ясные глаза.

– КНЯЗЬ… Князь Лиго… Он и забыл о ней, конечно. Он пил-ел, спал-гулял, тискал девок… А мама умерла полгода назад. И когда умирала, позвала меня и… Убей, говорит, его. Казни его. Казни, пусть не на площади, пусть не в петле… Отомсти… – он всхлипнул. – С тем и отошла.

Пьяную компанию выставили из трактира. Стало тихо, только Вила звенела посудой, разбирая завалы, оставленные побоищем.

– Он думал выйти сухим из воды, – сказал Станко с нехорошей усмешкой. – А вот на этот раз не выйдет. Потому что я его обязательно убью, что бы ни случилось!

И он сжал под столом рукоятку своего меча.

Илияш молча взял со стола свой стакан и огромными глотками начал поглощать вино.

– Да… Печальная история, – сказал он наконец, слизнув последнюю каплю. – Нечего сказать… Да только знаешь, парень… Может быть, мать твоя просто согрешила в юности, а потом, чтобы грех прикрыть, эту историю приду…

Увесистая пивная кружка, направляемая молодой безжалостной рукой, угодила Илияшу прямо в нос.

Брызнула кровь. Еще не успев опомниться, Илияш перехватил правую руку Станко и, едва уклоняясь от беспорядочных ударов левой руки, закричал:

– Да пошутил я! Бешеный, пошутил!

Кровь заливала его кожаную безрукавку. Станко, бледный, оскаленный, отбросил кружку и, высвободив правую руку, попытался схватить Илияша за горло.

– Хозяин! Драка! – закричали сразу из нескольких углов.

Илияш ускользнул из стальных объятий своего противника и, отскочив под защиту широкого стола, выставил перед собой ладонь:

– Станко, ладно… Хорошо, извини, я пошутил… Ну, мало ли что бывает, а твоя мать не такая, вовсе нет… Тихо, парень, успокойся, пожалуйста!

К ним уже бежали хозяин и два здоровенных работника. Станко тяжело дышал, сжимая кулаки.

– Все в порядке! – Илияш вскинул руки навстречу подбегающим. – Все в порядке, это ничего, мы уже тихие… Не тревожьтесь, господа, не тревожьтесь… – и он лучезарно улыбнулся, и улыбка эта, облитая кровью из расквашенного носа, была особенно обаятельна.

Хозяин недовольно хмыкнул, работники переглянулись, и вся свора неохотно отступила.

– Сядь, – устало сказал Илияш.

У Станко подкосились ноги, он тяжело опустился на стул.

– Выдержки в тебе, как меда в мухе… Перед таким походом в трактире шуметь… Вся затея на волоске висела, ты хоть понимаешь?

Станко молчал, едва переводя дыхание. Илияш достал откуда-то платок и принялся оттирать лицо, и руки, и безрукавку.

– Крови-то сколько… Нашел кому кровь пускать, вояка…

Станко угрюмо смотрел в стол. Илияш повздыхал и вытащил из своего мешка пузатую баклажку. Потряс с сожалением, протянул Станко:

– На, хлебни…

И Станко хлебнул.

Прояснилась отяжелевшая от пива голова. Качнулся закопченный потолок, и Станко померещились в глубине его белые звезды.

– Я… Выйду… – пробормотал он непослушным языком и, счастливо улыбаясь, отправился по нужде.

Илияш огляделся – Вила стояла в стороне и провожала Станко долгим внимательным взглядом.

За Станко закрылась тяжелая дверь, он вышел на середину двора и долго стоял в темноте, повернувшись лицом к княжеским землям… И он не видел, как Илияш поманил к себе девушку, как что-то горячо и убедительно шептал в густо покрасневшее ухо, как девушка пыталась оттолкнуть его руку, которая торопливо запихивала что-то ей в ладонь… Вила качала головой, бормотала что-то в ответ, пыталась отстраниться – но Илияш был настойчив, и снова и снова вкладывал в нежную ладошку что-то, невидимое прочим посетителям…

Вила сдалась. Зажала подношения в кулаке. Что-то буркнула Илияшу и вышла.

Станко в тот вечер так и не вернулся в обеденный зал.

…Он проснулся оттого, что длинная соломинка влезла ему в нос. Он чихнул и открыл глаза.

Сено, и сено, и снова сено, золотое, озаренное солнцем… Станко схватился за голову и сел.

Солнце пронизывало сарай насквозь, и совсем рядом был дощатый потолок, и очень далеко внизу – дверка, низкая, как в курятнике… Станко обалдело огляделся – рядом на примятом сене лежала красная разбойничья косынка, и тоже примятая.

Пошатываясь, как пьяный, он выбрался наружу.

Фыркали кони, грузились телеги; сновали работники и постояльцы – Станко все еще не понимал, где он. Придерживаясь рукой то за стену, то за поленницу, то за забор, двинулся в обход широкого двора. Уголок красной косынки жалобно свисал из судорожно сжатого кулака.

За углом сарая обнаружился Илияш.

Как ни в чем ни бывало, браконьер восседал верхом на толстом оструганном бревне. Рядом, привалившись друг к другу, будто ища один у другого защиты и покровительства, жались их заплечные мешки.

– Вот, наконец, и ты! – объявил Илияш радостно.

Станко молчал, сжимая косынку.

– Жаль, ночка коротка? – осведомился Илияш сочувственно.

Не говоря ни слова, Станко забросил свой мешок за спину.