ГЛАВА 2

Почему-то не было ни малейших сомнений, что медиков сдует из комнаты в мгновение ока, и их сдуло. Проследив за тем, как последний «листочек» вылетает за дверь, я резко перекинула вторую ногу через бортик и зря. Потому что первая еще не стояла устойчиво на ступеньке. Пальцы схватили воздух.

«Сейчас будет травма», – мелькнула в голове мысль из прошлой жизни (так любил выражаться папа, когда маленькая я лезла туда куда не надо), но травмы не случилось. В эффектном полете меня поймали сильные руки, и я в одно мгновение оказалась прижата к груди Вайдхэна, удар его сердца во мне отозвался как-то особенно остро. Хотя может быть, отозвался не удар сердца, а ладонь, лежащая на моей талии. В предельной опасной зоне, где талия уже переходит в ягодицы.

Или его близость, от которой я заискрила. Натурально. Рука, на которой был узор, засверкала как подключенная к источнику питания гирлянда, и я глубоко вздохнула:

– О-о-ох.

– Красиво, – неожиданно низким голосом, с такими хриплыми нотками, произнес Вайдхэн.

Пальцами второй руки скользнул по моей коже, и я увидела, как искорки скачут от него ко мне и от меня к нему. Точно сговорились.

– Красиво?! – выдала я. – Это, по-твоему, красиво?!

– Очень, – с совершенно независимым видом произнес этот… иртхан, продолжая исследовать меня, то есть мою руку, и кажется, забрался он уже выше, чем узор. Да нет, не кажется, его пальцы задрали и без того короткий рукав одноразовой медицинской рубашки и выписывали рисунки на моем плече. Тоже мне, дизайнер!

Я уперлась ладонями ему в грудь.

– Хватит!

И даже с силой толкнула. Он явно не ожидал, потому что отпустил, и у меня получилось отступить на несколько шагов.

– Что-то не так, Аврора?

Что-то?! Если я скажу все, это будет слишком?

– Вот это, – я показала узор. – Вот это. – Обвела руками комнату. – И вот это… – Намекая на секретарские обязанности, ткнула в сторону смартфона, где перед тем как дисплей погас была открыта новостная сводка. – Давай по порядку. Секретарь?

Вайдхэн улыбнулся.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Ты опасалась за свое здоровье из-за взаимодействия с моим пламенем, и я нашел отличный способ избежать каких-либо осложнений. Теперь ты всегда будешь рядом со мной, даже в рабочее время. Увы, я не всегда настолько мобилен, как сегодня. Зачастую мне приходится решать дела государственной важности, и, если вдруг что-то пойдет не так, я всегда смогу это исправить.

Я хотела возразить, но достойных аргументов у меня не нашлось. Кроме одного:

– Поставить меня в известность вчера ты не посчитал нужным?

– Поставь я тебя в известность, ты бы придумала много всяких возражений, и мы бы с тобой обсуждали их до праздников, а может быть, даже дольше. В любом случае, ты понимаешь, что я прав, Аврор-ра.

Хватит рычать мое имя! Он его так произнес, что меня слегка закоротило, то есть узор: он нагрелся и снова начал покалывать кожу.

– Во-первых, придумала бы я возражения или нет, я предпочитаю, чтобы со мной обсуждали мои назначения. Во-вторых, я не смогу быть все время рядом с тобой: потому что у меня есть работа в ресторане, и потому что я не стану жить здесь…

Хотя очень хочу. Эта мысль сбила с нужного настроя, а потом еще и Вайдхэн добавил в своем классическом приказном стиле:

– В Грин Лодж ты больше не вернешься.

Это вот что вообще такое было сейчас?

Я скрестила руки на груди, хотя это больше походило на самообъятия.

– С какой радости? – поинтересовалась у этого любителя приказывать и вершить судьбы.

– Танцевать в ресторане тебе будет некогда. Особенно начиная со следующего года. Не говоря уже о том, что у тебя на руке мой узор. Как собираешься его объяснять?

– Я должна кому-то что-то объяснять? – приподняла брови. – А впрочем… давай попробуем. Я не вернусь в Грин Лодж, но и ты больше не вернешься в Ровермарк.

Кажется, его проняло: Вайдхэн на миг лишился дара речи. Правда, потом улыбнулся:

– Отличная шутка, Аврора.

– Это не шутка, – я покачала головой. – Тебе придется объяснять в Ровермарк, почему у тебя новый секретарь живет в соседней квартире, купленной, между прочим, на твои деньги. Как планируешь отчитываться за бюджетные средства?

Вот теперь до него дошло по-настоящему. Ну, или я просто оптимистка, потому что он сдвинул брови и спросил очень низко и тихо:

– То есть ты считаешь, что я подарил тебе квартиру на средства из бюджета?

Нет, набловы лапки! Не дошло. Просто потому что в его мире все по-другому, и не дойдет, видимо.

– Нет, Бен, я пытаюсь тебе объяснить, почему я не могу принять от тебя квартиру, и почему ты можешь хотя бы попытаться уважать мое мнение и мою личную жизнь. Мою работу – я не просто так ее выбрала. Мои решения. Все, что я делаю, думаю и говорю. Я…

– Ты назвала меня Бен?

Я прокрутила в голове только что сказанное, пытаясь понять, как, каким вообще образом изо всех моих слов можно было выцепить только собственное имя? Но он, похоже, именно это и сделал, потому что его рука снова легла на мою талию – опомниться не успела. Пальцы второй скользнули по моему лицу, очерчивая контур подбородка, повторяя его, и поднялись на скулу. От короткого прикосновения уже у меня из головы вылетели все мысли, осталось только сумасшедшее желание податься вперед, чтобы стать к нему как можно ближе, а еще наклонить голову, позволяя ласке разрастись до размеров его ладони.

Но это же… невозможно. Невозможно так чувствовать.

Подумала женщина, у которой на руке с утра выросла черная загогулина с красными искорками.

– Я не собираюсь диктовать тебе, что делать, Аврора, – произнес он раньше, чем я успела опомниться. – Эта квартира – действительно подарок, она ни к чему тебя не обязывает. Это первое. Уйти из Грин Лодж тебе придется… гм, желательно, потому что работа моего секретаря предусматривает очень напряженный график, постоянные командировки со мной и ненормированный рабочий день. Как минимум ты не будешь попадать на половину представлений, которые от тебя будет требовать начальство. Как максимум, я не позволю тебе работать в таком графике и выжимать себя до последней капли. Это второе. Третье… если ты еще раз скажешь, что я не уважаю твои чувства, твою личную жизнь или твое что-то там еще эфемерное, я опрокину тебя на эту самую кровать и буду не уважать, пока наше взаимное неуважение не достигнет пика. Несколько раз подряд.

Я все-таки покраснела. Почувствовала каждой клеточкой кожи, как начинает под его рукой полыхать щека.

– Зачем ты пришел? – спросила я, чтобы немного переключить свои мысли и не думать про взаимное неуважение. – Сейчас.

– Потому что вечером я буду встречать делегацию из Лархарры, а я очень хотел тебя видеть.

Между нашими губами почти не осталось расстояния, но я успела сунуть туда палец. В смысле, вот в это крохотное расстояние, которого почти не осталось.

– Бен, я так не могу, – сказала я. – Для меня…

– Для тебя все очень быстро, я помню, – он не стал отодвигаться и получилось, что поцеловал не мои губы, а палец. После чего я захотела резко его отдернуть, но тогда бы он поцеловал меня. – Все слишком непонятно – это я тоже знаю. Отчасти даже для меня.

Каждое его слово обжигало мою руку дыханием, и эта до безумия странная ласка отзывалась во мне теплом, постепенно перерастающим в жар. Узор начинал раскаляться, из черного превращаясь в насыщенно-красный, но мне боли не причинял. Судя по всему, и ему тоже, потому что моя рука была зажата между мной и широкой грудью Вайдхэна.

– Поэтому ты переезжаешь не ко мне, Аврора, а в эту квартиру. Поэтому ты будешь моим секретарем. Поэтому у тебя будет время, чтобы все понять, а у меня – время, чтобы показать тебе свою жизнь и свой мир. Медленно. Постепенно. Никуда не торопясь…

Мы сейчас все еще про мир или уже про неуважение?

Голос Вайдхэна – низкий, хриплый, гипнотический, отзывался во мне с той же проникновенной силой, с какой отзывались его прикосновения. На мгновение показалось, что он даже звучит во мне, в самой глубине моего существа, отражаясь от моих мыслей, как их продолжение.

Это было странно, непонятно… захватывающе. Настолько захватывающе и необычно, настолько остро и ярко – чувствовать протянувшуюся между нами связь, близость с мужчиной, которого я видела несколько раз, но это абсолютное, безграничное, такое естественное доверие, а может быть, что-то еще, сейчас заставили меня убрать последнюю преграду между нашими губами.

Чтобы меня поцеловать, ему пришлось наклониться еще ниже, а я встала на носочки и, едва ощутив это донельзя правильное, глубокое, невыносимо-желанное прикосновение, почувствовала, как в меня ударило силой. Силой, сравнимой разве что с порывом ураганного ветра, да и то вряд ли.

От ураганного ветра в груди не взрывается пламенный шар, охватывающий все твое тело и концентрирующийся наивысшей температурой горения на слиянии наших губ.

Его пальцы снова зарываются в мои волосы, и каким-то чудом под этим прикосновением резинка, которой они стянуты, рвется. Что-то рвется в эту минуту и внутри меня: должно быть, сковывающее тело напряжение, потому что в этой близости я растворяюсь и чувствую себя застывшей в воздухе. В невесомости.

Балеринам часто приходится прыгать, и в школе один из преподавателей говорил, что если удастся поймать краткий миг этого полета, это неуловимое чувство, ты уже никогда его не утратишь.

Так ли это?

Не знаю. Я чувствую только его, только его губы, раскрывающие мои откровенно и властно. Только его пальцы, путающиеся в моих волосах. Сильную ладонь на своей талии и бесконечный охвативший нас жар, который больше не воспринимается чужеродным. Наоборот, это нечто настолько естественное, настолько глубокое, это такая связь, что я не представляю, как было раньше. Без нее. Без него…

Это отрезвляет.

Я подаюсь назад, размыкая поцелуй, ловлю губами внезапно ставший невыносимо холодным воздух.

Смотрю в его глаза, и это уже само по себе опасно, потому что бьющееся в них пламя отражает меня. Такую же шальную, с затопившими радужку зрачками.

– Расскажи… – Собственный голос низкий и хриплый, как во время сильной простуды. Приходится взять паузу и сделать вдох. Выдох. Снова вдох: – Расскажи, какие еще узоры возможны? Я хочу понять, что у меня тут нарисовалось.