Глава 1

Не единым разумом жив человек. Если вдуматься, в жизни, в обычаях, в вере, в привязанностях и страстях людей – разуму принадлежит далеко не первостепенная роль. Человека человеком делает страдание…

Альберто Моравиа

1850 год. Осень. Подмосковье

Опять вспомнились Сергею эти глаза. Боже! Разве может быть девушка такой красивой?

«Конечно! – отвечал ему внутренний голос. – Если есть такие идиоты, как ты, почему бы не рождаться на земле таким богиням, как Екатерина!»

Он безотчетно верил снам, предсказаниям и гадалкам. Одна из них предрекла ему богатую жизнь после многолетних лишений и бед. Ему было восемнадцать лет, самый опасный возраст для любовной болезни, раны и шрамы от которой остаются на всю оставшуюся жизнь.

– Это с отцом, что ли, я ее заработаю? – недоверчиво спросил он у гадалки.

– Да нет, милый. Случай тебе будет, не упускай его, – ответила та, глядя на Сергея жгучими черными глазами.

– Да, плохи мои дела! – сказал сам себе Сергей Юзов. Он надеялся на быстрое и ошеломляющее богатство, но ему предлагают ждать. А тут еще он, выходец из захудалого дворянского рода, давно потерявшего свой статус и превратившегося в обычных ремесленников, не на шутку влюбился в богатую аристократку Екатерину Лиговскую.

Сергея не так восхищали красота и утонченность Екатерины, как случай, который свел его с ней. Еще совсем недавно он и подумать не мог, что окажется во дворце, на балу, устроенном императором Николаем Павловичем.

* * *

…Никто и никогда так и не узнал бы, что мать Сергея, Евдокима и Вероники была родом из знаменитого рода Перстневых, чье положение в свете с десяток-полтора лет назад играло немалую роль. Но случилась в семье, некогда большой и славной своими делами, какая-то драма, и стали родные люди в одночасье врагами. А веник разломать по пруту проще, чем если он крепко связан. Вот и покосило время всех Перстневых: кто погиб на поле брани, кто впал в немилость, кто так сгинул. Смутно с детских лет помнила Варвара, что проклял и изгнал ее родителей из дома родной ее дед, а за что? И следа в памяти не осталось, а родители ее крепко берегли тайну и так и унесли ее с собой в могилу. Рано они померли, и Варе пришлось совсем забыть о былом величии рода и о своем происхождении. Жила в нищете и вечной работе за кусок хлеба, пока не встретила Гаврилу. И, как оказалось, на счастье.

Полгода назад к ним приехал поверенный семьи Перстневых Николай Ильич Прокопов и, к немалому удивлению семьи Юзовых, оповестил о том, что их мать, Варвара, стала единственной владелицей солидного по своему значению наследства.

Гаврила не знал, как поступить. Ведь он встретил ее, совершенно не зная, из какой она семьи, да и не интересовала его вовсе родословная жены, а теперь…

Дети же отнеслись к неожиданному наследству с превеликою радостью, и месяц спустя Гаврила со старшим с сыном Евдокимом отправились к последнему умирающему родственнику Варвары, чтобы высказать благодарность и принять завещанное наследство.

О неожиданном счастье Юзовых вскоре узнали многие в Снегирях и старались более приблизиться к их семье, так как эта история обросла невероятными по своему масштабу слухами о происхождении Варвары.

* * *

Вспомнили о Варваре и в свете, и некоторые родовитые семейства не преминули явиться к ней в дом с визитом и выказать свое уважение. Семью Перстневых знали в высших кругах многие, и ее былые заслуги перед отечеством у многих оставались в памяти.

Но вскоре интерес схлынул. Проходило время, но оно почти ничего не изменило в жизни простой купеческой семьи. Да, они стали богаче, но не на столько, чтобы занять подобающее происхождению Варвары место при дворе, и тогда Гаврила решился на шаг, вполне приемлемый по тому времени. Кроме небольшого недвижимого имущества и некоторой суммы денег, Юзовы получили в наследство большую и очень дорогую коллекцию картин, среди которых солидное место занимали полотна западных художников, но с одним условием – не продавать их.

Но, как оказалось, на эти картины уже давно положил глаз богатый аристократ Тобольский Леонид Павлович, пользовавшийся славой влиятельного человека при дворе. Когда последний Перстнев уже был тяжело болен, он хотел было выкупить у него картины, но умирающий категорически ему отказал и не менее строго предупредил Гаврилу, что ему надлежит хранить наследственный раритет как зеницу ока, и под страхом смерти приказал не продавать ничего, что Гаврила клятвенно пообещал ему. Такое же требование было записано и в завещании.

– Я не могу нарушить клятву, которую дал родственнику моей жены, – сказал Гаврила Леониду Павловичу, когда тот уговаривал его продать картины за большую сумму.

Но этот человек не для того приехал из такой дали, чтобы возвратиться ни с чем.

– Ладно, Гаврила, я прекрасно знаю, о чем ты думаешь. Давай серьезно, по-мужски обсудим все, – Леонид Павлович встал и, прохаживаясь по маленькой комнате тяжелыми шагами, обдумывал, с чего начать.

Гаврила чувствовал себя не совсем уютно. Терзали его смутные подозрения, что Тобольский действительно знает о тайном желании Гаврилы попасть ко двору, потихоньку утвердиться при нем и стать продолжателем знаменитого рода своей жены.

– Ну, говори, – наконец выдавил из себя Гаврила.

Леонид Павлович будто сейчас заметил, в каком жилище он находится. Он оглянулся вокруг, внимательно рассматривая нехитрую обстановку купеческого дома, хозяин которого совсем недавно выбился из мастеровых-краснодеревщиков во владельца мастерских и торговца своими же собственными изделиями, и с некоторой брезгливостью и недовольством обошел стол, придвинул крепкую, искусно сделанную лавку к столу и сел.

– Как ты знаешь, Гаврила, человек я при дворе не последний, и могу тебе и семейству твоему помочь в восстановлении доброй фамилии твоей супруги, так что дети твои будут уважаемыми и почитаемыми людьми в свете. А более того – у меня остановился посол Вюртемберга. Так вот в чем дело-то. Посол этот, Фредерик фон Барнет, ищет мастеровых для перенятия, так сказать, опыта. Но! Но все это, я тебя предупреждаю, очень конфиденциально. И если ты согласишься оказать ему эту услугу, поверь, в долгу он не останется.

– А что ж мне проку от посла этого?! – спросил Гаврила.

– Польза тебе будет от меня! Коли с картинами договоримся, так и с послом тебя познакомлю, а уж у него тебе и твоим детям есть чему поучиться!

– О картинах речи не может быть! – властно заявил Гаврила.

– А ты не торопись с ответом, я ж тебя не продавать их прошу, – заметно лукавя, ответствовал Леонид Павлович.

– А что ж?! – удивился Гаврила.

Тобольский присел и, подвинувшись поближе, заглянул Гавриле прямо в глаза, потом оглянулся и, убедившись, что никто за ними не подсматривает, произнес:

– Ты их подари музею моему… Не торопись, не торопись, – предупредил он Гаврилу, видя как тот встрепенулся, услышав такое. – Во-первых, ты сделаешь благородный жест, о котором узнают многие, во-вторых, я познакомлю тебя с нужными людьми, а в третьих, мы подпишем бумагу, где сказано, что ежели я не выполню таких-то и таких-то условий, ты вернешь картины себе, – теряя терпение объяснял Тобольский.

– Да уж, у вас возьмешь обратно! – недоверчиво произнес Гаврила.

– Слово дворянина! – хлопнул себя кулаком в грудь Тобольский.

– Я подумаю, – вздохнув, посулил Гаврила. Им обоим уже достаточно надоел этот разговор. Они разошлись, пообещав друг другу встретиться через неделю.

В порядочности слов и поступков Тобольского еще никому не приходилось сомневаться, и наутро следующего дня, поговорив о сделке с семьей, Гаврила решился.

– О детях надо думать, – сказала Варвара, перемывая посуду после ужина.

– Да-а, – протянул Гаврила. О клятве, которую он дал умирающему, никто не хотел вспоминать.

– Но, как же… – начал было Гаврила, но жена его остановила:

– Они обо мне столько лет не вспоминали, отец с матерью в немилости из-за них сгинули, а теперь хотят, чтобы я их требования безумные выполняла! Ну уж нет! Думаю, Бог на меня не обидится, а больше мне не перед кем оправдываться! Тем более, что не продаем мы их, а по необходимости…

– И по доброте душевной дарите музею Тобольского! – закончила Вероника, услышавшая разговор родителей и решившая тоже принять участие в этом нелегком для них выборе.

За ней пришел Сергей и молча уселся на лавку в ожидании дальнейшего развития событий.

– А тебе чего? – буркнул Гаврила, насупив брови.

– Умный человек этот Тобольский. И ты себя обманутым не чувствуешь, и его не обидишь. У него, похоже, большая своя выгода во всем этом есть. Думаю, отец, тебе надо прислушаться к его советам и поступить именно так, как он предложил. Вот видишь, как он все обставил: ему выгода, а нам польза, да уже хотя бы от того же посла… – сказал Сергей.

Гаврила лишь вздохнул и ничего не ответил. Отрицать – значит врать самому себе, согласиться с Сергеем – изменить своему уже сложившемуся мнению о нем. Недоволен он был средним сыном, считал его бездельником, пустоголовым, так как не лежали у парня руки к тому делу, каким из поколения в поколение занимались мужчины-Юзовы. Теперь-то он начал понимать, что, видимо, в материнскую ветвь Сережка пошел. Поговорить-то он любит, и все у него так уж складно получается…

Все так и произошло, как уговаривались. Тобольский устроил выставку картин, на которой восхвалял семью Юзовых, где к месту представил и Перстневых, о которых знало общество. Недвусмысленно дал понять, что отныне он им покровительствует.

Юзовы держались на выставке сдержанно и с достоинством, отчего многие прониклись к ним уважением.

– А это князь Белгородов, – познакомил Тобольский Гаврилу еще с одним нужным человеком.

– Очень приятно, – отозвался князь.

– Вдвойне, – пожав сухую руку князя, ответил Гаврила.

– Я слышал, что вы выставили не всю коллекцию картин вашего родственника, – как бы между прочим поинтересовался Белгородов. Он тоже, как и Тобольский, был крайне заинтересован в приобретении картин.

– Да, это так. Некоторые из них я хочу продать, – ответил Гаврила и отошел к сыну, который был занят разговором с Тобольским.

– Ну что ж, вы все правильно делаете, некоторые семьи уже хотят знакомство с вами тесное иметь, и это, честно говоря, из-за моего благорасположения к вам. Вот уж и князь заинтересовался, – заметил Тобольский.

Позже, когда устраивался прием во дворце, именно здесь и познакомился Сергей с Екатериной Лиговской. Тобольский с помощью посла Вюртемберга Фредерика фон Барнета устроил выставку в одном из малых дворцовых залов, где и столкнулись двое молодых людей в первый раз.

* * *

…Раньше ему никогда не встречались такие женщины. Это и не удивительно. В семье на первом месте было ремесло. И старший брат Евдоким, и маленькая сестрица Вероника уже с малых лет были привязаны к делу.

Евдоким, получив ранние уроки плотничества в семейной артели, уже был опытным мастером, а сестрица, с детства не выпускавшая из рук кисти, умело разукрашивала деревянные изделия, изготавливаемые плотниками.