Глава 4

Димка, прекрасно знавший и Ярослава, и своего шального брата, никак не ожидал, что они так быстро поладят. Юрий был весьма привередлив, и сразу предупредил Димку, что никогда не свяжется с Ярославом, если тот будет похож на тех разбалованных боярских сынков, с которыми он привык иметь дело.

Гордый Ярослав, в свою очередь, несмотря на свое весьма и весьма шаткое положение, плюнув на все, мог, не принимая ничьей помощи, отправиться пешком, стоило Юрию обмолвиться парой неосторожных слов.

Однако, желая помочь другу, Димка даже рискнул поспорить с Юрием, что Фатееву не придется разочароваться в Ярыше. Хорошо зная своего брата, Ефимов был уверен: если только Ярослав придется по душе Юрию, Фатеев не станет лгать, желая выиграть спор. Но Дмитрий знал и другое: понравиться Юрию мог далеко не каждый.

Теперь, же, когда знакомство состоялось, Димка облегченно вздохнул. Юрка, конечно, поначалу всласть поиздевается над Ярославом, зато Евсееву можно больше не переживать. Ярослав не только спасется от преследований Салтыкова, но за всю его дальнейшую судьбу можно теперь быть спокойным.

Поскольку Юрий собирался погостить у брата всего два дня, то Ярославу спешно пришлось собираться в дорогу. Коня, из-за которого болела голова и у Ярыша, и у Димки, без труда достал Юрий, с остальным помог сам Димка, и на следующий день, задолго до рассвета, решено было отправляться в путь.

Ярослав в ночь перед отъездом долго не мог уснуть, все ворочался и, забывшись всего на два-три часа, пробудился, когда июньское небо только-только начинало сереть. В столь ранний час спали даже собаки, потому Евсеев, никого и ничего не опасаясь, наверное, в первый или во второй раз за последние дни вышел на улицу.

Полной грудью вдыхая по-утреннему свежий воздух, Ярослав вглядывался в далекое небо, словно спрашивая, что же на этот раз уготовила ему судьба, не жаловавшая его в последнее время. Не то чтобы он опасался новых бед – ничего, кроме жизни, остаться без которой Ярослав боялся меньше всего, у него не осталось.

На этот раз его беспокоило другое: предстоит ли когда-нибудь вернуться в родные места, или уже никогда не суждено ему услышать колокольный звон, взглянуть на ослепительные золотые купола славившегося своими церквями Углича.

Привыкнув просыпаться рано, Евсеев каждое утро встречал вместе с перезвоном множества колоколов и колокольчиков, на разный лад оповещавших о наступлении утра. Из казавшегося многим угличанам единого звука Ярослав безошибочно мог выделить голос любого из них, сказать, в какой церкви зазевался сегодня звонарь, а где проявил излишнее тщание.

Пробудившись в этот день гораздо раньше обычного, Евсеев чувствовал себя как-то неуютно, и, когда наконец послышались первые звуки никогда не надоедавшей мелодии, Ярослав понял, чего же ему так не хватало.

В последний раз в лучах восходящего солнца слушая перезвон сотен колоколов, Ярослав, плача, прощался с ними, словно со старыми друзьями. Когда же, завершая утренний перезвон, зазвучал последний колокол, Ярослав, утирая слезы, сам себе дал зарок:

«Я вернусь, – думал он, – я обязательно вернусь, и отомщу всем тем, кто лишил меня даже этой маленькой радости».

Размышления Ярослава прервал взявшийся, словно из ниоткуда, Димка:

– Ярыш, ну где ты пропадаешь? Я чуть было Ульяну не прибил, а ты тут прогуливаешься?

– За что ты ее чуть не прибил? – поинтересовался Ярослав.

– За что, за что… Пропал неизвестно куда, так грешным делом бог знает что подумаешь…

– Ладно, не бурчи, – тайком утирая не успевшие высохнуть слезы, сказал Ярослав, – иду.

Димка, в глубине души не желавший расставаться с товарищем, словно побитый пес, засеменил назад, и за ним с таким же тяжелым сердцем поплелся Ярослав. Сборы были недолгими, и уже через каких-то десять-пятнадцать минут Юрий и Ярослав стояли у запряженных лошадей.

Прощание было коротким: не желая выдавать Евсеева, Юрий настоял на том, чтобы его никто не провожал, кроме Димки. Фатеев, несмотря на раннюю побудку, выглядел свежим, и, казалось, отправлялся не в дальний путь, а на пирушку к соседу, Ярослав казался то ли безразличным, то ли так хорошо себя держал в руках, и только один Димка заметно нервничал.

Юрий, не желая, чтобы между друзьями повисло тягостное молчание, поговорил еще немного с Дмитрием, а затем были сказаны обычные в таких случаях напутствия. Когда же запас пожеланий иссяк, Ярослав, до сих пор молчавший, крепко обнимая на прощание друга, наконец сказал:

– Я вернусь, Дмитрий, я обязательно вернусь, попомни мое слово.

– Дай Бог, Ярыш, – дрогнувшим голосом ответил Димка.

Ярослав, покидая единственного дорогого человека, едва сдерживал слезы, оттого так поспешно сел на коня и вместе с Юрием пустил его галопом, желая, чтобы ветер побыстрее скрыл следы его слабости.

Димка долго глядел вслед брату и другу, и пока оседало поднятое ими облако пыли, все размышлял о том, сведет ли их судьба еще когда-нибудь или нет. И хотя Ефимов был знаком с Ярославом от силы год, да и виделись они не так уж часто, за это время они успели так крепко сдружиться, что теперь Димке было искренне жаль, что они столь быстро расстались.

«А ведь Ярыш упрямый, – посетила вдруг Дмитрия неожиданная мысль, – если уж он что обещал, то обязательно выполнит. Значит, непременно свидимся, если только Ярослав башки своей не потеряет».

Тем временем, пока Дмитрий оставался наедине со своими сожалениями, за спинами Ярослава и Юрия уже давно скрылись из вида стены Углича, и вскоре они пустили коней шагом.

Еще некоторое время Юрий и Ярослав ехали молча, а потом, когда июньское солнце растопило утреннюю прохладу, между попутчиками тоже установились теплые отношения.

Юрий, хотя и знал о Евсееве многое от Дмитрия, невзначай поинтересовался его прошлым. Нельзя сказать, что с великой охотой, очень кратко, многого не договаривая, Ярослав рассказал Фатееву о своей судьбе. Однако Юрий, прекрасно понимая состояние Евсеева, умело повел беседу, и не желавший откровенничать Ярыш все-таки разговорился.

– Скажи, Ярослав, а ты на самом деле хотел бы вернуться в Углич? – спросил Фатеев у своего попутчика.

– Хотел бы, – ответил Ярослав.

– А если не удастся?

– Рано или поздно все равно удастся, – уверенно сказал Ярыш.

– Неужто у тебя здесь еще кто-то остался?

– Не кто-то, – усмехнулся Ярослав, – а что-то, – и, глядя на удивленное лицо Фатеева, добавил: – Должок у меня здесь есть, и я не могу оставить его неоплаченным.

– Давай оплатим его сейчас, – прикинулся непонимающим Юрий, – ведь нам с тобой еще не один день вместе хлеб да соль делить, зачем же ты будешь в такую даль возвращаться?

– Не денежный это долг, да и не позволю я, чтобы мои долги кто-то другой оплачивал, – холодно ответил Евсеев.

– Так почему ты медлишь? – поддел Ярослава Юрий. – Еще не поздно вернуться, сполна воздать обидчику по заслугам.

Ярослав покраснел. На самом деле, а почему бы и нет? Однако над желанием отомстить все-таки одержал верх здравый смысл.

– Неужто ты один с половиной города тягаться можешь? – пытаясь противостоять напору Юрия, спросил Ярыш.

– Конечно, если только подумать вначале хорошенько. Знаешь, что я тебе скажу: я ведь, когда тебя в услужение взял, в слуге-то и не нуждался вовсе.

Ярослав от удивления даже остановил коня.

– Я человек вольный, – словно не замечая, продолжал Фатеев, – и не в моих правилах принуждать людей. Всегда я мыслил широко и поступал согласно своим мыслям, и тебе советую делать так же. А коли не по зубам тебе бороться чуть ли не со всем светом, думающим не так, значит, не будет у нас с тобой ни дружбы, ни службы.

Юрий верно рассчитал: Ярослава задели за живое слова Фатеева. Вспыхнув, он довольно резко от ветил:

– По-твоему выходит, что надо рубить головы всем, кто с тобой не согласен?

– По-моему, – передразнивая Ярослава, заметил Юрий, – нужно всегда делать то, что считаешь нужным, и если кто-то будет этому препятствовать, отстаивать, неважно, словом или делом, подкупом или мечом, твое право поступать так, как тебе хочется.

Ярослав не привык к таким речам, но после пережитого такой взгляд на мир казался ему довольно заманчивым. Задумавшись, Евсеев вдруг очень ясно представил, какова будет его жизнь, если ему никогда больше не придется поступать, оглядываясь на кого-то, скрывать свои думы, все время чего-то опасаясь, и от этих мыслей Ярославу стало легко-легко, словно у него с плеч сняли целый пуд.

Пока Евсеев обдумывал сказанное попутчиком, Фатеев с улыбкой наблюдал за его меняющимся лицом. И хотя Ярослав так ничего и не ответил Юрию, Фатеев догадался, что его слова упали на благодатную почву, и пусть не сейчас, но очень скоро Ярослав согласится с ним.

Пока продолжался путь, беседы Юрия и Ярослава почти не прекращались, и действительно, постепенно, день за днем, яд Фатеевых речей проникал Ярославу в самую душу. Чем дольше слушал Ярослав Юрия, тем больше ему казалось, что он прав, прав во всем – от начала до конца, и вскоре уже открыто поддерживал Фатеева.

Евсеева, ставшего понимать этого странного человека, больше не настораживал пронзительный взгляд его стальных глаз, и странное чувство, сродни тому, которое испытываешь вблизи связанного, но от того не утерявшего своей свирепости хищника, которое поначалу возникало у Ярослава, наконец пропало.

Глава 5

Никогда не бывавший за пределами Углича, Ярослав за все время пути так и не догадался, что они едут отнюдь не в Москву. Конечно, немало этому способствовал Юрий, всегда сам разговаривавший со всеми людьми, с которыми по разным причинам приходилось иметь дело. Однако когда путники достигли широкого распутья, Фатеев свернул вовсе не на самую широкую и укатанную дорогу, которая, как можно было догадаться по ее виду, могла вести только в столицу.

За все время пути Ярослав так ни разу и не почувствовал себя слугой Юрия, но, несмотря на это, Евсеев никогда не смел перечить Фатееву, если, конечно, дело касалось только того, как Ярославу поступать и что кому говорить в дороге.

Так же и на этот раз, несмотря на свои сомнения, Ярослав не собирался ничего говорить Юрию, но тот первым затронул волновавшую Евсеева тему.

– Слушай, Ярослав, а ведь эта дорога не в Москву ведет, – сказал он Ярышу, притормаживая коня.

Евсеев воспринял эту новость молча, как будто она его не касалась.

– Я уже говорил тебе, – продолжал Фатеев, – что не в качестве слуги взял тебя с собой. Ты не думай, что ослышался: у меня на твой счет задумка была, еще когда у Димки тебя в первый раз увидел.

Ярослав по-прежнему молча взирал на Фатеева, ожидая дальнейших разъяснений.

– Знаешь, Ярослав, а я ведь вовсе не Московский боярин, как, наверное, тебе говорил Димка, и зовут меня вовсе не Юрий Фатеев.

Евсеев, наслушавшись от Юрия многих странных речей, нисколько не удивился.

– А какое это имеет значение? – спросил он, и, как ни странно, пришлось поражаться не Евсееву, но Фатееву. Юрий долго смеялся – он даже не подозревал, что его ученик окажется таким способным и обставит учителя.

– Это и впрямь не имеет никакого значения, если ты никогда не слышал моего имени. В тех местах, куда я сейчас собираюсь направиться, имя Герасим Евангелик знакомо каждому.

Ярослав напряг память, но так ничего связанного с этим именем и не смог припомнить.

– Так значит, это и есть твое настоящее имя? Мне оно ничего не говорит… Но почему ты его скрываешь?

– И вряд ли оно могло быть тебе известно. Не подумай, что хвалюсь, но большинство казаков, да и не только, оно приводит в трепет. Там, в Запорожье, у меня под началом состоят самые отчаянные во всей округе головы, и, уж поверь, очень многие люди желали бы продырявить мою башку или вонзить нож под сердце. Вот потому-то, находясь в незнакомых землях, я на всякий случай осторожничаю.

И, дав попутчику время поразмыслить над сказанным, Юрий, оказавшийся Герасимом, продолжил:

– Вот почему еще у Димки я предупреждал, что мне нужен малый не робкого десятка. И когда говорил, что слуга мне нужен, имел в виду, что было бы неплохо иметь еще одного удальца под своим началом.

Однако Ярослав по-прежнему никак не реагировал на все слова Герасима, и потому Евангелик, уже решивший за Ярослава, что тот пополнит ряды его банды, на миг усомнился в том, что Евсеев примет его предложение.

Банда Герасима в последнее время потерпела значительный урон: в последней стычке погибло около десяти человек, людей не хватало, и потому Герасим не прочь был принять под свое крыло пару сорвиголов.

Конечно, Евсеев был очень молод, мало повидал на своем веку, но нрав у него был еще тот. К тому же Герасим сразу заметил, что решительный Ярослав, обладавший редкостной настойчивостью, не имел никаких привязанностей, был зол на весь белый свет, а, кроме того, нисколько не дорожил собственной жизнью.

Из Ярослава, по всем наметкам Герасима, должен выйти лихой казак, да и неплохо иметь в своем подчинении человека, который чем-то тебе обязан.

Рассуждая таким образом, Герасим вовсе не хотел, чтобы все его старания пошли насмарку, оттого, зная нрав Ярослава, решил в очередной раз усомниться в его способностях, возможно, таким образом лишив Евсеева терзавших его сомнений.

– Конечно, не всякий выдерживает казацкую жизнь, и никто не сможет за тебя ручаться, будет ли тебе она под силу. Так что если чувствуешь, что не по Сеньке шапка, развернем коней, отправимся в Москву, а там, так и быть, раз обещал я Дмитрию пристроить тебя, то сдержу свое слово.

В точку попал Герасим: едва он договорил фразу, как возмущенный Ярыш, даже не подумав, согласился, лишь бы у Герасима не было и в мыслях, что он струсил.

– А с чего ты взял, что не по Сеньке шапка? Я ведь еще и не примерял ее, – резко ответил Евсеев.

– Не тебе одному предлагал я быть моим слугою, – усмехнулся Герасим, – и ты не будешь единственным, кто отказался быть под моим начальством.

Ярослав, подумав, что Герасим уже уверен в том, что услышит в ответ, разозлился.

– Не знаю, кому ты делал такие предложения, но я, никогда не скрывая своей фамилии, – в ответ пытаясь поддеть Герасима, ответил Ярослав, – ни разу не посрамил свой род, испугавшись трудностей.

Герасим, ожидая от вспыльчивого Ярослава чего-нибудь и похлеще, даже порадовался таким словам.

– Ну что ж, славный потомок Евсеевых, – делая вид, будто немного обижен, – ответил Герасим, – посмотрим, как у тебя пойдет дело. А если не приживешься среди моих соколов, то собственноручно выпорю тебя.

– А если приживусь? Мне на тебя руку поднимать?

– А если приживешься да окажешься удальцом, я тебе в подчинение отряд отдам. Идет?

– Идет, – согласился Ярослав, и оба товарища стеганули коней, решив поторопиться.

Немало еще пришлось помучиться в пути Ярославу и Герасиму, и с каждым днем Евангелик все больше и больше убеждался в том, что он не ошибся насчет Евсеева. Ярослав, несмотря на то что был младшим сыном и потому, вполне возможно, балованным ребенком, ни разу не пожаловался на какие-то трудности, даже тогда, когда туго приходилось отличавшемуся завидной выносливостью Герасиму, так что вскоре Евангелик даже зауважал Ярослава.

Евсеев же не только из упрямства проявил столько выдержки: если раньше на него все-таки давила не определенность, то теперь, когда его судьба стала ясна, Ярыш ощущал себя во много раз увереннее. И отношения Ярослава с Герасимом стали во много раз лучше: поняв, кто же такой этот странный человек на самом деле, Евсеев отправил куда подальше всю свою подозрительность и недоверие.

Несмотря на то что Ярослав никогда и носа не высовывал дальше Углича, прелесть новизны для него пропала слишком быстро. Казавшиеся поначалу такими удивительно незнакомыми и разными города, селения, дороги и необозримые Российские дали вскоре стали казаться до странного похожими, и позже Евсеев стал путаться, а порой и просто забывать, где именно и что он видел.

Ярыш давно сбился со счету, какой день они находились в пути, и когда ему уже стало казаться, что скоро он срастется со своим конем, Евангелик торжественно сообщил попутчику, что их путь почти закончен. Евсеев сначала даже не поверил Герасиму: ни одна травинка, ни один кустик ничем не выдавали близкое присутствие людей, и конца и края не было этой узкой тропе, по которой, казалось, очень давно не ступала нога человека.

Однако эта самая незаметная тропа неожиданно для Ярослава повернула, и оба путника оказались на берегу небольшой речушки, по всей видимости, неглубокой. И, действительно, нисколько не озадачившись, Герасим резво спрыгнул и, взяв коня за узду, потянул упиравшееся животное в воду. Ярослав взмок, прежде чем ему удалось повторить то, что с такой легкостью проделал его товарищ, и оба наконец оказались на противоположном берегу.

Евангелик не стал запрыгивать на коня, Ярыш сделал то же самое, и, следуя всем изгибам тропинки, оба путника, утомленные, грязные, мокрые, ведя рядом с собой коней, пешком вошли в скрытое пригорком поселение.

Хотя и многое успел повидать Ярослав, однако на этот раз ему немало пришлось удивиться. Не то чтобы вид этих убогих хибар казался ему странным… Нет, такое Евсееву и в страшном сне не могло присниться. Жилища, которые и избами-то совестно было назвать, тесно лепились друг к другу в полнейшем беспорядке, словно ставивший их человек то ли никогда не просыхал, то ли в глубоком детстве упал с коня, да так с тех пор и не пришел в себя.