Цитаты из книги «Женский чеченский дневник»

чистое полотенце, отбивные. Замерзая у открытой форточки, Наташа думала о том, что соседка была права, когда не спросила. Зачем ей знать? Зачем впускать в себя то, что может нарушить течение ее спокойной, всегда одинаковой жизни? Содержимое своего сосуда нужно носить только в себе. А когда наступит лето и растопит его, нужно стараться не расплескать его по общей кухне.

Сойдя с поезда в Москве, она сделала глубокий вдох. Наташа была преисполнена осознанием собственной значимости. Сейчас она тут все перевернет. Ее сумка была преисполнена значимости – в ней лежали картинки, с помощью которых она совершит свой переворот. Она вошла грязная в метро. «Я вам всем еще покажу, – думала она, – вы перестанете спать с открытыми глазами». В общаге соседка готовила отбивные. Скоро со смены должен вернуться ее муж. Наташа приехала некстати и не ко времени. – Не занимай ванну надолго, – сказала соседка, и в голосе ее отчетливо послышался молоточек – она пока его только подняла, ударять не собирается, но если придется – так ошметки полетят. Наташа курила у окна своей маленькой комнаты. В трениках, с полотенцем на голове. Можно открыть форточку и выдохнуть в него струю дыма. Можно курить. Можно вот так стоять у окна с чистой головой и ничего не бояться. Ее не было около месяца. Она явилась и запылилась, но соседке не интересно, где она была, что видела. Ее интересует только одно – муж и отбивные. Наташа открыла форточку, вдохнула сухой морозный воздух. Эмоции – свои и чужие – в ней успокоились, будто затянулись тонкой корочкой льда. Пенка осела, скоро содержимое ее сосуда окончательно замерзнет и превратится в один неподвижный кусок льда. Вот он секрет выздоровления – если рана не заживает, ее надо заморозить.

Она приняла мысль о том, что может погибнуть, и от этого ей стало легче. Странная штука, думала она, когда ты надеешься, что не умрешь, что у тебя еще будут рассветы и закаты без конца, то тебе очень страшно, ты дрожишь от одной только мысли о смерти. Но стоит тебе внутренне подготовить себя к тому, что сейчас или завтра тебя может не стать, не на словах, не бравируя, а

пили, подставив ладонь под струю воды, и только потом начинали заполнять принесенные с собой пластиковые бутылки, ведра, канистры. Набрав их до краев, они отходили, пили еще, а потом выливали воду на себя сверху и снова вставали в конец очереди.

К колонне подъехала цистерна с водой. Жажда всех перемешала и превратила просто в толпу людей, которым очень хотелось пить. В свете фар они выстроились в очередь к цистерне. На небе не было ни луны, ни звезд. Наташа могла бы не есть еще день или два – отснятые утром картинки убили аппетит. Но жажда высушила все внутри. И перед этой жаждой все были равны – волки и овцы, простые буденновские рабочие и московские депутаты, мужчины и немногочисленные женщины. Они

– И много кур? – Так пять же! – Вы сидите в подвале и каждый день рискуете жизнью ради пяти кур? – удивилась Наташа. Поев яичницу, она решила, что это ей – человеку из другого мира – не понять ценности кур. Они, между прочим, несут яйца, кормят своих хозяев оранжевой яичницей. Когда война, смерть, голод и безработица, ценностью может стать и одна курица – все зависит от обстоятельств.

Наташа ночевала в доме, в котором жила небольшая семья – муж с женой, двухлетняя дочь и старая бабушка, которая уже не вставала с постели, прела под стеганым одеялом. Вечер был тихим. Молодая хозяйка принесла десяток яиц и приготовила на ужин оранжевую яичницу. – Яйца свои, – похвасталась она, – желтки у них яркие, не то что бледные магазинные. – Почему вы отсюда не уедете? – спросила Наташа. – Куда мы поедем? У нас тут хозяйство – куры…

– Да ну вас на фиг, – сказала она и вернулась к водителю-чеченцу. Когда они подъехали к комендатуре, у входа стоял их автобус, а рядом с ним – в казацких штанах с широкой красной полоской по бокам Косов. – Наташа! Ну, вы где ходите?! Иди сюда! – замахал он ей. – Нам сказали, автобус уехал! Мы поехали вас догонять! – А где француз? – Он сказал, что без каски и бронежилета не поедет. – О-о-о-т сволочь! О-о-о-т сволочь! Трусливая его французская душа! Давай, заходи в автобус. Сейчас тронемся.

Столько раз такие машины проезжали мимо нее, когда она – грязная, уставшая и голодная – голосовала на дороге. Бронированная машина остановилась прямо перед ними. Из нее высунулся иностранец в красной куртке и затараторил на французском. – Смотри-ка, – сказала Наташа. – Своим останавливают. Как будто у этого француза на лбу написано – made in France. Иностранец из машины перевел для Наташи, что французский фоторепортер в Шали под обстрел не поедет – у него нет каски и бронежилета, одна только медицинская страховка. Он вернется в Назрань вместе с ними – с сотрудниками ОБСЕ, и для нее тоже найдется место в их машине.

– Все, автобус ушел, – сказали им в комендатуре. – И вы уезжайте – через два часа тут начнется обстрел. На той же машине они поехали догонять автобус. Не догнали. – Я дальше не поеду, – сказал водитель. – Мне нужно вернуться в Шали до обстрела. – Я поеду с вами, – решила Наташа. – Француз, ты едешь со мной? Там сейчас будет обстрел – тра-та-тата-та-та. Можно будет поснимать. Понял? Француз помотал головой. – Вот придурок, – огрызнулась Наташа – видала она таких. – Аккумуляторы свои забыл, а я из-за него съемку пропустила. Коз-зел вонючий…