Цитаты из книг автора «Марина Ахмедова»

Она не понимала, что и у смерти есть свои запреты. Что нельзя снимать ее в тот момент, когда она приходит за жизнью – нельзя снимать убийство, встречу смерти с

На войне они становились очень суеверными, потому что смерть всегда была рядом. А смерть – церемонна. Она не любит фамильярностей. Не любит, когда репортеры становятся папарацци – вдруг выскакивают из-за угла и ловят смерть объективом в самые ее интимные моменты. Не любит, когда снимают разверстые раны, гниение, лица трупов. Она не приходит с косой в низко надвинутом капюшоне – это все сказки. Смерть может быть красивой и, как знаменитости, хочет быть глянцевой на обложках, без сетки морщин и лишнего жира. Хочет быть молодой. Хочет, чтобы ее заретушировали и сняли вполоборота – так она выходит лучше, чем анфас. Нужно всего лишь найти правильный ракурс, который скроет ее недостатки.

– Какой-нибудь джигит увезет тебя в горы. Там за водой надо на родник ходить. Будешь ходить за водой. Кончится война, я свожу тебя в горы, если хочешь. Там у меня дед живет. Давно живет. Всю жизнь живет. Даже в Грозном ни разу не был. Там холодно бывает, потому что ветер. Хорошо одеваться надо.

– Ты такая красивая. Тебе нужно выйти замуж за чеченца. Ты хочешь выйти за чеченца? Он увезет тебя в горы. Ты там будешь жить. В горах весной красиво. Тебе нравятся горы? Там все белое, когда снег идет. Иногда так много снега выпадает. Ты была в горах зимой?

Басаев оторвал лоб от земли, выпрямился, открыл глаза, посмотрел на небо. Красное отразилось в его зрачках. Красное легло на его повязку. Пальцы отсчитывали молитвы. Он снова и снова прижимался к земле, демонстрируя свою покорность небу. О чем он молился? Кому он молился? Тому же Богу, которому Наташа ставила свечки? И Бог слышит его? Принимает его молитву? «Крык-крык-крык». Совершив намаз, Басаев еще какое-то время сидел на коленях, глядя на заходящее солнце, которое горящим шаром медленно скатывалось по небу вниз. Он сидел затопленный красным. Во ржи. А сзади была пропасть – там, где сейчас стояли автобусы. Пропасть, незаметная глазу, спиралью неизвестности затягивала их в себя все глубже и глубже.

Басаев оторвал лоб от земли, выпрямился, открыл глаза, посмотрел на небо. Красное отразилось в его зрачка

Солнце брызнуло на небо красным. Залило красным рожь. Отметило лоб Басаева красными бликами. Колосья тихо шумели, пригибаясь все ниже и будто бы тоже совершая свою молитву в то время суток, когда рожь, пшеница, овес, трава и цветы кланяются земле, готовясь ко сну. Только птицы еще поют на закате. Но не было их в этом поле – казалось, все живое разбегалось при появлении колонны. Лишь тонко звучали мошки и громко крыкал фотоаппарат.

Басаев слышал их, но не обернулся. Он выбрал место и сидел во ржи, лицом к солнцу, без панамы. Наташа подкралась сбоку. Басаев прислонился лбом к земле и застыл, перебирая пальцами четки, бормоча молитву, которой Наташе не было слышно. Она присела на корточки и боком придвигалась все ближе, пока не оказалась почти напротив него. В колосьях жужжали насекомые, крыкал Наташин фотоаппарат.

Тогда Наташа не понимала, что с каждым кадром умирает вместе с ними – этими живыми мертвецами. Но не сразу, как они, а постепенно – горе-то чужое, ей-то оно только пригрозило…

– Фотографируйте еще, – говорит женщина. Наташа фотографирует еще. – Пусть все посмотрят, – добавляет женщина, и в голосе ее нет ни боли, ни горечи. – Фотографируйте. Наташа фотографирует. Фотографирует. Фотографирует. А девочка плачет. А мать ей улыбается. – У меня убили отца, мать, брата, мужа, сына… – перечисляет она, буднично загибая пальцы, пальцев на всех не хватает. – Вот только дочка осталась.