От страшного поражения нам остались три песни, которые поют до сих пор, то есть более ста лет! Не часто такое бывает.
Это прежде всего знаменитый «Варяг»:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает…
Затем – на ту же тему неравной и доблестной битвы крейсера «Варяг»:
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской…
И наконец, «На сопках Маньчжурии» – в память погибших под Мукденом:
…Пусть гаолян
Вам навевает сны,
Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны…
Сражение под Мукденом (город в Китае четыре года до сражения принадлежал России) было выиграно японцами, но стоило огромного количества потерь с обеих сторон, так что, докладывая императору Японии об итогах сражения, командующий японскими войсками Ноги заплакал и просил у императора позволения совершить харакири (самоубийство).
После сокрушительного поражения России в войне с Японией – очень небольшим по сравнению с громадной Россией государством – будто снесло запруду.
Россию захлестнули крестьянские волнения. Осенью 1905 года, пишет один из лучших историков крестьянства В. П. Данилов в своей работе «Крестьянская революция в России», «крестьянское движение охватывало свыше половины Европейской России…». Но вот что важно: насилие со стороны крестьян было, но не было крови.
По всем свидетельствам – «людей не убивают», «полное отсутствие случаев насилия над личностью…» Жгли усадьбы, но не людей. В этом было важнейшее отличие этих событий от будущих – 1917-го и последующих лет.
В 1905 году в России развернулся террор, как сказали бы сегодня, экстремистского крыла революционеров. В основном это были члены Боевой организации партии социалистов-революционеров (эсеров). Они глубоко верили, что убийство большого количества людей, близких к власти, – самое верное средство улучшения жизни народа.
Известны слова молодого революционера Ивана Каляева: «Я верю в террор больше, чем во все парламенты мира».
4 февраля 1905 года он бомбой разорвал на куски московского генерал-губернатора – великого князя Сергея Александровича, родного дядю царя. И где?! В самом что ни на есть центре Москвы – в Кремле, на Ивановской площади. Это не было личным действием: Каляев взял на себя исполнение приговора, вынесенного его партией – эсеров. Он был членом ее Боевой организации, а она взяла на себя исполнение смертных приговоров.
Иван Каляев был членом Боевой организации партии эсеров, которая взяла на себя исполнение смертных приговоров
Каляева тут же схватили – он и не старался скрыться: это было обычно для террористов, готовых заплатить своей жизнью за возможность убить другого, вредного для России, по их мнению, человека.
В камеру к Каляеву приходила вдова убитого им князя – известная благородством души Елизавета Федоровна (вскоре ушедшая в монахини и погрузившаяся в благотворительную деятельность – помощь бедным и больным). Узнав, что Каляев верующий, княгиня подарила ему Евангелие и иконку, простила от имени мужа и уговаривала покаяться. Известно также, что после этого свидания княгиня просила помиловать убийцу своего мужа.
Елизавета Федоровна, вдова великого князя Сергея Александровича, принявшая после его гибели монашество, просила помиловать убийцу своего мужа
Его судили 5 апреля 1905 года. Перед вынесением приговора подсудимому, как положено – в отличие от будущих судов сталинского времени, – была предоставлена возможность сказать последнее слово. Оно было исполнено уверенности подсудимого в правоте своего поступка: «…Преследование всех культурных начинаний, закрытие просветительных обществ, гонения на бедняков-евреев… преследование всех протестующих против современного строя – вот в какого рода деяниях выражалась роль убитого как маленького самодержца Москвы».
Особо выделил Каляев его личное влияние на царя. «Дядя и друг государев» выступает здесь как наиболее беспощадный и неуклонный представитель династии.
«Мое предприятие окончилось успехом. И таким же успехом увенчается, несмотря на все препятствия, и деятельность моей партии, ставящей себе великие и исторические задачи. Я твердо верю в это – я вижу грядущую свободу возрожденной к новой жизни трудовой народной России.
И я рад, я горд возможностью умереть за нее с сознанием исполненного долга.
Я счастлив вашим приговором, надеюсь, что вы решитесь его исполнить надо мной так же открыто и всенародно, как я исполнил приговор партии социалистов-революционеров. Учитесь смотреть прямо в глаза надвигающейся революции».
В одном из последних писем к матери Каляев писал: «…Состояние моего духа неизменно! Я счастлив сознанием, что поступил так, как этого требовал мой долг. Я сохранил в чистоте мою совесть и не нарушил целости моих убеждений».
Невозможно не отдать должное самообладанию молодого революционера перед лицом неминуемой смерти. Большевики, в отличие от эсеров, на смертельный риск не шли – их вождь готовил членов своей партии убивать только других. Причем безнаказанно, в отличие от народовольцев и эсеров, без всякого риска. Но об этом – позже.
…Открытой и всенародной смерти, на которую надеялся Каляев, ему не было суждено. Он не знал, что после реакции народных масс на зрелище публичной казни народовольцев, когда петля прилюдно захлестнулась на нежной девичьей шее ровесницы Каляева Софьи Перовской и толпа сочувственно ахнула, власть приняла решение не проводить публичных казней.
9 мая Каляева привезли на полицейском пароходе в Шлиссельбург – мрачную крепость. В камере он попросил бумагу и перо. Почти весь этот день он писал, но рвал исписанные листки. И уцелели только слова, сказанные Петром I перед Полтавской битвой: «А о Петре ведайте, не дорога ему жизнь, была бы счастлива Россия».
…Прокурор сделал восемь попыток убедить Каляева написать прошение о помиловании – и каждый раз слышал от него категоричное «нет!».
На эшафот Каляев поднимался твердым, уверенным шагом, крест целовать отказался. Его повесили во дворе Шлиссельбургской крепости. Без свидетелей.
На месте гибели князя (ради точности упомянем, что он уже месяц как не был градоначальником, но командовал Московским военным округом) через три года был установлен памятник-крест (по проекту знаменитого художника Васнецова). 1 мая 1918 года, через полгода после Октябрьского переворота и установления в России «советской» власти (почему ставлю это слово в кавычки, скажу коротко – на самом деле власть в нашей стране никогда не принадлежала Советам), крест был снесен. Причем в сносе непосредственно участвовал Ленин. 4 мая 2017 года, то есть совсем недавно, памятник-крест вновь был открыт.
В 1924 году одну из московских улиц назвали Каляевской. Но вскоре после конца «советской» власти – 13 апреля 1992 года – было принято решение Президиума Моссовета о возвращении исторических именований площадям и улицам Москвы. И Каляевская вновь стала Долгоруковской – в память о предшественнике погибшего князя на посту московского генерал-губернатора Владимире Андреевиче Долгорукове. Живет устойчивое мнение, что именно он был самым любимым из московских градоначальников (занимая этот пост четверть века). При нем завершили строительство храма Христа Спасителя и открылась Московская консерватория.
После исчезновения имени Каляева из названия улицы один из современных российских правительственных чиновников, воодушевленный такими переменами, предлагал назвать что-нибудь в Москве именем убитого князя… Но никаких заслуг, ради которых стоило это сделать, за ним, увы, не числится. Современники (включая родственников князя) единодушно отзывались о нем дурно, что, естественно, никак не означает, что его следовало разнести за это на куски бомбой на главной площади Кремля.
Владимир Андреевич Долгоруков занимал пост московского градоначальника четверть века
На похороны великого князя царь с царицей приехать не могли: вдова его, Елизавета Федоровна, родная сестра царицы, умоляла не ехать – боялась за их жизнь.
Таким образом, в 1905 году стараниями террористов Российская империя стала страной, по которой правящий в ней император уже не мог свободно передвигаться. С этим что-то надо было делать. Но что именно делать, никто не знал.
За один год – с 1906-го по 1907-й – революционеры убили 4 126 и ранили более четырех с половиной тысяч правительственных чиновников… Должность губернатора, вице-губернатора, градоначальника стала опасной для жизни.
В это критическое для российской власти время Николай II назначает Столыпина, известного своим умом и решительностью, премьер-министром.
До этого Столыпин побывал на нескольких важных должностях. Прибыв в Саратов в качестве губернатора, он в первый же день узнал, что в губернии полыхает бунт, и тут же выехал на место действия. Подъезжая, увидел толпу крестьян и впереди всех здорового парня с большой дубиной в руках. Тут Столыпин проявил два важных качества – несомненное личное мужество и глубинное знание своего народа, всего несколько десятков лет как освободившегося от веков крепостной зависимости. Не дожидаясь охраны, губернатор вышел из кареты и пошел прямо на толпу. На ходу он сбросил с плеч тяжелую, так называемую николаевскую шинель и кинул ее на руки парню с дубиной, приказав:
– Подержи!
Парень выронил дубину и подхватил барскую шинель… (То, что ни в коем случае не сделал бы, утверждаю со знанием дела, юноша с Северного Кавказа, где никогда не было крепостного права.)
А Столыпин заговорил с толпой и быстро сумел снять напряжение.
…Он стал премьером 8 июля 1906 года. И всего месяц с небольшим спустя, 12 августа 1906 года, в приемную в его дачном доме, где толпилось немало посетителей, вошли два человека с портфелями (революционеры-террористы) и с возгласами бросили в людей портфели с бомбами… 33 человека погибли, более 30 были ранены. Обвалился балкон второго этажа – с трехлетним сыном Столыпина, его няней и шестнадцатилетней дочерью премьера. Сын уцелел (хотя эсеры давно приговорили ребенка к смерти), его няня погибла, дочь премьера два года лежала с раздробленными ногами и навсегда осталась инвалидом.
Неделю спустя, 19 августа 1906 года, по общему решению императора и Столыпина, было принято Положение Совета министров о военно-полевых судах. Временно вводились особые суды: председатель и четыре члена суда – офицеры; предание суду – в течение суток после преступления. Приговор выносится в течение сорока восьми часов с начала процесса (не предполагалось ни прокурора, ни адвоката) и приводится в исполнение в течение двадцати четырех часов. Эти суды действовали до 20 апреля 1907 года. После этой даты их сменили суды с обычными процессуальными нормами. За семь с небольшим месяцев по их приговорам повесили и расстреляли (вешали штатских, расстреливали военных) 683 террориста.
Все это в высшей степени печально.
Но нельзя забывать два обстоятельства.
Первое: никто решительно не знал, каким путем можно остановить террор революционеров. А бездействовать было невозможно – погибало множество ни в чем неповинных людей: ведь на даче Столыпина целью революционеров было только его убийство, а сколько народу погибло, включая бедную няню его маленького сына…
И второе: смотря с чем сравнивать! Тогда сравнивать было не с чем – и количество виселиц, конечно, ужасало людей. Но – прошло тридцать с лишним лет. И уже не в России, а в Советском Союзе (его основатель обещал людям исключительно светлое будущее) за один день Сталин и Молотов подписали в несколько раз больше смертных приговоров, чем военно-полевые суды за семь с лишним месяцев…
И это еще не все. Общее количество смертных приговоров – 3173, подписанных Сталиным и его ближайшим подручным Молотовым за один день (и все эти люди были расстреляны – и впоследствии посмертно реабилитированы, то есть полностью оправданы: государство признало, что умертвило их зазря), превосходит число всех смертных приговоров, вынесенных в Российской империи военными судами (в обычных судах смертной казни не было – поясню это дальше) за девять лет – с 1905-го по 1913-й.
В годы столыпинского премьерства, повторю, никто не мог и вообразить себе такой человечьей мясорубки!
Вы, мои умные читатели (а я преподавала в школе и очень хорошо знаю, каким умным можно быть в девять-одиннадцать лет! А глупым остается тот, кому просто лень умнеть), теперь знаете точные и страшные цифры. И вам есть что сказать тому, кто при вас будет расхваливать Сталина – нередко просто потому, что Сталина любит его дорогая бабушка.
Виселицы глубоко возмущали людей. Лев Толстой и другие писатели обращались к царю и к самому Столыпину (а Толстой сражался вместе с отцом Столыпина в Крымской войне в 1852–1853 годах и впоследствии держал маленького Петра на коленях…) – просили остановить казни.
В статье «Не могу молчать!» Толстой писал: «…И нынче это что-то ужасное, для меня, по крайней мере, такое, что я не могу не то что молчать, не могу жить, как я жил, в общении с теми ужасными существами, которые делают эти дела. …Обращаюсь ко всем участникам непрестанно совершающихся под ложным названием закона преступлений, ко всем, начиная от возводящих на виселицу и надевающих колпаки и петли на людей-братьев… и до вас, двух главных скрытных палачей, своим попустительством участвующих во всех этих преступлениях: Петру Столыпину и Николаю Романову.
Опомнитесь, одумайтесь. Вспомните, кто вы, и поймите, что вы делаете. Ведь вы, прежде чем быть палачами, премьерами, царями, прежде всего люди и братья людей…» (Жившие в «советское» время поневоле задумаются, сколько месяцев или даже дней прожил бы Лев Толстой, напиши он такое Сталину.)
О проекте
О подписке