Цитаты из книг автора «Мариэтта Чудакова»

И мы с ним, худо-бедно отдавшие жизнь изучению русской литературы, долго говорили о том, что для обоих давно было азбучным: литература, если и учит, то отнюдь не формировать сильное государство, а – понимать жизнь. (Но объяснить это тому, кто затвердил, в силу особенностей воспитания и образования, иное, полагаю – невозможно. Зато можно – и просто необходимо – помешать «провести в жизнь» такой взгляд на место литературы в школе.)

Но человек, внимательно относящийся к языку, не может работать над заданием, сформулированным, так сказать, «не по-русски»! Посыл как в 17-томном академическом, так и в новейшем однотомном словаре Ожегова-Шведовой имеет помету «спец.». Это слово – из профессионального языка людей спорта и театра. И реагировать человеку, небезразличному к родному языку, на этот «посыл» оказалось возможным, лишь заменив его на «послание».

Приятно поражают определения, за которыми встает довольно стройная система воззрений на советское прошлое, чем не могут похвастаться сегодняшние авторы учебников истории. Да, пожалуй, и на современность такая барышня глядит трезвее многих поживших на свете мужчин: «Антисоветская агитация – любая агитация, не соответствующая политике государства, партии. Классовый враг: враг – это почти любой, ведущий отличный от общепринятого образ жизни. Красный уголок – место, посвященное Ленину, партии, Октябрю. Невыездной – по политическим причинам запретили выезжать за границу. Спекулянт – человек, перепродававший товары с наценкой».

Я от пятиклассниц ответа на этот вопрос вообще-то не ждала, потому что сегодня, когда все смешалось в доме Обломовых (это укоренившееся искажение цитаты мне нравится и я его использую – как проявление поэтики абсурда)

«Лучшее, что в нем есть, писатель отдает книгам – вот отчего книги его хороши, а жизнь дурна».

Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен; ……………………………… И меж детей ничтожных мира Быть может, всех ничтожней он.

Есть детский вопрос, который стесняются задавать литературоведы: почему поэт, начиная стихотворение, берет для него именно такой-то размер, а не иной? Как на все детские вопросы, на него очень трудно ответить. Первый напрашивающийся ответ будет такой: значит, в звучании каждого размера есть что-то, от природы имеющее ту или иную содержательную окраску – хотя бы самую неопределенную, чисто эмоциональную. Иными словами, связь между метром и смыслом есть связь органическая. Такой ответ не раз давали сами поэты: например, в начале пути новой русской поэзии – Ломоносов, в конце – Гумилев»

общее представление о силлабо-тонической системе русского стихосложения и о самых распространенных русских двухсложных (ямб и хорей) и трехсложных (амфибрахий, анапест, дактиль) размерах (или метрах – это, как известно, синонимы).

Не оставлять человека наедине со своими мыслями и впечатлениями, безостановочно обрабатывать его сознание – это, несомненно, оставленная нам в наследство черта советского типа общественных отношений, когда идеологическая обработка умов была важнейшей функцией власти

Пушкинская Татьяна во сне – потенциальная добыча гостей на сборище за столом Онегина (вполне соотносимых и с самой свитой Воланда, и с его гостями на балу). Только грозный возглас Онегина защищает ее: