Женька очнулся в каком-то непонятном месте. Над головой был белый с зеленой окаемкой круг, от которого расходились красные лучи. Круг светился. Болели бок и рука.
С трудом повернув голову, Женька обнаружил рядом с собой старика с коричневым лицом, редкой бороденкой и косыми глазами. На врача дед походил мало, на апостола Петра еще меньше. Старик был совсем голый, даже без трусов.
– Блин… – простонал Женька в отчаянии. – Все-таки эти уроды меня настигли.
Старик что-то сказал не по-русски. Женька не понял. Он помнил несколько слов по-английски, и на этом его познания в иностранных языках заканчивались.
Как ни странно, дед начал одеваться, не сделав ни малейшей попытки снасильничать парня. Потом приподнял Женьку и поднес к его губам глиняную плошку.
– Суу[1].
– Сам такой, – буркнул Женька.
В плошке была вода, холодная и чистая. Женька осушил ее в два глотка, и в голове наконец стало проясняться. Нет, это не рай. Для рая слишком жарко и рука болит. И не ад – в аду никто не поднесет холодной воды. Значит, он живой. Вывезли поди куда-то, чтобы с телом не возиться. Нет тела – нет дела.
Женька не слишком разбирался в географии, он вообще в школу ходил мало. Поэтому понятия не имел, могли его отвезти в какую-нибудь Магнолию… нет, «Магнолия» – это стрип-бар Углического. Монголия, во. Далеко ли Монголия от России? Наверное, рядом, потому что у них в детдоме Монгол был. Такой же, как этот дед – косоглазый и с желтой кожей.
Почему он подумал о Монголии? Потому что находился явно в чуме. В чумах еще чукчи живут, но тут слишком тепло для Чукотки.
На руку был наложен лубок из жесткой толстой кожи. Бок замотан тряпками. Надо же, а говорили, что удар в печень – смертельный. Видимо, промахнулся бородатый.
Женька попытался сесть, и дед тут же бросился к нему.
– Тэх, тэх[2], – закудахтал старик.
– Иди в задницу, – буркнул Женька и тут же взвизгнул от оплеухи. Не сильной, но обидной.
Старик охватил его лицо руками, прищурился так, что черные глаза стали почти щелочками, и прикоснулся лбом ко лбу Женьки.
– Будешь непотребно ругаться – буду бить, – прозвучало в голове у парня.
Женька никак не мог понять, как старик догадался. Хотя… экстрасенс, похоже. Телепат. Охре… Умереть не встать!
Ладно, понял. Лежать так лежать.
Но лежать все равно было стремно. Хотелось чем-то заняться. Книжку бы или телик, хотя откуда телик в чуме? Телефон остался в рюкзаке, жаль. От нечего делать ощупал себя. Дед явно его переодел. На Женьке мятая ветхая рубаха и широкие штаны, завязанные шнурком на талии. Блин, выходит, дед видел его голым. Капец!
Старик, к счастью, одетый, снова показался в поле видимости. Сунул под нос чашу, на этот раз с каким-то отваром. Женька выпил – терять-то все равно нечего. И так смертник. С травками, авось, побыстрее дело пойдет. Не успел даже мысли додумать – засосало во тьму.
Проснулся зверски голодным, учуял запах мяса. С мясом у Женьки были особые отношения. Он до безумия любил все мясное, а в детском доме кормили хоть и разнообразно, но правильно. Котлетки паровые, супчики. Колбасу, сосиски, просто жареное мясо почти не давали. А в самостоятельной жизни мясо и вовсе было недоступно, хлеба бы добыть и кефира – и то праздник.
Дед же сунул Женьке под нос настоящий мясной бульон, в котором плавали травки (куда ж без них) и крупные куски мяса. Рот затопило слюной.
Старик с удовольствием смотрел, как его пациент с жадностью хлюпает бульоном и вылавливает мясо пальцами. Хорошо. Он боялся, что чужак привык к чему-то более изысканному. Все же кожа белая, руки нежные, да и вообще… но чужак, кажется, тот еще дикарь. Хотя нет – отдает тарелку и ищет, обо что бы вытереть пальцы. Странный набор звуков незнакомого языка светится хорошо, правильно. Благодарность, причем от сердца. Шаман Аасор слов не понимал, но цвет их видел – это лучше, чем ничего.
Он отставил в сторону пустую миску, кинул раненому чистую тряпку, а потом стукнул себя в грудь и сказал:
– Кохтэ.
– Женя, – мгновенно ответил чужак, прижимая ладонь к груди.
– Йгуй[3], – покачал головой старик. – Аасор. Кохтэ.
Чужак захлопал светлыми глазами, явно растерявшись, скривил губы. Аасор подал ему руку, жестом предлагая встать. На чужеземце все заживало как на собаке. Страшная рана в боку затянулась на глазах. Конечно, тут и мазь Аасора помогла, и ритуал вливания силы. Но не обошлось и без высшего вмешательства. Впрочем, неудивительно. Незнакомец был настолько необычен, и одежда у него настолько странная, что сразу понятно – все не просто так.
Женька поднялся. В боку мимолетно кольнуло, и боль ушла, а рука не болела вовсе. Вышел вслед за стариком из чума, зажмурился от яркого солнца. Со всех сторон было небо. Он никогда не видел столько неба, да еще пронзительно-голубого, ясного. И воздух, воздух! Чистейший. Пахнет травами. Ни газов тебе выхлопных, ни мусорных куч. До города, видимо, далеко. Кругом поле с желтой сухой травой, только где-то в отдалении виднеется зелень. И чумы, похожие на тот, из которого он вышел.
– Кох, – сказал старик и обвел рукой вокруг. – Кох.
Потом ткнул себя в грудь:
– Кохтэ.
Ну тут и ежику понятно. Местность называется Кох, жители – кохтэ.
– Русский, – сказал Женька. – Рус.
– Рюс? – удивился старик. – Рюс!
– Аасор, – кивнул Женька, осклабившись, что должно было означать дружелюбие. Показал на себя. – Евгений. Рус.
– Дженна, – согласился старик.
– Евгений, – нахмурился Женька.
– Дженай, – поправился старик. Повертел головой, ткнул пальцем в чум. – Гэр.
– Гэр, – обрадовался Женька, теперь Дженай. – А это? – присел, дотронулся до земли.
– Дэлхий.
– Круто!
Старику Женькина любознательность явно нравилась. Он улыбался и называл все вокруг, пока Женька не почувствовал: еще немного – и голова взорвется. Осел на какой-то тюк, потирая виски, а потом удивленно повертел сломанной рукой. Работает ведь, чудеса! Все же он в раю. Старик поглядел на его восторженное лицо и фыркнул.
К чуму, то есть к гэру вприпрыжку подбежала смуглая узкоглазая девчонка лет восьми. На ней была красная рубаха с желтым поясом, из-под которой выглядывали пыльные босые ноги. Черные волосы девочки были заплетены в две косы и перевязаны кожаными шнурками с монетками. На лбу – расшитая бисером лента. Явно не простая девочка, дочь какого-то начальника. Девочка поставила на землю горшок, который принесла, и затрещала так быстро, что Женька заморгал. Не ребенок – сорока какая-то! Дед что-то тихо отвечал. Девочка спрашивала, лукаво поглядывая на Женьку. Дед сердился и махал руками, под конец и вовсе топнул ногой. Девчонка нисколько не испугалась, только засмеялась и убежала, а шаман взял горшок, заглянул внутрь и заулыбался. В горшке оказался плов, но не такой, как привык Женька. Сладкий. То есть мясо там тоже было, но еще и ягоды какие-то типа изюма. Просто потрясающе вкусно. Женька мгновенно проглотил свою порцию и уставился на деда так жалобно, что тот усмехнулся и подвинул к нему весь горшок. Женька не ломался, сожрал все, да еще пальцем протер.
К вечеру, почти на закате, снаружи раздались топот копыт и гортанные крики. Старик успокаивающе махнул рукой – свои, стало быть. Полог отодвинулся, в шатер вошел мужчина, некрупный, среднего роста. Узкие глаза, смуглое молодое лицо, красная туника с желтым поясом, бритые виски и черные волосы, завязанные хвостом на затылке.
У Женьки засвербело в затылке. Опасность! То, что перед ним кто-то вроде Углического, понятно сразу. Местный авторитет. Руки по локоть в крови. Держится по-хозяйски, но не выпендривается. Этакий ласковый убийца.
Ласковый убийца что-то сказал деду, показывая на Женьку рукой.
– Рюс, – ответил дед. – Дженай. Хуу[4].
– Рюс? – удивился мужчина и присел рядом с Женькой на корточки.
Протянул руку. Женька отпрянул. Мужчина засмеялся, показывая крупные белые зубы, а потом все равно дотронулся до коротко стриженных светло-русых волос. Приподнял подбородок, попытался раздвинуть губы. Женька натурально оскалился, зарычал, как волчонок. Мужчина снова расхохотался, хлопая себя ладонями по коленям.
– Йох, – произнес он. – Чонын сэтэл!
Встал, посмотрел на мальчика сверху вниз и что-то сказал деду.
Тот всплеснул руками, затараторил сердито, потом жестом велел Женьке встать и задрать рубаху. Мальчик осторожно приподнял ветхую одежду, обнажая впалый живот и повязку на боку. Старик быстро снял полосы ткани. Рана на боку уже зарубцевалась, и ткань вокруг нее хоть и была красная, зашитая грубыми нитками, но особо опасным это не выглядело. Гной не сочился. И вообще, казалось, что Женьку ткнули ножом не менее недели назад.
– Пей, – сказал Аасор сидевшему перед ним и отчаянно чесавшемуся неразумному ребенку. – Будем к духам взывать.
Ребенок его слов не понимал, но это пока. Внутри Дженая тоже есть дух. И если человека сложно и долго учить новому языку, то духи друг друга понимают без слов. Аасору никогда еще не приходилось творить такое колдовство, но он был рад, что сможет попробовать. Получится – отлично, нет – баня еще никому не повредила.
Для того чтобы сделать все правильно, пришлось звать на помощь воинов. Те прибежали быстро – еще бы, сам шаман зовет! – да еще просились мыться с ними, но Аасор сказал: «Обряд очищения от злых духов для чужака», – и они быстро передумали. Мало ли каких духов может изгнать из них шаман! Может, дух вожделения к женщине или дух соперничества, или старую ненависть, без которой многие не мыслили жизни. Этак выхолостят тебя, как мерина, и будешь всю жизнь думать только то, что тебе хан прикажет… Больно надо!
Юноши, весело перекрикиваясь и бросая любопытные взгляды на забившегося в самую темную часть шатра светлоглазого бледного мальчишку, вынесли подушки, одеяла, сундуки, сняли покрывала и рейки пола, занесли и поставили на землю большой котел, под которым развели огонь. В огонь положили булыжники. Потом старый шаман замахал руками, выгнал всех и плотно завесил вход. Начал кидать в котел травки и порошки, а затем и раскаленные камни.
У Женьки все плыло перед глазами. В шатре стало очень душно. Резко запахло чем-то сладким. По спине потекли капли пота.
– Раздевайся, – скомандовал старик, и Женька с удивлением осознал, что понимает его.
– Не буду, – сказал он.
– Разденься и завернись в полотно. – Аасор кинул Женьке кусок ткани. – Смотреть не буду, но помыться нужно, чтобы выздороветь и смыть прошлое.
– Зачем это? – нахохлился Женька, быстро раздеваясь и заматываясь в простыню наподобие римского патриция. – Меня все устраивает.
– Прошлое не вернуть, ты теперь среди моего народа, среди кохтэ. Будет проще, если ты отпустишь ту жизнь и примешь эту.
– Что мне это даст? – спросил прагматичный Женька, утирая краем простыни пот с лица.
– В тебе дух воина. – Голос шамана звучал вокруг мальчишки, он даже не мог понять откуда. – Будешь воином. Умеешь что?
– Ножи метать умею, – прошептал Женька, хватаясь за голову, которая кружилась так, что его закачало. – Драться умею ножом.
Что-то еще говорил – много, захлебываясь словами, но вокруг уже была такая тьма, что Женька не понимал, жив он или мертв.
Наутро у Женьки болело все тело, а больше всего болела голова. Натуральный Винни Пух – внутри опилки. Он попытался подняться, но не смог: все, на что его хватило, – отползти и вывернуть содержимое желудка не на покрывало, где он лежал, а чуть дальше, на землю. Он скорчился на боку, неглубоко и часто дыша и пытаясь зубами стереть горечь с языка, и едва не плакал, а старик подошел к нему и потрогал за обнаженное плечо.
– Ну что, Дженай, – сказал он. – Совсем помираешь или жить будешь?
– Не дождетесь, – злобно прошипел Женька и замер, понимая, что говорит не по-русски. Все. Он теперь кохтэ. Капец.
– Эх, волчонок, – засмеялся Аасор, который после вчерашней душегубки чувствовал себя отлично. – Слабый, а огрызается. Ну ты поспи, потом полегчает. Наверное.
Женька зарычал, потом засмеялся, а потом снова потерял сознание.
Позже оказалось, что слова он знает не все. Чужой язык худо-бедно уложился в его голову, как пресловутые опилки, но родным не стал. Иногда он понимал все, что говорит Аасор, иногда натурально зависал, слыша только звуки. Зато бок после «бани» зажил совсем. Дженай уже на следующий день смог выйти наружу, а потом начал помогать шаману по хозяйству: выносил подушки на солнце, мыл посуду в деревянной кадке, пытался стирать одежду, за что получил по рукам.
– Стирают женщины, – строго сказал Аасор. – А ты – воин.
– Мне не зазорно, – спокойно ответил Женька. – В походе придется самому, там женщин нет.
Он уже знал, что кохтэ – кочевники, они не дураки сесть на коней и поскакать в набег на соседей. Женька хотел в набег, это весело.
О проекте
О подписке